14 апреля исполняется 195 лет медицинской службе уголовно-исполнительной системы России. О тюремной медицине, нюансах общения с преступниками и самых необычных пациентах, которые, рассказала 78-летняя Светлана Пилипенко, которая полвека проработала медсестрой в краевой туберкулезной больнице №12 в Барнауле.
Загадочная аббревиатура
Закончила Светлана Каменское медицинское училище. С подружками Дусей и Верой они очень гордились своей успеваемостью. Но вовсе не стремились устроиться на «теплое местечко». Наоборот, подруги договорились поехать поднимать здравоохранение в самую алтайскую глубинку.
Когда же в училище вывесили список мест для распределения, с удивлением обнаружили в нем загадочную аббревиатуру «МООП УОП АК». Пополз слух, что это как-то связано с милицией. Говорили даже, что там нужно будет выезжать на преступления. Может, и не романтично, но точно – захватывающе. В общем, подружки решили попробовать.
На комиссию по распределению пришел мужчина в форме и при погонах. Первой из их дружной троицы в кабинет зашла улыбчивая красавица Дуся. А вскоре выскочила чуть не плача - отказ. Застенчивая Вера пролепетала: «Не пойду, боюсь!». А Светлана смекнула: не нужно ни улыбаться, ни трястись от страха. Зашла сурово, представилась четко, уверенно объявила: «Хочу в МООП ОУП АК!». Пока зачитывали ее характеристику (сугубо положительную, так как была она страсть какой активисткой), стояла по стойке «смирно». И ее взяли!
Потом выяснилось, что плохо произносимая аббревиатура расшифровывалась так – «Министерство охраны общественного порядка Управление общественного порядка Алтайского края». А работать Светлане отныне предстояло хотя и не на местах преступлений, но с преступниками, отбывающими наказания в местах не столь отдаленных…
Письма страсти
Юную медсестру направили в 11-ю колонию, что располагалась в совхозе «Дружба» Алейского района.
«Это была колония общего режима. Сидели там, в основном, молодые мужчины за преступления небольшой тяжести. Сотрудников в погонах в учреждении было немного. Охрану осуществляли солдаты внутренних войск», - вспоминает тот период Светлана Константиновна.
Начальник колонии Иван Артемьевич Сердюков при первой же встрече сказал: «Относись ко мне как к отцу. Все рассказывай, что бы с тобой ни произошло». Понимал: единственная в мужской колонии особа женского пола, да еще молоденькая, шустрая и хорошенькая, наверняка, привлечет повышенное внимание заключенных.
Конечно, так и случилось. Каждый раз после посещения медчасти настоящими и мнимыми больными из всех возможных мест – из карманов белого халата, со столика с медицинскими инструментами, из-под пеленки кушетки для пациентов – вынимались горы любовных записок. Помня о предупреждении Сердюкова, относила письма страсти оперативникам. Чтобы «воздыхатели» знали: она здесь – на службе!
Новый этап
Когда 11-ую колонию закрыли, Светлана получила назначение в краевую туберкулезную больницу, в которой должны лечиться заключенные. Приказ о создании этого учреждения на базе бывшей спецшколы УВД был подписан в 1964 году. Первый этап осужденных сюда пришел 1 апреля 1965 года. Светлана Константиновна была самой молодой из медперсонала, ей исполнилось всего 20 лет.
Больница еще долгое время после открытия продолжала обустраиваться, перестраиваться, расти. Частенько здешние места словно напоминали о своем невеселом прошлом. При устройстве периметра режимного объекта и учебного стрельбища солдаты откапывали кости, скелеты, черепа. Многие – с пулевыми отверстиями. Люди, не знавшие печальную историю закрытого в 20-е годы Богородице-Казанского женского монастыря, у стен которого в период репрессий проходили массовые расстрелы «идейных врагов», поначалу удивлялись страшным находкам. Медики обрабатывали черепа хлоркой и… оставляли во врачебных кабинетах или дарили в Барнаульский мединститут.
