ВЫПЕЙ МЕНЯ, СЪЕШЬ МЕНЯ

«В. чай». Д. Кареглазая.
Театр «Особняк».
Режиссер Виктория Бессмертная.

В основе постановки лежит киносценарий Дины Кареглазой (ранее указанной в афише как Екатерина Мавроматис), переработанный Викторией Бессмертной в спектакль — психологический триллер, где режиссер, оставаясь в одном пространстве-времени, на близкую зрителю реальность наслаивает реальность мистическую, негативную. Предмет или действие остаются бытовыми и узнаваемыми, но в них меняется какая-то отдельная частичка, и возникает тревога, ощущение ирреальности, кошмара, зловещей долины… Как в страшных снах, привычные, казалось бы, обстоятельства наделены невозможными устрашающими деталями.

Двое в форме работников скорой помощи ходят кругами по абсолютно пустой сценической площадке. Долго, монотонно, молча, оставляя зрителя наедине с попыткой трактовать такое сакральное движение. Наконец, оказывается: врачи идут по лестнице — лифт сломался. Отправной точкой действия становится обычная ситуация выезда двух молодых врачей скорой помощи — Юры (Кирилл Варакса) и Маши (Алиса Олейник). Но как только за ними захлопнулась дверь квартиры пожилой пары, мир вокруг стал стремительно меняться. Точнее, мир, ограниченный пространством квартиры, продолжал жить по своим законам, а вот оказавшимся здесь Маше и Юре, чтобы выбраться, необходимо было выполнить просьбу обитателей этого мира…

Врачей встречают громкая шебутная женщина и тараторящий, но более рассудительный мужчина в инвалидной коляске — «типичные представители», вышедшие из постсоветского комедийного семейного сериала. Типизация эта исключительно внешняя, гиперболизированная, актеры изрисовывают поверхность образов яркими красками и широкими мазками. Но есть в них что-то глубинное, настораживающее, необычное, некая тайна. При встрече с ними яркие фактурные маски трескаются, просачивается нечто внутреннее, то, что обычно скрыто от глаз. Просачивается ощущение, проводником которого станет Маша Алисы Олейник. Она, не произнося ни слова, испытывает страх, тревогу, злость, обиду, ужас от осознания происходящего. Пожилая пара при этом взволнована, нежна, добра, но в ней чувствуется некая неестественность, загадка.

Юра в этом квартете выделяется своим незнанием, не-отношением к происходящему, инородностью. Он — классический попаданец, а вот Маша — попаданец не случайный. Ведь в странной квартире, где после прихода врачей «заклинило» входную дверь, девушка встретила своих родителей, Илью Ильича (Дмитрий Поднозов) и Инну Трофимовну (Наталья Парашкина), от которых сбежала много лет назад. И нельзя сказать, что она рада встрече. Звучит приговор: «Они нас не отпустят, пока мы не выпьем с ними чаю».

Со временем на первый план выходит метафизическая сторона. Психоделическое, безусловно, присутствует в спектакле с самого начала, хотя бы потому, что сложно определить момент этого самого начала — зритель не сразу осознает, происходит ли что-то на сцене, а если да, то что, и оказывается погребен под вопросами без ответов. Виной тому особая схема сценического действия. Зритель сталкивается с каким-то фактом или событием, которое вызывает у него недоумение, — например, обстоятельства встречи родителей с дочерью, необходимость пить чай или причины распада отдельно взятой семьи. Но ответа не получает, вместо него в действии наступает пауза, погружающая в атмосферу тревоги, безумия, а главное — тайны. И лишь спустя какое-то время в процессе взаимодействия персонажей даются некоторые ответы, и картина странного мира складывается в единое целое. Только к концу спектакля зритель узнает, почему Маша сбежала от родителей и какой секрет таится в недрах квартиры и в укладе этой семьи.

Виктория Бессмертная создает атмосферу, граничащую с безумием или осознанным сном: выкатывается деревянный резной стол, на котором обычно перед спектаклем стоят приветственный чай и кофе для зрителей. Родители приносят стулья, изящный фарфоровый сервиз, и начинается неловкое чаепитие, знакомое каждому, кто приводил свою пару на семейный ужин. Хлопотливые участливые и любопытные родители сильно смущают молодых людей, не состоящих в романтических отношениях.

