Примерное время чтения: 10 минут
26 апреля исполнилось 38 лет с момента крупнейшей техногенной катастрофы XX века — аварии на Чернобыльской АЭС. В преддверии этой даты мы встретились с Николаем Колышкиным — единственным на сегодняшний день жителем Ульяновска, который в то страшное время находился в 30-километровой зоне отчуждения и лично участвовал в ликвидации последствий катастрофы. Николай Павлович рассказал о событиях тех дней и о том, как они навсегда изменили его жизнь.
Досье
Николай Колышкин. Родился 7 августа 1951 года в селе Хильковка Хорольского района Полтавской области УССР. Окончил Волгоградский экономический техникум по специальности «Техник». Трудился в центре совместного обучения летного, технического и диспетчерского персонала гражданской авиации стран-членов СЭВ, затем — на заводе «Утёс». Председатель областного отделения общероссийской общественной организации «Союз чернобыльцев России». Награждён нагрудным знаком «Участник ликвидации аварии на ЧАЭС», наградными часами к 10-летию событий на ЧАЭС, благодарственными письмами министерства семейной, демографической политики и социального благополучия региона, городского управления культуры и организации досуга населения, депутата городской думы, Почётной грамотой Законодательного собрания и т. д. Ведёт активную общественную деятельность. В 1990-х провёл более 70 мероприятий для чернобыльцев, с 2021 года выступает на уроках мужества в школах.
Людям сказали взять самое необходимое
С. Чернышова, ul.aif.ru: Николай Павлович, как получилось, что в конце апреля 1986 года вы оказались практически в эпицентре катастрофы?
Н. Колышкин: В то время я служил старшим техником отдела материально-технического снабжения Центра гражданской авиации стран – членов СЭВ (сейчас это Ульяновский институт гражданской авиации). Вся моя деятельность была связана с командировками: летал в различные точки Советского Союза, сопровождая грузы. Обычно это были приборы — авиационные или какие-то ещё. Получаю я, допустим, оборудование с нашей «Приборки» (сегодня это Ульяновское конструкторское бюро приборостроения) и сопровождаю его в Киев. Сдаю груз и получаю новый приказ — лететь в Прибалтику, там беру под свою ответственность новую партию и доставляю её в Ульяновск, и т. д. 26 апреля 1986 года я был в Москве. Приняв груз от Всесоюзного научно-исследовательского института медицинского приборостроения, уже на следующий день я вылетел в Борисполь, под Киев. 27-го числа я был на Украине, где задержался на 13 дней, 10 из которых работал в зоне отчуждения.
- Вы по своей инициативе остались там?
- Понимаете, я носил погоны, да и в гражданской авиации был свой дисциплинарный устав. Так что отказаться у меня даже мысли не было. Тем более что масштаб катастрофы стал для меня очевиден только на месте. Ведь, помните, в первые дни после аварии власти о ней особо не распространялись.
- Что происходило в Чернобыле в первые дни после катастрофы?
- 27-го апреля я прибыль в Припять (город в Чернобыльской зоне отчуждения — Ред.), заселился в гостиницу... В 11 часов по радио объявили эвакуацию (телевидение и телефонная связь уже не работали). Людям сказали взять с собой самое необходимое — документы, минимум личных вещей и продукты на три дня. Объяснили — случился пожар, поэтому сейчас находиться здесь нельзя. Но те, кто работал непосредственно на АЭС, понимали, что это навсегда. В два часа дня 47 тысяч жителей вывезли. И что мне ещё запомнилось: несмотря на катастрофу, коммунальные службы продолжали функционировать — в городе было электричество, работала канализация.
Про песок и парашюты
- А чем вам пришлось заниматься в те дни?
- Когда я прибыл, на АЭС уже работала аварийная группа «Союзатомэнерго» во главе с заместителем начальника Евгением Игнатенко. Перед ним и начальником штаба авиации Киевского военного округа генералом Николаем Антошкиным была поставлена задача - организовать засыпку песком активной зоны разрушенного четвёртого энергоблока. Собственно, этой работой я и занимался вместе с монтажниками «Южнотеплоэнергомонтажа»: насыпал песок в мешки и грузил их в вертолёты. Поначалу песок набирали на берегу реки Припяти, в 850 метрах от реактора! Вертолёт приземлялся прямо на клумбу у речного вокзала. Радиация там была очень сильная, и уже на следующий день нас переместили на новое место. За время командировки я успел поработать на нескольких вертолётных площадках — на песчаном массиве возле города и на центральной площади Припяти, где участвовал в погрузке мешков с песком в вертолёты Ми-8. Работали до 10 мая, каждый день, без выходных, ночью спасли максимум четыре часа.
- Разрешите технический вопрос: каким образом мешки сбрасывались с вертолёта в реактор, неужели вручную?