Впрочем, не только тягостным было наследие далекого прошлого. Многие монастырские постройки были приспособлены под лечебные, административные и служебные помещения. В общежитиях, где раньше располагались кельи монахинь, деревянных одноэтажках, от времени словно бы вросших в землю, разместились два туберкулезных отделения и администрация. На берегу Барнаулки в двухэтажном кирпичном здании находились и бухгалтерия, и лаборатория, и столовая для больных. Кроме того, на первом этаже располагалось терапевтическое отделение, а на втором – хирургия. Здесь, в хирургическом отделении, двадцать лет проработала медицинской сестрой Светлана Константиновна.
Конечно, на первых порах было сложно: специфику работы хирургической и операционной сестры она не знала. Потому добросовестно штудировала учебники по общей и оперативной хирургии, которые ей натащили старшие коллеги.
Но самой лучшей школой для неопытной сестры была практика. Без страха бралась за любое новое дело. Операции они с молодым доктором Трухановым начали делать сразу. Причем ей приходилось даже ассистировать хирургу за операционным столом.
«Еще во время учебы в училище я тяготела к хирургии, - уверяет Светлана Константиновна. – Нравилось, что это конкретная помощь больному, когда результат твоего труда виден сразу. Я работала медсестрой и в терапевтическом, и в туберкулезном отделениях, но признаюсь, что истинное мое призвание – хирургия. Это мое дело».
«Кожа на ладонях сползала»
«Несмотря на то, что больница была создана для осужденных, здесь все было поставлено так, как требовалось в системе здравоохранения, - рассказывает собеседница. – Большое значение придавалось соблюдению норм санитарии. Главным дезинфицирующим средством, конечно, была хлорка. Всюду были развешены умывальники с хлорным раствором, и мы регулярно бегали мыть руки. Кожа на ладонях буквально сползала».
Уход за больными осуществлялся по всем правилам. Если прооперирован, обязательно делали дыхательную гимнастику во избежание осложнений типа пневмонии. Некоторые из лежачих сидельцев лукаво притворялись не отошедшими от наркоза, и сестрам самим приходилось, нагибаясь над «бессильными телами», разводить и сгибать их руки. Больным нравилось...
По словам Пилипенко, их учреждение считалось гордостью медицинского отдела краевого УВД.
«Здесь был создан настоящий больничный комплекс, у нас работали врачи практически всех специальностей, поэтому осужденных не надо было вывозить в другие медицинский учреждения, всю необходимую помощь им оказывали у нас, - объясняет она. – Начальник медицинского отдела Роман Семенович Ким приезжал каждую неделю, проверял, за нарушения строго спрашивал. Мы могли приобрести все, что было нужно для улучшения работы – любые средства и препараты, инструменты и оборудование. Например, появились первые холодильники – тут же такой поставили в нашу операционную. Кстати, первый выговор я получила за холодильник: Роман Семенович заглянул внутрь, а там снег наморожен! Проморгала. За что и «заслужила». По справедливости...»
Однажды Ким высказал претензию: «Что-то мрачно у вас. Уют создать надо». Медсестры бросились украшать интерьер. Столы в кабинетах врачей заставили разноцветными папками, письменными приборами, солидными пресс-папье. На прикроватные тумбочки в палатах разложили салфетки, вышитые мережкой. Между прочим, больные отреагировали на заботу положительно и созданную для них красоту берегли.
Недоеденная кровать
О попадании в «больничку» осужденные мечтали. Понять нетрудно: лежать под капельницей в палате – не мешки в промзоне за колючкой ворочать. Потому стремились сюда даже те, которые были абсолютно здоровы. Способов изобретали массу. Например, вдыхали жженый сахар, чтобы рентген показал затемнение на легких.
В хирургию тоже частенько попадали членовредители. Светлана Константиновна тщательно собирала режуще-колющие, металлические и деревянные, совершенно не перевариваемые и абсолютно чуждые человеческому организму предметы, которые сидельцы глотали, вшивали и заталкивали внутрь себя. Спустя годы из этих «экспонатов» она собрала целую выставку.
