У музыканта Андрея Макаревича (ПРИЗНАН В РФ ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ) был один разговор с Булатом Окуджавой, каких, может, ни у кого не было. И там, где ни у кого не было. И, в общем, Андрей Макаревич больше не делает из этого тайны. А ведь делал.
Прав, прав был Пелевин, когда сообщил нам, что никакой вечности не существует. «Его музыка будет жить вечно!» — фраза восторженных идиотов. Нет ничего вечного. И какая, в сущности, разница, помнят твои мелодии десять лет, или пятьдесят, или сто? В мировом, так сказать, масштабе?
Песни Окуджавы были магией в неразбавленном виде. Говорю «были», потому что не уверен, что эта магия действует на сегодняшнее поколение. Я не могу услышать эти песни их ушами. Я их уже услышал — шестьдесят лет назад. И, когда слышу снова, я опять семилетний человек (слушайте, я был совсем маленький!), и я накрыт этим волшебством. Что это? Негромкий, слегка печальный голос. Простые, благородные мелодии. Мудрые, грустные и чуть ироничные стихи. Нет, это ничего не объясняет.
Может, это само время?
Песни Булата Шалвовича не привязаны к конкретным событиям. Они — про любое время.
Казалось бы.
А вот представьте себе (дурной прием, но всё-таки) — мог бы сегодня появиться, скажем, Галич?
Еще как.
А Высоцкий? Не знаю, не уверен. И уж точно нет — Окуджава. Каждая его песенка — просто часть времени. Того времени.
Ах, как сладко с сегодняшних циничных высот снисходительно поливать шестидесятников — глупые они, наивные, повелись-поверили, что все уже хорошо, а завтра будет еще лучше!
Да, поверили. А мы в девяносто первом не поверили? Некоторые верят в хорошее. И иногда выигрывают вкороткую. И бегут себе дальше по лужку, срывая цветочки добра.
А некоторые выигрывают вдлинную. Медленно. Методично.
Юбилей Окуджавы отмечали в Театре современной пьесы на Трубной. Сам Булат Шалвович сидел в ложе, где ему соорудили подобие арбатской квартиры — с абажуром, диваном, столиком. Вел вечер Александр Ширвиндт, и все шло весело и легко. На сцену выходили известные музыканты, артисты, поэты. Я спел свое посвящение. Что пел Юра Шевчук, увы, не помню. К концу вечера оказалось, что на улице стоит толпа людей — они тоже пришли поздравить Булата Шалвовича, но не попали в зал. Окуджава подхватил нас с Юрой под руки, и мы втроем вышли на балкон. Стояло чудесное девятое мая, от бульвара пахло весной. У стоявших внизу были какие-то очень хорошие лица. Окуджава хотел им что-то сказать, но микрофона на балконе не было, а кричать он не мог. И тогда он сказал нам — спойте им что‑нибудь, вас услышат. И мы пели по очереди с Юрой, и меня распирало от счастья. А Окуджава постоял немного с нами. И ушел.