Как начиналась история спутникостроения в нашей стране? Для чего делали первые искусственные спутники? Почему жизнь без спутников уже невозможно представить? Какие технологии применяются для их создания? Существуют ли проблемы, связанные со спутниками, и как их решать? Об этом журналисту издания «Научная Россия» Наталье Лесковой рассказывает академик Николай Алексеевич Тестоедов, директор Института космических технологий Красноярского научного центра СО РАН, заместитель председателя Сибирского отделения РАН.
— Николай Алексеевич, когда набираешь вашу фамилию в интернете, то кроме вашего портрета появляются портреты С.П. Королева, В.П. Глушко и К.Э. Циолковского. Такое соседство вам льстит?
— Это очень высокая планка. Любой главный конструктор или руководитель предприятия в космической отрасли всегда сверяется по этим фамилиям. Но я бы добавил тут еще фамилию М.К. Янгеля. Это неслучайно. В нашем музее предприятия висят два портрета — Сергея Павловича Королева и Михаила Кузьмича Янгеля. Они считаются для нас основателями предприятия. В июне 1959 г. наше предприятие было создано как филиал ОКБ-1 С.П. Королева с целью конструкторского сопровождения серийного производства ракет на заводе. Оно было географически определено в городе Красноярске-26, ныне город Железногорск. А уже впоследствии оно вышло на свою тематику, преобразовалось и структурно. Но первым изделием предприятия была ракета «Космос». Впоследствии «Космос-3», «Космос-3М» — это лучшая советская ракета легкого класса. Их было выпущено более 700. Они успешно решали все поставленные задачи. Эту тематику предприятию предложил именно М.К. Янгель, он занимался созданием ракетного щита Советского Союза. И спутниковая тематика также у него появилась. Но, чтобы не распылять силы, он предложил продолжить все это молодому генеральному директору Михаилу Федоровичу Решетневу. Первый пуск ракеты нашего предприятия в качестве полезной нагрузки выносил макеты первых же спутников. Это спутники для низкоорбитальной связи. Поэтому Сергей Павлович Королев и Михаил Кузьмич Янгель для нас — отцы-основатели.
— Помните ли вы тот момент, когда полетел первый искусственный спутник? Вам было тогда, как я понимаю, шесть лет.
— Нет, не помню. Надо отдать должное времени — тогда было много первого: первый атомный ледокол, первый спутник и т.д. Но, к сожалению, в глубине Кировской области, в небольшом городе, где я жил, трудно было оценить значимость этого события. Средняя школа, которую я оканчивал тогда, называлась политехнической, и там преподавали в качестве вспомогательных предметов различные ремесла, такие как столярное или слесарное, а для девочек — домоводство. Тематика освоения космоса отсутствовала. Поэтому для нас это событие было не совсем понятно.
— Тем не менее после окончания школы вы целенаправленно поехали учиться в Ленинград и выбрали специальность «Летательные аппараты». Почему?
— Ответ на этот вопрос лучше всего дает О. Генри, который в своих рассказах писал о том, что судьба человека, его линия жизни — это совокупность характера и тех случайностей, которые с ним происходят, как только он повернет за тот или не тот угол. То же самое и здесь. Один мой старший товарищ, окончивший школу двумя годами раньше меня, был отчислен с первого курса Ленинградского механического института (сейчас — Балтийский государственный технический университет «Военмех»). Он вернулся обратно в город, решил снова поступать, рассказал нам, младшим товарищам, что есть такой ракетный институт, и это так здорово! Естественно, те, кто предполагал продолжить образование в институтах, загорелись. И я поехал поступать вместе с ним, когда окончил школу.
— У него получилось тоже окончить этот институт?
— Да, у него тоже получилось. Его путь был сложнее. Я, выпустившись из школы с золотой медалью, просто сдал физику на пятерку и сразу был зачислен. Он тоже все сдал. И дальше мы обучались уже в составе Военмеха, а через шесть лет этот путь привел меня в ракетную, далее в космическую отрасль.
— Вся ваша жизнь связана с космической отраслью, со спутниковыми системами. Вам никогда не приходилось жалеть об этом выборе?
