Театр имени Евгения Вахтангова (Симоновская сцена), режиссёр Павел Пархоменко.
Фотографии и коллажи сделаны автором.
"В смерти моей прошу винить немецкого поэта Гейне, выдумавшего зубную боль в сердце". Именно такие слова оставил Максим Горький в записке, намереваясь совершить самоубийство. Был 1887 год; отчаявшемуся в любви Горькому — всего 19 лет. Не думал он тогда, стреляя себе в грудь, что сторож местного монастыря спасёт ему жизнь и что его сердце, не затронутое пулей, осветит впоследствии мир русской литературы сиянием человеколюбия: как горящее сердце Данко из рассказа "Старуха Изергиль", написанного им спустя лишь несколько лет.
Отзвуки жизни в прозе, воплощение судьбы в череде строк на бумаге — лейтмотив нового спектакля, который был создан Павлом Пархоменко: режиссёром, впервые приглашённым в театр Вахтангова на постановку. Ориентируясь на первоначальное название книги "По Руси" — "Записки проходящего", — он обещает представить зрителю настоящий спектакль-путешествие, где каждому дана возможность как бы заново вместе с автором прожить те события, что были заложены Горьким в основу рассказов о своей отшельнической жизни в предреволюционные годы.
При этом поражает масштаб проделанной создателями работы. Помимо упомянутого выше автобиографического цикла, режиссёр обратился к знаковой трилогии писателя: "Детство", "В людях", "Мои университеты", — а также к его очеркам и переписке с современниками. Всё это придаёт постановке черты глубокого исследования, где с одинаковой наблюдательностью рассмотрены и мышление писателя, и запечатлённая в его сознании эпоха, хотя спектакль длится чуть больше двух часов. К слову, проза здесь сосуществует с документальными кадрами, да и в целом эстетика спектакля весьма аскетична: люди из прошлого — как сухие колосья, которые сохранились под палящим солнцем, но которые столь хрупки, что их запросто можно переломить.
В финале рассказа "Страсти-мордасти" Горький быстро уходит со двора, "скрипя зубами, чтобы не зареветь". Он понимает, что ничем не может помочь проститутке Машке (Наталья Масич), у которой были "детские глаза на безобразном лице", и её не по годам взрослому сыну с сухими, неподвижными ногами (Анна Ляхова). Единственное развлечение мальчика — играть с пойманными насекомыми, которых он наделяет характерами клиентов своей матери: пьяных, бесстыдных, жуликоватых.
Солнце в творчестве Горького — отдельное действующее лицо, и лицо самое сопереживающее, не считая автора. В рассказе "Нилушка", который также использован в спектакле, всё вокруг становится настолько красным, словно это "раненое солнце истекает кровью". Но оно же в одной из пьес Горького, "Дети солнца", рождает в людях" гордые, огненные мысли, освещая мрак наших недоумений".
Всё действие спектакля "По Руси" простирается между светом и мраком, между надеждами и невозможностью претворения их в жизнь. На символическом уровне режиссёр вводит в круговерть образов — зеркало, которое отражает свет, на мгновение показывая истинное лицо человека.
Несмотря на то, что общее настроение в спектакле минорное, волнения первой любви (не первой и не второй в жизни, но первой литературной: доверимся названию рассказа "О первой любви") Горький называл "трагикомическими". Ольга Каминская (Дарья Щербакова), которая была старше Горького почти на десять лет, состояла в браке с увальнем Болеславом (Евгений Кравченко), и Горький сетовал, что Ольга живёт с человеком, в чьей бороде "прячутся хлебные крошки": настолько она была густая и окладистая. И всё-таки у Горького комедия — под стать чеховским: маститый драматург и кумир юного писателя, Чехов называл свои пьесы комедиями, хотя на читках рыдал весь творческий коллектив.
Горьковское слово в спектакле — центр мироздания. Оно оказывается особенно ценным в мире, где судьба людей "безъязычна", "вовсе немая", как у Вологонова (Олег Форостенко), который учил дурачка Нилушку (Василий Цыганцов) грамоте, ожидая чуда, но дождался лишь его внезапной смерти.
С авторским словом связана буквально каждая деталь: от рукотворности надписей, проецируемых на стене, точно их мог написать сам Горький, до неслучайно-случайных слов, которые возникают в речи писателя (Василий Симонов). В эпизоде, где Горькому спасают жизнь в больнице, звучат слова о том, что снег, который валит за окном, будто бы хоронит прошлое, и в это время главному герою, наконец, страстно хочется жить. Разгадка образа — в горьковском рассказе "Случай из жизни Макара", предваряющем цикл "По Руси", где персонаж, подобно автору, стреляется. И затем, выжив, "всем существом" чувствует, что "выздоровел на долгую, упрямую жизнь". Вспоминая впоследствии процесс написания данного рассказа, Горький отмечал, что тут он "перешагнул через себя": именно это событие определило дальнейшую траекторию пути писателя, который принялся сочинять свою судьбу.
