3 сентября 1939 года воздух полон аэростатов и бомбардировщиков, а радиоэфир — тревожных сообщений о вторжении Гитлера в Польшу (с перерывами на симфоническую музыку). Пожилой профессор Фрейд (Энтони Хопкинс) нервно то включает, то выключает приемник: музыка его раздражает, потому что «это всё манипуляции», да и новости тоже не добавляют оптимизма. Фрейд смертельно болен раком, кое-как заглушает страшные боли препаратами; последние свои дни он живет в Лондоне с дочерью Анной (Лив Лиза Фрис), с которой они едва успели вырваться из когтей гестапо.
Естественно, светило психоанализа — мировая звезда, но не для всех: вот хоть оксфордский филолог Клайв Льюис (Мэттью Гуд). Это позже он напишет свои знаменитые «Хроники Нарнии». А пока Льюис, свежеобращенный христианин, сочинил аллегорию «Блуждания паломника», где довольно-таки обидно изобразил атеиста Фрейда надутым пустым невеждой. Фрейд, в свою очередь, считает его инфантильным невротиком, пытающимся успокоить свои страхи религией, но приглашает в гости из любопытства и своеобразного желания развлечься: слегка мазохистский интерес, сказал бы сам Фрейд, но какая уже теперь разница.
Такая встреча даже могла состояться в действительности. В самом конце фильма нам сообщают, что за несколько недель до смерти Фрейда в Лондоне действительно навещал некий молодой оксфордский дон (так там называют профессоров). Это вполне мог быть и Льюис — кто знает? Видимо, об этом думал гарвардский психиатр Арман Николи, когда написал книгу «Вопрос бога», где сравнивает убеждения Фрейда и Льюиса. Потом по её мотивам драматург Марк Ст. Жермен сочинил пьесу «Последний сеанс Фрейда», а потом уж режиссер Мэттью Браун по мотивам пьесы снял кино.
Так что сама идея фильма максимально далека от жанра байопика, где в девяноста девяти процентах случаев актер, изображающий важное историческое лицо вроде Сэлинджера, Элвиса или Наполеона, периодически глубокомысленно смотрит в камеру, а зритель должен поверить, что там за черепной коробкой у него вовсю идёт творческий процесс. «По Фрейду» — заведомо условная игра, просто потому что интересно «столкнуть лбами» два таких разных ума, вывести их на арену, вооружить аргументами и иронией, посмотреть, кто победит. Это скорее жанр «Чужой против Хищника».
Фрейд и Льюис — тоже два священных монстра (по выражению Лимонова), две поп-иконы, один — исследователь темных сторон психики, расхититель гробниц бессознательного, толкователь сновидений; другой — тоже довольно дотошный, но копающий совсем в другую сторону; искатель, который во всех движениях ума видит или подтверждения бытия божия, или испытание веры.
Камерный дуэт этот неплохо разыгран и за полтора часа выращивает ощутимую связь между двоими: интеллектуалы то напряженно пикируются, то перебрасываются шуточками, то Льюис выгуливает фрейдовскую собаку, то Фрейд учит Льюиса справляться с панической атакой.
Ну к сэру Энтони Хопкинсу вообще вопросов быть не могло, он всё-таки и сам — воплощенная значимость. Занятно, что тридцать лет назад он и сам играл Клайва Стейплза Льюиса — в фильме Ричарда Аттенборо «Страна теней»; уже прославленного писателя и богослова Льюиса, который (вот это поворот) на склоне лет влюбился в американскую еврейку, коммунистку и феминистку. В том, что Хопкинсу довелось сыграть обоих героев истории, тоже есть какой-то трудновыразимый психологический твист; Фрейду бы понравилось; и сам сэр Энтони, кажется, держит этот момент в уме, держась как-то иронически.
Его доктор Фрейд — язвительный, скептичнейший ум, постоянно иронизирующий по поводу льюисовских верований и идеалистических упований; «Я очень рад, что мне не доведётся увидеть очередного Гитлера», заявляет он. Мир кругом рушится, война захлестывает всё больше стран, и Фрейд находит мужественное удовольствие в том, чтобы постараться уйти, глядя во мрак, не отводя глаз и не выдумывая себе утешений.
Мэттью Гуд, играющий Льюиса, ощущается величиной поменьше, но здесь у него и роль такая, более юно-оптимистичная. Льюис, если на него смотреть глазами не очарованно-неофитскими, был автор очень неровный: от прекрасных, глубокомысленных, поэтических вдохновений его кидало в самое занудное и ханжеское резонёрство, и в фильме он, в общем, тоже: то спорит с Фрейдом на равных, то превращается в какого-то твердолобого проповедника. Зато Фрейд при всём своем стоицизме — нарциссичный и самовлюбленный тип, как сейчас сказали бы — «токсик», со своими капризами, не дающий житья собственной дочери.
Это всё интересно как идея. Но в действительности фильм — что за проклятье такое — при малейшей возможности кидается в те же самые клише из байопиков. Чуть что — начинаются флешбэки, снятые рапидом. Всё это божественно красиво, и оператору Бену Смитарду хочется сказать отдельное спасибо: вот маленький Зигмунд идёт по какому-то тёмному лесу с отцом, вот юноша Клайв сражается на полях Первой мировой, вот профессору Фрейду в Вене вручают премию Гёте; а ещё сюжет то и дело отвлекается на пресловутую фрейдову дочь Анну с её несложившейся личной жизнью. Но в итоге стоит Льюису с Фрейдом заговорить о чем-то любопытном: о боге или там о страхе кастрации, как фильм отвлекается на какие-то сцены из прошлого.
Режиссёр Браун как будто боится оставить зрителя один на один с героями-интеллектуалами, не верит, что тот потянет действительно сложные темы, и сам не верит, что глубокий разговор может быть кинематографичным. И всё сводится в лучшем случае к лозунгам: психоаналитик, понятное дело, говорит, что всё из детства, а христианин напоминает, что бог — он всё видит; комикс, в общем, не из самых умных. Правда совсем сплющить их, по счастью, не получилось, и фильм всё-таки предстаёт неглупым пусть не разговором — приглашением к разговору. А Фрейд с Льюисом — не самые худшие собеседники.
Матвей Пирогов, специально для «Фонтанки.ру»