— О выборе можно жалеть, если ты видишь какие-то альтернативы, которые существовали, а ты их упустил. Я поступал учиться в ракетный институт, его окончил и распределился в самое дальнее место, которое было на карте. По успеваемости я шел вторым из 300 выпускников факультета. Тогда было принято писать на доске мелом места распределения. Самым дальним был Красноярск.
— Вы сознательно выбрали самое дальнее место?
— Пожалуй, да. Тому были две причины. Первая — я за полгода до этого съездил на зимние каникулы в Красноярск к одному из своих товарищей по группе, который оттуда родом. Сходил в «зимнюю избу» с ночевкой. Минус тридцать. Там я почувствовал всю сибирскую климатическую мощь. Второе — поступление на завод. До этого я шесть лет ездил со стройотрядами по всей стране, начиная от Мурманска и заканчивая Алтаем, а это было для меня еще одно место, еще более дальнее. Я думал — как это интересно! Ну, три года отработаю по распределению и вернусь.
— Не вернулись. Почему?
— Наверное, я неплохо работал, за три года возникли те наработки, которые было жалко оставить. Кроме того, в Красноярске я нашел секцию мотокросса, занимался мотоспортом. И это тоже жалко было оставить. До сих пор я продолжаю работать и ни о чем не жалею. Мне это место и сейчас интересно.
— Как я понимаю, вы сделали это место еще интереснее: именно под вашим руководством Решетневская фирма, где вы были генеральным директором и главным конструктором, стала известна на весь мир. Какие вехи в этом качестве вы считаете наиболее важными?
— Давайте вспомним Советский Союз. В соответствии с характеристикой, которую писали в те годы, я прошел путь от молодого специалиста до генерального директора, преодолев все ступени. Это нормальный карьерный и очень интересный технический рост. Это первое. И второе: с каждой карьерной ступенькой у тебя шире зона ответственности, шире горизонт компетенции, тебе все интереснее.
Поэтому я очень благодарен фирме Решетнева, как мы сейчас называем АО «Решетнев» (АО «”Информационные спутниковые системы” им. академика М.Ф.Решетнева» — Примеч. ред.), что она дала мне возможность полностью реализовать себя. Это к вопросу о сожалении. Я ни разу не видел каких-то более интересных предложений, поэтому никогда не делал попыток куда-то уйти. Это моноработа. И это терпение, в том числе в годы перестройки, когда были очень серьезные проблемы с материальным обеспечением. Тем не менее перетерпели, я не ушел с предприятия куда-то в торговлю, как делали некоторые. Но то, что сегодня существует самое мощное в России спутникостроительное предприятие, по-прежнему в основном заслуга Михаила Федоровича Решетнева, который руководил предприятием 37 лет. Это и заслуга, как ни странно, географического положения.
— Почему?
— Советское планирование предполагало, что такое-то предприятие делает ракеты, такое-то — спутники, такое-то — спутники связи, эти — навигацию и т.д. То есть была специализация, и предприятия европейской части страны вполне свободно обменивались. Надо поехать на акустические испытания? Поехали в ЦАГИ. Надо поехать на тепловакуумные испытания? Пожалуйста, Загорск под Москвой тоже рядом. Из Сибири не приедешь — надо везти несколько вагонов оснастки. Это сформировало для предприятия философию автономной, самодостаточной, современной, обновляемой проектно-конструкторской экспериментально-производственной базы. И сегодня предприятие самодостаточно в том, что начиная от первой линии на ватмане (теперь на компьютере) до пуска и сопровождения спутника в космосе все делается на предприятии. Спутник не выезжает никуда. Да, как и положено, большинство составных частей на отдельных спутниках делаются кооперацией. Но это классика. Сложные технические системы никто не строит натуральным способом. А вот наличие собственной экспериментальной производственной базы просто спасло нас в годы перестройки, потому что любое действие за пределами предприятия «раздело» бы предприятие финансово. Мы самодостаточны. И это все заложено и реализовано Михаилом Федоровичем Решетневым. Его предвидение в том, чего мы не знали. Мы же не знали, что будет перестройка. А эта база нас выручила.