Маша и Юра оказываются в безвыходном положении — дверь остается закрытой даже после чашечки чая. В сценах-«провалах» меняется освещение, яркое пятно света выделяет лишь стол, чашки, фрагменты лиц. Гипнотический сон заворачивает Машу в одеяло тумана, окутавшего сцену, сквозь которое доносится голос отца. Он вкрадчиво нашептывает сказки-воспоминания: как когда-то нырнул на рыбалке в воду и увидел нечто настолько прекрасное, что воздух был не нужен, и казалось, что больше ничего и нет; как клал руки на больную голову, и боль тут же проходила, отчего Маша думала, что папа — Бог…

В темноте холодный свет выцепляет фигуру Ильи Ильича, он будто светится изнутри, а вокруг растекается его вкрадчивый голос в сопровождении вибрирующей тревожной музыки. Ложечка в фарфоровой чашке с тихим бряцаньем продолжает размешивать сахар. Сама. И двигается по столу она тоже сама, без единого прикосновения. Некоторые короткие сцены повторяются с точностью до малейших деталей, как с заевшей пластинки, звучит громогласный, неестественный и оттого жуткий смех матери. Безумие. Пара человек в зале падают со стульев, так задумано режиссером. Артисты обращают на это внимание и взаимодействуют с ними как с обычными зрителями, при этом не выходя из ролей, будто Инна Трофимовна и Илья Ильич знают, что за ними наблюдают. Зрители становятся частью мира, воцарившегося на сцене. Что же это за место, где есть лишь стол, стулья и чайный сервиз, живущий своей жизнью; где семейное чаепитие длится бесконечно и обладает особым, до конца не понятным значением; где за всем этим действом наблюдает множество пар глаз; где дверь черного хода ведет в непроглядный лес, а вернуться из него можно только обратно в квартиру, в которой туалет находится по коридору направо, налево или вверх?..

Все это похоже на сон. На сцене, в одновременно свободном и пустынном, но ограниченном и давящем пространстве, заключен мирок, в котором узнаваемые события и характерные персонажи становятся хтоническими, зловещими. Девушка, потерявшая сознание, Ольга (Дарья Теплова), оказывается энергопрактиком, которого вызвала на дом Инна Трофимовна. Ольга оценивает общий фон пространства как крайне негативный, пропитанный множеством смертей, и сравнивает энергетику с Бутовским полигоном. До самого конца спектакля этот комментарий останется лишь намеком, но в этом небытии переплетаются все ветки повествования, персонажи и реальности.

Илья Ильич, словно в проруби, ловит рыбу в нише вмонтированного в пол фонаря. Совсем рядом, не обращая внимания на огонек теплого света и персонажей, окруживших его, Маша и Юра с фонариками ищут выход из леса, куда их привел черный ход. Воздух словно становится вязким, туманную темноту разрезает холодный луч фонарика, маяком мерцает прорубь. Слышен тихий гул. Зрители оказываются наблюдателями и соучастниками где-то между далеким космосом и глубоким подземельем.

Сколько же чашечек чая нужно выпить, чтобы выбраться из квартиры? Всего одну. Ту, в которую на ваших глазах магическим образом вливают три пузатых фарфоровых чайника чая. Ту, которая при этом не переполнилась.

«Вчерашний чай» полон иллюзий и фокусов. Они вызывают искреннее удивление, восторг и ощущение погружения в безумие. Такие трюки в сочетании с мягким точечным освещением, вибрирующим мрачным гулом и полным повтором некоторых мизансцен оказывают давление на психику зрителя и создают заявленную авторами атмосферу триллера.

Ощущение тягучего жуткого сна достигает апогея в молчаливой мрачной сцене бесконечного чаепития с неким существом, именуемым бабушкой. Для Юры и Маши, выбравших остаться в этом мире, вечер заканчивается… исчезновением. Родители и Маша пропадают со сцены, пока зрители ослеплены софитами, а огромная черная скатерть вместе с сервизом, бабушкой и Юрием утягивается в центр разложенного стола. Здесь бы и быть финалу, но внезапно звучит вдохновенный диалог о том, что надо тянуться к звездам…

Никто не тянулся. Космос сжался до размеров квартиры привычным для «Особняка» образом. А весь зал на один вечер, наоборот, провалился.