До 21 апреля в Гостином Дворе идет ярмарка изящных искусств «Арт Москва», объединившая традиционный антикварный салон, ярмарку современного и ювелирного искусства и дизайна. Помимо стендов 250 галерей, среди выставочных проектов — экспозиция «Выбор коллекционера. 1960-е» из собрания Валерия Дудакова, крупного московского коллекционера и арт-дилера, создателя Клуба коллекционеров в Фонде культуры и консультанта мировых аукционных домов
Ярмарка «Арт Москва», основанная в 1996 году, во много сформировала российский арт-рынок. Вновь запущенная после пандемии, она представляет произведения искусства вне временных рамок и стилей, предлагая на стендах в Гостином Дворе и редкий антиквариат музейного уровня, и работы молодых ювелиров и дизайнеров.
В этом году на ярмарке работают несколько выставок-спецпроектов: Stella Art Foundation коллекционера и мецената, патрона московского концептуализма Стеллы Кесаевой показывает произведения из своей коллекции; Международная конфедерация коллекционеров, антикваров и арт-дилеров представила выставку «Шедевры из частных коллекций» с работами Боровиковского, Рокотова, Венецианова, Шишкина, Поленова, Левитана, Экстер, Розановой.
Валерий Дудаков в проекте «Выбор коллекционера. 1960-е» демонстрирует выбор лучших произведений шестидесятников из своего собрания. «Многие из них стали моими друзьями, хотя были старше на 15–20 лет, что позволило мне не только довольно скоро войти в современную художественную жизнь, но и участвовать в так называемых арт-квартирниках. В настоящее время около 100 работ нонконформистов располагаются в моей частной галерее «Непокорные», — говорит Валерий Дудаков.
Художник, искусствовед, в прошлом главный художник фирмы «Мелодия», Валерий Дудаков известен как эксперт и коллекционер русского искусства конца XIX — начала XX века и искусства нонконформистов-шестидесятников. Дудаков коллекционирует искусство с 1970 года. С юности он вошел в круг московских собирателей наравне с Георгием Костаки, Николаем Блохиным и Феликсом Вишневским.
В 1986 году Дудаков возглавил отдел частных коллекций и выставок Советского фонда культуры, по сути легитимизировав коллекционирование в Советском Союзе. При поддержке компании De Beers он организовал большое европейское туре выставки «Сто лет русского искусства. 1889–1989. Из частных коллекций». В 1990-е Валерий Дудаков консультировал отделы русского искусства мировых аукционных домов и выступал как эксперт, составитель коллекций для нового поколения коллекционеров-бизнесменов.
Forbes Life расспросил коллекционера о разных поколениях собирателей живописи, о невыездных работах и его выставке на «Арт Москве».
— Валерий Александрович, интерес к нонконформистам-шестидесятникам высок как никогда прежде?
— Безусловно, шестидесятники на пике. За этими художниками гоняются. Я не беру Кабакова — Булатова, там цены свои, или Олега Васильева. Номер один сейчас, конечно, Владимир Вейсберг. Причем ранний, не серого периода, а цветного. Затем Дима Краснопевцев. У Оскара Рабина ищут его российские, доэмигрантского периода работы, не парижские. Их мало, почти не достать. Есть безусловный интерес к Комару и Меламиду.
Диму Плавинского не достанешь — меня у самого нет масляного, только акварельный. Лидочку Мастеркову черта с два достанешь. Этот срез художников по-прежнему востребован и ничуть не упал в цене.
— Что за выставку вы показываете на «Арт Москве»?
— Это редкие работы, которые я выбрал согласно своим вкусам и предпочтениям. Например, у меня небольшое, но, видимо, лучшее собрание Оскара Рабина. Например, у меня есть необычная работа Рабина, с тремя портретами: автопортрет Оскара, портрет Игоря Холина и портрет Генриха Сапгира в одной картине. Рядом — кошка, селедка, водка. Картина так и называется — «Лианозово».
Когда-то Оскар мечтал о выставке в Лондоне. Галерея Grosvenor летом 1965 года сделала эту выставку. Рабина, естественно, в Лондон не выпустили. Но половину работ продали и гонорар ему перечислили. На эти деньги Рабин купил себе квартиру в Черкизово и уехал из Лианозово. А в конце 1980-х, когда я стал ездить по делам в Лондон и даже купил там квартиру, мне стали приносить из галереи Grosvenor оставшиеся работы Рабина. Все эти годы они, не знаю, на каких договоренностях, хранились в галерее. Так у меня оказалось 29 работ с выставки 1965 года. 28 из них я обменял и продал. А 29-я — лучшая, на мой взгляд, живописная работа Рабина — осталась у меня.
Будет редчайший Юло Соостер с вырезанным рельефом. Обязательно будет «Ломберный стол» Володи Немухина. Будет Николай Вечтомов, еще один лианозовец. Редчайший, очень дорогой и очень красивый Владимир Вейсберг. Серый, изысканнейший. Я его когда-то купил за бешеные деньги — за £120 000. Будет один Эдик Штейнберг. И один Борис Петрович Свешников. Все — крупные, серьезные вещи.
Заодно обещал провести мастер-класс, буду рассказывать про личные встречи с этими ребятами, какие-то апокрифические случаи из жизни, — что, кроме меня, никто не знает. А те, кто знал, их уже нету, ушли на тот свет.
— На ваших глазах не раз менялась среда коллекционеров. Как она, по-вашему, выглядит сейчас ?