— А где вы брали научные кадры все эти годы?
— Конечно, очень важной была ориентация на образовательную научную часть с опорой на местные университеты. Я из Военмеха, а кто-то приезжал из Казани, кто-то из Москвы. Но 80% — это выпускники сибирских вузов: Красноярска, Томска, Новосибирска. Сибирская закваска, сибирское знание нас всегда выручали. Конечно же, огромную роль сыграло наличие в Сибири своего отделения Российской академии наук. У нас всегда была очень тесная связь предприятия с академическими институтами. Это дало нам математику для спутников, материалы для фотопреобразователей и еще много чего, включая просто повышение квалификации, обучение сотрудников, привлечение кадров из той школы. Вся эта совокупность факторов сформировала предприятие.
— Николай Алексеевич, сейчас нашу жизнь без спутников представить уже невозможно. Как вы думаете, когда запускали первый спутник, могли ученые, конструкторы тех лет предполагать, что в нашей жизни сегодня будут значить спутники?
— И да, и нет. Первый спутник 4 октября 1957 г. — это маленький низкоорбитальный аппарат, который максимум что делал, — сообщал о том, что он выведен на орбиту. И вот его сигналы — это прорыв в космос, но не более того. А еще в 1943 г. Артур Кларк, не ученый, а писатель-фантаст, предсказал и рассчитал геостационарную орбиту. Чем дальше связь на Земле, тем более высокие башни нужны. Выше башня — дальше зона покрытия, и спутник, пролетая над Землей со скоростью примерно около 4 км/с, перемещается с той угловой скоростью, которая обеспечивает его неподвижность на небе для наземного наблюдателя. Фактически спутник-ретранслятор на геостационарной орбите — это башни высотой 36 тыс. км. Это рассчитал писатель Артур Кларк, представляете? Эти вещи были понятны, а навигация еще не была понятна до конца. А космическая геодезия?
— А связь?
— Да, но так в любой технике. Сравните первые достаточно слабенькие машины — и сегодняшние машины «Формулы-1». Поэтому здесь виден великолепный дуализм. С одной стороны, возможности в космосе дают новые потребности, а с другой стороны, новые сервисы требуют новых спутников, новых систем. Эта ситуация очень интересна, потому что человеку — вам или мне — спутник не нужен.
— Не нужен?
— А зачем? Мне нужна мобильная связь. Но, вообще говоря, сегодня практически все автоматические космические аппараты прикладного космоса, а не дальнего научного космоса — связь, навигация, геодезия, — все они создаются согласно требованиям нынешнего дня. Давайте мы сделаем спутник, который обеспечит нам связь в таком-то диапазоне, с таким-то потоком, с такой-то зоной покрытия, с такой-то мощностью сигнала и т.д. И под это сейчас формируются космические аппараты и, как следствие, космические системы, включающие в себя и станции управления аппаратами, и приемную аппаратуру потребителей, и наземную связь. Сегодня все идет от потребности.
— Какого рода спутниковую аппаратуру сегодня выпускает Решетневская фирма?
— Давайте опять вернемся к Советскому Союзу. Мы упомянули о том, что тогда была специализация, и компания, возглавляемая Михаилом Федоровичем, отвечала за космическую связь для всех видов — и специальных, и государственных, и коммерческих, а также за навигацию и геодезию. Кроме того, она запускала научные спутники. Поэтому все эти системы и начали развиваться. А дальше — та же самая связь, которая строится на орбитальных спутниках, стационарных, на высоком эллипсе. Это когда спутник на высоте 1 тыс. км быстро пролетает над Антарктидой, условно в зоне Южного полюса, и на шесть часов медленно перемещается на высоте 40тыс. км над территорией России, обеспечивая башню высотой 40тыс. км. Но в отличие от геостационарного спутника, который мы видим над горизонтом, он висит у вас над головой и поэтому доступен везде, для любой зоны, где вы работаете.