Запомнился ей один постоянный пациент, который из-за проигрыша в карты должен был… съесть металлическую кровать, на которой спал. Сначала он ел сетку: разбирал каждую ячейку на мелкие детали и глотал их. Потом стал употреблять прутья, которые ему для удобства глотания мелкими кусочками нарезали сочувствующие товарищи.
На столе хирурга этот «железный» человек оказывался регулярно. Бывало, отлежится, уходит назад в колонию и там продолжает пилить и есть злосчастную кровать.
«У него уже весь кишечник просвечивался, не оставалось там никаких тканей, - сокрушается бывшая операционная сестра. - Так в конце концов и погиб. Кровать не доел…»
Кот в бурках
До сих пор она с восхищением рассказывает о тех людях, с которыми свела ее работа в КТБ-12. Например, о первом враче-рентгенологе учреждения – Ларисе Васильевне Костырко, которая, к счастью, здравствует и по сей день.
«Лариса Васильевна была среди самых первых, тех, кто готовил к открытию больницу, - рассказывает Светлана Константиновна. – Тогда здесь не было еще ни осужденных, ни так называемых расконвойников, поэтому медики сами оборудовали палаты для больных, застилали кровати. Лариса Васильевна сама белила свой рентгенкабинет».
Среди первых сотрудников было много бывших фронтовиков – людей воистину стальной закалки.
«Меня поражало, как они работали! С большим уважением относилась к сотрудникам того времени. Не только медикам, но и оперативникам, начальникам отрядов, сотрудникам дежурной части, охраны. Осужденного-то нужно было не только вылечить, но и исправить. Выпустив на свободу, трудоустроить, общежитие ему выбить. Наши сотрудники сутками работали на износ, их фуражки белыми от пота становились», - говорит собеседница.
С особым почтением она вспоминает Василия Григорьевича Маричева. Невысокий, поджарый мужчина до самого лета ходил в теплых бурках, потому что у него очень болели ноги. Застудил он их на фронте: был разведчиком, и ему приходилось подолгу сидеть в засадах то в болоте, то в снегах. В учреждении у Василия Григорьевича была кличка Кот. Потому что умел опытный разведчик тихо-тихо ходить. Вот так неслышно подойдет к компании нарушителей режима, которые, например, после отбоя решили в картишки перекинуться или чифиря сварить. «Приходишь утром на работу – четверть отделения больных в ШИЗО. Понятно, Кот дежурил!», - улыбается Светлана Константиновна.
Медаль «святого доктора»
«Лично я никогда не задавалась вопросом о том, почему нужно столько сил и средств тратить на спасение жизней и здоровья людей, которые совершили преступления, порой очень страшные, жестокие преступления. Думаю, никто из медиков таким вопрос не задавался и не задается. Мы даже врагу должны оказывать медицинскую помощь», - считает ветеран пенитенциарной медицины.
Хотя медсестры, в отличие от врачей, были не аттестованными сотрудниками, но свою бывшую работу она называет службой. А служба сладкой да легкой не бывает. Приходилось и сутки напролет стоять за операционным столом. Например, когда случилась массовая драка между осужденными в одной из краевых колоний. Машины беспрестанно подвозили раненых. И переломы, и резаные, и рубленые раны. У медиков от усталости и долгого стояния ноги отекать начали. «Вижу, мой хирург к стене прислонился и сползает на пол, чтобы ноги вытянуть», - вспоминает про этот эпизод Пилипенко.
Подобных сюжетов в ее сестринской практике было немало. И расценивала она их, скорее, как обыденность, чем как нечто героическое. Потому и про свою награду – медаль Федора Гааза, которая считается одной из самых весомых в ведомственной службе здравоохранения, - промолчала. Меж тем медаль в честь «святого доктора», как звали в первой половине XIX века в России основоположника тюремной медицины Федора Петровича Гааза, жившего и действовавшего под девизом «Спешите делать добро», дается за высочайший профессионализм и многолетний добросовестный труд.