Сразу после пресс-показа мне удалось переговорить с актёром Василием Симоновым, исполнителем главной роли, и узнать, каково это: перевоплощаться в Горького.
Как вы вживаетесь в роль и в текст? В частности, в образ писателя.
Только за счёт поглощения материала; того, какой он был человек. Обсуждения, репетиции… Когда спектакль выпускаешь, то часто думаешь об этом, смотришь фильмы документальные. Процесс!
А что конкретно в этом процессе наиболее интересно? В рамках текста. Что позволяет почувствовать, что вот это — Горький, а не какой-либо другой писатель?
Только его произведения. По тому, как и что он пишет, наверное, можно понять, что он был за человек. Особенно во втором акте очень много его личных, душевных моментов: знакомства, женитьба, сын, встреча со Станиславским, Чеховым, Толстым… Как ему помогал Короленко. Как его хотели отправить в Тифлис. Как он работал редактором в газете. То есть через путь: путь человека, путь роста от Лёши Пешкова к Максиму Горькому.
Какие трудности, может быть, возникали на пути понимания его образа? Что стало для вас непосредственным вызовом, когда вы получили эту роль?
Для артиста просто важно начать делать: я не вижу здесь трудности какой-то. Трудности были, есть всегда, — есть, были и будут. У каждого это индивидуально, свой подход.
Ну, а вот у вас он какой?
Тонкая душевная организация, тонкий подход: по копеечке, по копеечке, по точечке, по верёвочке. Навязывание, навязывание как бы: вот он, клубок, и создаётся. Где-то я помогаю ему, где-то этот клубок сам образовывается, и я этого даже не замечаю, потому что я нахожусь в процессе этой постановки.
А не было ли у вас в личной жизни какого-то такого, может, события, которое было связано с Горьким? Некий сигнал к тому, что эта роль явно ваша?
Я только в институте играл в спектакле "Дети солнца", помню. Вот это единственный раз, когда я сталкивался с Горьким. Может быть, кстати, и это имеет значение: помощь, память. Потому что там тоже была чем-то похожая история по мысли, по морали, по содержанию, хотя это пьеса.
А в чём существенная разница между прозаическим текстом и драматическим?
Да нет особой разницы. Это тоже репетируется, это опыт просто. Конечно, пьесу ставить, наверное, вот в этом смысле: говорить слова в диалоге, — легче. А литературно, повествовательно, описательно… Это уже зависит от формы скорее.
Мне показалось, что в спектакле "По Руси" монологи очень часто состоят из текста собственно горьковских рассказов. Как передать такой текст… не книжно? Как разговорную речь.
А получилось передать или нет?
По построению текста у меня возникло ощущение, что это всё же монологи "от автора", но затем проза оживает на глазах у зрителя и становится драмой.
Такой режиссёрский ход.
А когда вы выстраиваете интонационный рисунок подобного монолога, проявляется ли в этом случае — с актёрской позиции — разница между монологом драматическим и фрагментом художественной прозы?
Ну, тут особо монологов у меня не было, только если в начале какой-то…
А образ повествователя?
Так и происходит: как повествование. Рассказчик, повествователь, литератор. Но во втором акте — больше движения, динамики.
В литературе часто разделяют: одно дело — рассказчик, другое — персонаж в рассказе. Как вы ощущаете себя в роли именно рассказчика?
Но я здесь не только рассказчик, я же и персонаж отчасти где-то.
А где вот эта грань пролегает: между рассказчиком и персонажем?
Она так простроена, она как ниткой шьётся: по ткани. Здесь вступительное слово, а здесь — внедрение в эту историю. Он участник истории, и в то же время мы, грубо говоря, его глазами видим то, что переросло в рассказ. Смысл должен быть такой, наверное.
Именно так, как сказал Василий Симонов: "По точечке, по верёвочке…" — создан не только образ самого писателя, но и, по моему ощущению, спектакль в целом. Стиль Горького является одним из самых сложных, образных, насыщенных в русской словесности. И, кажется, только так: стёжка за стёжкой, — и можно перевести язык литературный, прозаический, на столь же трудоёмкий язык театра, где каждая художественная деталь, подобно запятой, имеет своё значение. Но премьера — это только начало жизни спектакля, и потому хочется пожелать актёрам, чтобы их пыл не угас, а солнце Горького продолжало светить на Симоновской сцене как можно дольше.