А теперь возникли многоспутниковые системы связи. Это системы последних лет на Западе и у нас. Наша система «Гонец» успешно работает уже несколько десятков лет и выполняет свои функции, условно говоря, в формате интернета вещей. Аналогично — навигация. Идея навигации понятна: надо определить свое место в условиях, когда нет триангуляционных вышек и, соответственно, наземной аппаратуры. Первые навигационные спутники были не чисто навигационные, а навигационно-связные — на низкой орбите аппараты серии «Циклон», «Надежда» и т.д. Они вращаются вокруг Земли, делая примерно оборот за полтора часа. Один раз в несколько часов над ним в зоне доступа пролетает спутник, сообщает свои координаты, и тот определяет себя с той или иной точностью. Первые определения были от километра до трех. Потом довели до 300 м. Но вы сейчас ездите на машине — есть у вас навигатор? Вы не можете ждать несколько часов. Так возникла идея глобальных навигационных систем.
— И появился ГЛОНАСС?
— Первыми такими системами стали наша ГЛОНАСС и американская GPS. ГЛОНАСС — это система из 24 спутников и у нас, и у американцев, которые на высоте 20тыс. км вращаются по разным орбитам. Три плоскости в российской группировке, шесть плоскостей в американской — это дело творческое: кто как выбирает. Но это означает, что для потребителя, для нас с вами, для нашего автомобиля в зоне видимости спутников ГЛОНАСС примерно восемь-десять. Если у вас совмещенный чип, то у вас в зоне видимости находятся 15 спутников и вы можете себя определить в любой момент. Нужно всего четыре спутника для определения высоты бокового направления и, соответственно, продольного, а четвертый спутник — для компенсации разницы во времени бортовых часов спутника и часов у потребителя. По этим четырем спутникам вы себя всегда мгновенно определяете. И сегодня инженерная точность определения (это вероятность определения на 95%) — это и для нас, и для GPS от 3 м до 10 м в зависимости от расположения созвездия. Ведь спутники на одной линии, и вы себя не определите — нужна триангуляция в плоскости. Вот пример глобальной навигационной системы. Здорово?
— Здорово!
— И сегодня мы все ею пользуемся. Но как только вы создали что-то прекрасное, тут же находится масса потребителей. Всем стало интересно, когда глобальная навигационная группировка смогла в любой момент мгновенно определять местоположение. А давайте мы определим так же мгновенно систему спасения людей, попавших в бедственную ситуацию! Тогда и эту систему начали ставить на спутник. А курсы указания кораблей? Давайте ее ставить. И спутники ГЛОНАСС сегодня многофункциональны. Они выполняют большое количество задач, помимо собственно навигационных, — тех задач, где целевой функцией служит решение этой задачи онлайн, не ожидая, когда одиночный спутник прилетит через несколько часов. Поэтому сегодня ГЛОНАСС и GPS, а также аналогичные, созданные китайцами и европейцами, — многофункциональные системы.
— У всех этих систем есть очевидные плюсы, и вы их назвали. Есть ли минусы?
— Есть. Это дорого, это сложно строить. Поэтому начинается комбинация, когда наряду с многофункциональными дорогими тяжелыми спутниками проектируются и более легкие, с чисто навигационными функциями. Как в автопарке есть разные типы автомобилей, решающие разные задачи, у спутников точно так же появилась своя специализация, как и у разных предприятий, занимающихся космосом. Так что сегодня космос с точки зрения услуг многогранен.
— Интересно звучит — космос с точки зрения услуг…
— Так и есть. У любого потребителя — корпоративного, военного, гражданского, какого угодно — всегда есть потребности. Очень хорошо, что потребности, желания опережают то, что есть в космической технике. Вот мы только что говорили, что было бы хорошо сделать навигацию онлайн, а не через несколько часов. А тут же вопрос — нам 6 м много, нам для кадастровых работ нужно 20 см, а для того чтобы дать высокоточное определение (скажу аккуратно), нужно несколько сантиметров. Начинается формирование специальных систем — дифференциальных поправок по навигационному сигналу, системы прецизионной навигации и т.д., которые улучшают эти сервисы. Это касается не только навигации, но и связи. Сейчас в России формируется система СКИФ — это система широкополосного интернета. А холодильник с доступом в интернет вещей? Сегодня в мире умных вещей больше, чем людей.