— Все известные мне коллекции искусства конца XIX — начала XX века в СССР начали складываться после смерти Сталина, после марта 1953 года. Хотя Георгий Костаки говорил, что он еще в 1940-е годы получил «Зеленую полосу» Ольги Розановой, — это вымысел. Я бывал у Георгия Дионисовича до его эмиграции, он у меня бывал, мы достаточно тесно общались.
Мой учитель в этом деле Яков Рубинштейн тоже собирал с 1953-го. Когда он и другие приняли меня в свою компанию, я оказался самым молодым, а остальные были старше на 20, 30, 40, 50, даже на 60 лет. Ближе всех мне по возрасту был Соломон Шустер, он был старше на 11 лет.
Принцип старых собирателей: сначала общение, обсуждение, потом обмены. Именно покупок в кругу коллекционеров было немного. Боялись обвинений в спекуляции. Легче было купить где-нибудь у вдовы, у случайных владельцев, у спекулянтов-перекупщиков. В кругу коллекционеров считалось, что друг с другом нужно меняться. Доплаты делали, конечно. Их с легкой руки Якова Рубинштейна называли бонификацией. Если это серьезная работа — бонификация составляла, например, 100 рублей. Если пустяковая — 20–30 рублей, и все.
После Георгия Костаки по полноте, качеству и многочисленности работ коллекцией номер два обладал Абрам Чудновский. Костаки советовал мне перед встречей с Чудновским: «Ты с ним посиди, водочки попей, авось что-нибудь выудишь». В их квартире посетители шли один за другим. У нас дома такой посещаемости не было. Жена Марина строго контролировала ситуацию, чтобы визиты не мешали детям жить. Но вот приходил Соломон Шустер. Четыре часа сидел в нашей кухоньке на Кутузовском. В правом кармане у него было красное Marlboro, в левом кармане — ментоловое Marlboro. Каждый час его, диабетика, надо было кормить.
Но в 1983 году Абрам Филиппович умер, а потом и его жена Евгения Борисовна, и коллекция ушла. В собрании было три Шагала, четыре Малевича, единственный масляный Филонов, «Пасха», 15 Фальков, 20 Кузнецовых, 20 Петровых-Водкиных, — наследники распродали все подчистую. Два коллекционера-дилера, Владимир Некрасов и Владимир Березовский, за два года выкупили все. По моим подсчетам, коллекция была продана раз в 20 дешевле ее рыночной стоимости.
Также исчезла коллекция медика Анатолия Смольянникова. Коллекцию академика, онколога Николая Блохина наследники продали в течение года после его смерти. Не осталось никаких следов. Вся коллекция Льва Лойцянского после его смерти в 1991 году вывезена в Америку.
Момент ухода старшего поколения коллекционеров совпал с открытием границ, легализацией рынка. Большую часть шедевров повезли продавать на Sotheby’s и Christie’s. Малевичи, Шагалы, Кандинские бесследно растворились. Что-то наверняка осело у новых коллекционеров, тех, кто стал собирать в 1990-е. Но мы многого не знаем, не видели и вряд ли увидим. Круг этих коллекционеров тесен, и, как говорится, страшно далеки они от народа.
Они мало участвуют в выставках, не горят желанием показывать собрания. Вот Петр Авен, крупнейший коллекционер русского искусства в своем поколении, в 1998–1999 годах, когда я работал в галерее «Новый Эрмитаж», по-товарищески давал мне две-три работы на выставки. Если старые коллекционеры давали по 20–30 работ, новые — одну-две-три.
— А кто сейчас покупает искусство? Приходят ли к вам начинающие коллекционеры?
— Да, появились новые лица. От 30 лет и старше. Причем не только в России, но и в Армении, Грузии. Приезжают за советом. Я не занимаюсь сертификацией. Но подсказываю, если просят: «Помогите разобраться».
Как правило, приезжают ко мне не с русской живописью, а с национальной. Грузины с грузинской, Пиросмани, Какабадзе, Гудиашвили. Армяне с армянской, с первой пятеркой имен. Очень редко привозят русские работы. Очень редко показывают авангард. Вероятно, опасаются — потому что, если вещь не настоящая, а я так и говорю, то слышать это неприятно. Настоящие авангардные вещи показывают очень редко.
Время сейчас у нас такое своеобразное, хищническое, замкнутое. Вот представьте, я выставлю какого-нибудь своего Шагала. Один раз, второй, а третий мне уже не хочется. Например, мы не дали своего Шагала на выставку «Еврейский авангард. Шагал, Альтман, Штеренберг и другие» в Еврейский музей. Потому что он уже был на 60–70 выставках. Ну Шагал и Шагал. Ну стоит много денег. А дальше что? Ну не шедевр, понимаете.
Но самое главное — чтобы создать интересную выставку, нужен человек, который в состоянии выдать концепцию и проталкивать ее. А у нас сейчас бедно с идеями и нет личностей-движителей. Музеи показывают сплошь монографические выставки того или иного художника или в лучшем случае групповые.
Вот сейчас будет выставка одной картины в музее армянской культуры, истории и религии «Тапан». Туда мы впервые дадим «Красную лошадь» Мартироса Сарьяна — лучшую его работу.
— Вы не раз заявляли, что эта работа у вас невыездная, вы ее никогда на выставки не даете.
— А сейчас дам. Потому что там будет только одна наша работа. Это шедевр. Лучшая работа в нашей коллекции. В первый раз за всю историю бытования картины в России она пойдет на выставку. Будет большое событие.