ПОЛИФОНИЯ ВНУТРЕННЕГО МИРА

«Люблинский штукарь». И. Башевис-Зингер.
Московский еврейский театр «Шалом».
Режиссер Яна Тумина, художники спектакля Яна Тумина, Нил Бахуров, Кира Камалидинова, Кирилл Маловичко и Маша Небесная.

Поначалу думаешь, что если историю про фокусника, про человека, который работает с предметами и иллюзиями, ставит режиссер Яна Тумина, то лучшего союза автора и постановщика невозможно и вообразить. Ведь театр Туминой — это и есть театр иллюзии, где текст является далеко не самой важной персоной, где задействованы, в первую очередь, преображенные предметы и пространства, звуки и краски, и где невербальное зачастую говорит нам больше, чем слова. А между тем, основой нового спектакля становится сочная, подробно эпическая проза Башевиса-Зингера, герой которой хоть и штукарь, то есть фокусник, но нам рассказывается целая история непростой жизни. Сюжет, если хотите, библейский — с божьим даром человека, с его грехами и соблазнами, с уходом блудного сына от корней и возвращением к ним, с очевидной вертикалью ветхозаветной веры.

Яна Тумина остается верна себе и помещает штукаря Яшу Мазура в исключительно небытовые пространства, придумывает множество прекрасных сценических иллюзий и метафор. Но при этом пытается честно передать последовательность событий, и тогда посреди воздушного, сенсорного сценического волшебства вырастает старый добрый нарратив: пришел, сказал, ушел, задумался… Так и движутся они в одной упряжке, эти трепетная лань и конь, и здесь — существенное эстетическое противоречие спектакля, который, тем не менее, обладает бешеным обаянием и производит весьма сильное впечатление.

Яшу Мазура, рано осиротевшего польского еврея, живущего на окраине Российской империи, обладающего мощным артистическим даром и не менее сильным талантом влюблять в себя женщин, играет Евгений Овчинников, прежде работавший в Ростове-на-Дону. Артист не только красив и по-актерски притягателен, но и пластичен и музыкален, что свойственно эстетике театра «Шалом», осваивающего сейчас самые разные способы игры, но не теряющего при этом родовых черт. Перед нами, конечно же, артистический Яша, человек ярко неординарный даже в те минуты, когда на нем нет алого эстрадного плаща, человек-фокус всей истории, от которого трудно отвести взгляд.

У него есть четыре женщины, выбор между которыми является его отдельной головной болью. Вполне ветхозаветная, мудрая и кроткая жена Эстер (Анна Терентьева), порывистая и простодушная подружка Зевтл (Евгения Романова), гуттаперчевая соратница по сцене Магда (Алина Исхакова) и воздушная, будто сошедшая с классических итальянских полотен полька Эмилия (Елизавета Потапова). Всем им придуманы характерные пластические рисунки. А однажды они все вместе выходят в отчаянном, исполненном трагической энергии танце (хореограф Алишер Хасанов), и это — одно из тех самых, «фирменных» мгновений, свойственных режиссеру Яне Туминой, когда тело, пластика, музыка, свет и цвет говорят то, что не высказать обычной речью. Женщины танцуют даже не собственное соперничество за Яшу, а саму Яшину душу, раздираемую бесконечными дилеммами: семья и любовь на стороне, отцовская вера и собственное артистическое призвание, пути добычи средств к существованию и горизонты карьеры…

Средств герою вечно не хватает, несмотря на его очевидное актерское дарование. Вокруг клубятся разного рода экземпляры, вроде проходимца Германа, соблазняющего Яшу зарубежными ангажементами. Германа, к слову, отлично играет опытный Дмитрий Цурский, недавно перешедший в «Шалом» из Театра на Малой Бронной. Но есть у Яши еще один дар — он может открыть любой замок, так как голова работает блестяще и руки золотые. Однако совершить грабеж мешают какие-то исконные нравственные принципы. Нет, он давно уже не правоверный, сам себя почти убедил в том, что не религиозен и ради союза с католичкой Эмилией способен даже принять христианство. Нет, наш герой вполне себе грешник, но что-то раз от разу мешает ему преступить все заповеди, кроме разве что запрета на прелюбодеяние. Кульминацией становится его попытка ограбить богатея — впервые в жизни он не может вскрыть замок!

