НА ЯЗЫКЕ ИСЧЕЗНУВШЕЙ ИМПЕРИИ

«Когда рот умер, другие части тела решали, кто будет его хоронить».
Ассоциация Microcrédit Василия Березина; Париж, станция метро «Сталинград».
Режиссер Василий Березин.

О, сколько в Париже удивительных фактурных пространств. Не пространства, а прямо-таки декорации к спектаклю. Чистая живопись. Готовая сценография. Бери и делай. В отличие от многих коллег, жалующихся на то, как сложно в Париже найти площадку, которая согласилась бы принять режиссера или готовый спектакль, — хотя это и правда сложно, — Вася Березин берет и делает. Делает он свои спектакли в разных неожиданных местах: в сквоте в парижском пригороде, или, к примеру, на заброшенном корабле, или вообще там, где (кажется) сто лет не ступала нога человека. А пункт назначения обозначает для зрителей координатами долготы и широты — гугл-карта в помощь. Иногда, чтобы добраться до места, нужно пройти отдельный квест, что всегда увлекательно, хотя сам спектакль (или перформанс) увлекательным получается не всегда. Но тут получилось. Все совпало: стихи поэта Горация на чистой, без примеси, латыни, сумрачное место действия, отсылающее уже не к Горацию, а скорее к дантову Вергилию, проводнику по аду и чистилищу, и вполне отдельный чужой мир вокруг, живущий своей вполне отдельной сегодняшней жизнью.

На этот раз подходящая локация нашлась возле станции метро «Сталинград». Пространство, не огороженное ни стенами, ни решетками и, однако, с ощущением неизбежной замкнутости и какой-то обреченности. Пространство, сдавленное с двух сторон потоками машин. Вместо задника — светлая металлическая сетка баскетбольной площадки, за которой рослые мускулистые черные парни кидают мяч в корзину. С противоположной стороны от металлической сетки, за спинами зрителей — каменная арка второй линии метро, которая здесь проходит над землей, и лестницы с железными перилами, равномерно уходящие вверх, к метропоездам. Камень, асфальт, железо. Бегущие стада железных машинных монстров по бокам. Картонные коробки из соседнего супермаркета в качестве сидений для зрителей. Взглядом сразу ищещь, куда бежать в жизнь из чистилища, — да хоть через дорогу на соседний тротуар. Но это только с виду — руку протяни, и ты там. Машинные монстры не пропустят. Так что, считай, дорога в тот живой мир временно закрыта. Душно. Унылый закольцованный пейзаж вчерашнего энергичного урбанизма. Вообще-то, Париж город дивной красоты. А такую локацию — еще поискать.

Вася Березин локацию нашел и сделал в ней перформанс «Когда рот умер, другие части тела решали, кто будет его хоронить»: на мертвом языке про мертвую империю. Стихи Горация читают и поют артисты Кирилл Бученик, Алена Руденко, Лиза Янковская, Ариан Оаро. Неважно даже, какие именно стихи, важно, что это язык исчезнувший, как и сама империя. Да и величественный имперский гекзаметр как-то вышел из широкого употребления. Сам Березин заявляет в анонсе, что его перформанс — о смерти, о том, что невозможно предугадать и что может произойти в реальности, когда империя задыхается внутри структур, которые раньше ее держали.

Но есть еще один момент, о котором ничего не сказано в анонсе. Зрители одновременно наблюдали три (а может, и больше, до бесконечности, это смотря как считать) не связанных между собой мира, каждый из которых был замкнут на себе: имел свои темы, сюжеты, проблемы — и они никак не пересекались, а существовали примерно как параллельные вселенные. За серебристой металлической сеткой играли в баскетбол молодые накачанные ребята. И хоть бы кто из них глазом посмотрел в сторону артистов. Нет. Не то чтобы они делали для этого какое-то усилие над собой. Просто мы — и артисты, и зрители — для них не существовали как вид.

Но и артисты не обращали на них внимания, отделенные от них вполне видимой металлической сеткой-броней. Еще один параллельный мир — проезжающие мимо машины и идущие по тротуарам люди. Последние иногда оборачивались, но как на голограмму или на стенку аквариума с рыбками. Три параллельных, ничем не связанных мира. Тем, другим неважно знать, как рушатся жизни этих, как изнутри разъедают их страх и ржавчина, и наоборот. Потому что это знание ничего им не дает — ни тем, ни этим, — а в худшем случае мешает жить. Приятней думать, что чужой мир — просто фикция, обманка, голограмма, не заслуживающий внимания, неинтересный спектакль.

Когда перформанс заканчивался, стало темнеть. Зажглись фонари. Как будто специально — ровно перед поклоном. И мускулистые волейболисты за сеткой тоже засобирались и начали расходиться, закончив тренировку. Перформанс трех миров закончился. Осталась только вечно неизменная его часть — с машинами и прохожими. Никто никому ничем не обязан. Нет дела. Никому — ни до кого.

Конечно, повторить все так, чтобы актерский перформанс синхронно совпал с соседним перформансом бескетболистов, и чтобы еще совпало включение света на поклоне, невозможно. А в другом пространстве будет совсем другая история. Можно даже вообразить, что получилось бы что-нибудь более жизнерадостное. Может, через время так оно и будет. А пока вот.

Ах, да, один прохожий с двумя мешками продуктов в руках пересек все-таки дорогу, подошел к нам, поснимал на телефон и отправился дальше по своим делам.

Домой я ехала в метро с несколькими другими зрителями, которым оказалось по пути. Каждый смотрел в свою сторону.