- Сначала так оно и было. Но вы представляете, что это такое — вертолёт зависает над реактором на 50, 100 или 200 метров, а там радиация 3500 рентген! Местные кулибины попытались сделать что-то вроде подвесных ковшей и опрокидывающихся ящиков, но толку от них было мало. И тут гениальная идея пришла летчику Юрию Яковлеву — командиру экипажа одного из вертолётов Ми-8, участвовавших в операции. Он предложил для сброса мешков с песком использовать парашюты. Идея оказалась удачной, и теперь перед нами стояла ещё одна задача - в срочном порядке собрать по военным аэродромам, предприятиям и воздушно-десантным частям огромное количество парашютов. В каждый из них можно было загрузить 15 — 20 мешков с песком. Сами парашюты в количестве двух штук подвешивались к вертолёту в помощью специальных зацепов («изделие №6»), выпуск которых срочно наладили в Чернигове, Чернобыле и Киеве. Поскольку я работал в снабжении, к сбору парашютов и зацепов меня тоже привлекали. Всё, что удалось собрать, доставлялось на Черниговскую авиабазу, а потом привозилось на объект «Кубок-1» - дом культуры города Припять. По прямой — это менее 10 км от разрушенного энергоблока.
Таблетки, душ и респиратор
- Не могу не спросить о здоровье. Как вы чувствовали себя, находясь в зоне радиационной катастрофы, и что делалось тогда для защиты ликвидаторов?
- Уже в день приезда, через пару часов после заселения в гостиницу я понял: что-то не так: будто опилки во рту, потом кашель начался. Нам давали препараты для выведения из организма радиоактивного йода, контролировали показатели крови, но надёжной защиты от радиации предоставить не могли. Конечно, выдавали респираторы, рабочую одежду, бельё, обувь, но разве это спасало? Единственное, что оставалось, это почаще принимать душ. К слову, уже после той командировки мне доводилось раз 10, а то и все 15 бывать по долгу службы в тех местах, как результат: с 1986 по 1992 годы я заработал облучение 27,5 бэр.
- Как события того времени сказались на вашей дальнейшей жизни?
- Примерно через год после командировки моё здоровье стало ухудшаться (а мне было всего-то 36), врачи поставили диагноз — лучевая болезнь. В 1991 году я получил удостоверение участника ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, которое через два года заменили на новое - «Удостоверение перенесшего лучевую болезнь или другие заболевания, связанные с радиационным воздействием, ставшего инвалидом». Самочувствие, конечно, не радовало — появлялись новые болячки, но я пользовался льготами, компенсациями, получал выплаты. А потом всё это у меня отняли.
В списках не значился
- Отняли льготы? Это как?
- Видимо, в какой-то момент в стране не стало средств, и ряды чернобыльцев решили проредить. Было это в 1999 — 2000 годах. Тогда утвердили новую форму бланка удостоверения - на этот раз документ назывался «Удостоверение участника ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС Серия Р». И мне этот документ выдавать отказались, потому что областная комиссия соцзащиты признала выданное ранее удостоверение недействительным. На каком основании? Они сделали запрос в военкомат Ленинского района, потом — Засвияжского. Оттуда пришёл ответ — такой не призывался. Я объяснил: меня и не призывали через военкомат, я человек гражданский, прилетел в командировку, остался помогать добровольцем. Дальше — больше: попросили представить им свидетеля, который подтвердит, что я участвовал в ликвидации последствий аварии. Какие свидетели — почти 15 лет прошло, там уж страна-то другая! А далее ВТЭК (врачебно-трудовая экспертная комиссия) изменила и причину инвалидности — с июня 2000 года я официально стал инвалидом по общему заболеванию, а не в связи с пережитой лучевой болезнью. Так меня оставили ни с чем. Раньше я получал лекарства, имел право на бесплатный проезд и досрочный выход на пенсию (не в 60 лет, а в 50) — всё это у меня отняли.
- Вы как-то пытались потом отстоять свои права?
Куда я только не обращался: в суд, прокуратуру, администрацию президента, к уполномоченному по правам человека. Суд не мою сторону не встал, остальные прислали отписки. Юридически получалось, что Чернобыля в моей жизни никогда не было. Но я-то знаю: он был!
- Но в конечном-то то итоге вам удалось восстановить справедливость?
- Да. В 2021 году я подал заявление об установлении факта моего участия в работе по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС в Засвияжский районный суд, и он его удовлетворил. После этого мне выдали удостоверение и назначили небольшую прибавку к пенсии.
Звезда Полынь
- В день 37-й годовщины со дня катастрофы — 26 апреля 2023 года — в «Современнике» прошёл вечер памяти, где была исполнена песня «Звезда Полынь». Говорят, вы имеете к ней прямое отношение...
- Так оно и есть. В 1997 году я увидел в газете «Российский Чернобыль» ноты и текст безымянной песни о чернобыльских событиях. Стихи написал Алексей Захаров — человек, знающий о катастрофе не понаслышке, так как сам участвовал в ликвидации её последствий. Поскольку названия у песни не было, я предложил своё - «Звезда Полынь». Стихотворение мне понравилась, а вот музыка не очень подходила. В 2022 году я всё-таки решил: эти стихи достойны стать песней — гимном, напоминающим о трагедии и её героях. Обратился к композитору Валерию Дроздову, и он положил старые строки на новую музыку. 26 апреля прошлого года песня прозвучала впервые — её исполнили солист Владимир Киряшин. Моя мечта — записать песню с духовым оркестром.
Оцените материал