Вот тут снова понимаешь, как трудно плотные, подробные и философски насыщенные литературные периоды Зингера сплавляются в спектакле Яны Туминой с ее собственной, метафорически образной эстетикой. Множество замков висит на веревках, подвешенных к колосникам. Это и «игрушки», легко открываемые умельцем, и запреты, которые он игнорирует, и нити судьбы, которые он ловко держит в руках, — чужие нити, со своей же ему приходится куда как тяжелее. Потерпев крах с грабежом богатого дома, Яша Мазур прячется от полиции в пустой ночной синагоге, и тут-то в нем происходит настоящий духовный переворот. Как замечательно сделана эта сцена!

Коричневая крафтовая бумага, служащая до поры и материалом для задников, куда проецируются разные изображения, и оберткой, в которую заворачивают всякие штуки, в этот момент получает свою главную роль. Гигантские листы — то ли страницы древних книг, то ли выцветшие от пустынного солнца молитвенные талесы, то ли какие-то диковинные саваны — запеленывают героя в большой сверток, и этот сверток начинают бить. Все летит по сцене в безобразные, рваные клочья так, что не читавшим книги Зингера может показаться: героя забивают до смерти. Однако так придумана главная душевная битва Яши Мазура, после которой он возвращается домой, заточает себя в наглухо заколоченном сарае и погружается в молитвы.

В лохмотья! Вдребезги! В пыль! Перед нами сильнейший эмоциональный и одновременно философский образ духовного перелома. Этот образ воздействует куда точнее, чем придуманные режиссером (не случайно, конечно, есть у Зингера такая тема) Бес (колоритный Антон Шварц) и Ангел (трогательный Николай Тарасюк), которые то и дело сопровождают героя, много говорят и тянут его к противоположным нравственным ценностям. Рвущаяся бумага, сам ее коричневатый, свойственный живописи еврейских художников, оттенок переигрывают в спектакле и неоднократное появление библейского своим обликом старого Мазура (Григорий Каганович), умершего отца Яши.

В принципе, невербальный театр режиссера и сценографа Яны Туминой вкупе с ее чудесной компанией художников (Нил Бахуров, Кира Камалидинова, Кирилл Маловичко, Маша Небесная) создает свой сюжет поверх нарратива. Это сюжет и о бедняцком местечке на окраине империи, и о богатых классических домах, и о цирке с его простодушными фокусами, и об укромных местах для любви, и об аскетических замкнутых пространствах, в которых бьется, не находя себе места, душа художника. Замечательно работает свет (Василий Ковалев), он меняет облик пространства и его краски, создавая некий «Вавилон», в котором смешиваются не только места действия, но и культурные коды. Вот и в музыке (оформление Павла Хорвачева и Святослава Лысова) стройные классические аккорды соседствуют с клейзмерской печальной удалью. Цирковая тема — отдельная радость. Деревянные панели превращаются в ящики для реквизита, из корзинок вылезают заячьи уши, лошадиные головы и павлиньи хвосты, алый плащ преображает местечкового бедняка в звезду европейского масштаба.

В финале спектакля есть некий счастливый подвох. На сцене появляется ребенок в белой рубашонке — и это при том. что в оригинале Яша со своей Эстер были категорически бездетны. Не берусь утверждать, что такова у авторов постановки награда герою за возвращение в лоно. Да, в сущности, не так уж и важно здесь какое-нибудь буквальное толкование. Спектакль пока пребывает в нешуточном споре между летучим сценическим воображением и приземленным «рассказом про…», но это финальное явление явно одерживает свою маленькую эмоциональную победу. Ведь ребенок в нашем окончательно съехавшем с катушек мире все еще способен вызывать радость.