— Это хорошо или плохо, что умных вещей больше, чем людей? Человек от этого не становится глупее?
— Нет, просто человек становится свободнее.
— А он не становится рабом этих вещей?
— Нет. Давайте опять вернемся на 30 лет назад. Мы все были привязаны к стационарному телефону. Половина советских фильмов — это звонок по телефону из автомата. То заело, то две копейки провалились, то очередь… В доме, где я живу, где-то есть стационарный телефон. Но я, во-первых, не знаю, где он, во-вторых, не помню его номер.
— А я помню! Но представим, что отключился интернет. Вот я была недавно в Сочи на Конгрессе молодых ученых, и там вдруг не стало интернета во всем городе. Начался настоящий коллапс! Ничего не работало — ни магазины, ни транспорт, ни такси, которое теперь вызывают через мобильное приложение. Что делать?
— В этом случае я спрошу у домашних, где находится наш проводной телефон. Они откроют телефонную книгу, я найду диспетчера и вызову такси. Теперь уже, можно сказать, старым дедовским способом. Хотя еще 15 лет назад он был основным. Вызвать такси по телефону — чем не выход?
— Вот в Сочи все так и делали. И дозвониться было совершенно невозможно, потому что все в этот момент звонили, чтобы вызвать такси. То есть проблема все-таки существует: мы очень сильно зависим от интернета. Нет интернета — нет жизни.
— Мы зависим от всего, что сами себе сделали. Но это определяет качество и богатство жизни. Почему сегодня так развита, например, онлайн-работа? Потому что линии связи, компьютеры у всех дома, необходимые базы данных в компьютере или на флешке, облачные технологии позволяют не привязываться к конкретному рабочему месту. Наше законодательство немножко отставало, работодатели стремились, чтобы в 08:00 все были на работе. Но пандемия показала, что можно, а в ряде случаев еще и нужно работать онлайн для сохранения популяции. Это прижилось и оказалось очень эффективным. Поэтому любое улучшение, которое мы делаем, позволяет нам делать больше. Но потом, если что-то не срабатывает, мы отходим на шаг назад.
Мне в этом плане очень нравится ответ актера Юрия Никулина, когда его спросили, зачем ему автомобиль «Волга». Этот ответ иллюстрирует наш с вами разговор. Он сказал: «У меня теперь в два раза больше проблем, но я стал успевать в два раза больше». Любая новация, техническая или иная, позволяет нам сделать больше. Я помню, как приезжал в Москву 30 лет назад, у меня был рекорд — девять посещений предприятий, где я провел девять встреч. Сегодня я это делаю, пока еду в машине по Москве, а могу вовсе не приезжать. Я два месяца не приезжал в Москву, но это мало что изменило.
— Но тем не менее со мной вы предпочли общаться очно, а не в зуме. И мне тоже это больше нравится, хотя пришлось ехать через всю Москву.
— Я консерватор в этом смысле. Как посмеялись надо мной мои более молодые и более продвинутые в цифровых технологиях товарищи — они меня назвали аналоговым человеком. То есть мне все понятно, но иногда мне интереснее живое общение.
— Николай Алексеевич, я слышала, что у нас в стране существует дефицит микросхем Space и Military. Мы их не делаем, и при этом мы сейчас не имеем возможности их закупать. Если это так, что делать с этой проблемой?
— В условиях разрядки, хорошего взаимодействия между организациями и достаточно открытых контактов проблемы не было. Приведу в пример нашу работу с французской компанией ThalesAleniaSpace. Мы с ними работаем уже 30 лет. За это время сделали больше 30 совместных спутников. Где-то — их полезная нагрузка, наша платформа, где-то приборы и прочее. Когда мы провели анализ в 2014 г., то оказалось, что 50% элементов на наших спутниках ГЛОНАСС были импортные, из них 83% — американские. Как раз те, о которых вы говорите. Вдобавок все конструкторы пользовались западными программами САПР. САПР — это не просто проектирование чего-то. Он еще обращается к базам элементов, к базам данных и т.д.
Естественно, западный САПР услужливо показывал западную базу элементов. Все отлично — вот он, западный конденсатор, западные микросхемы поставил, все они доступны, все понятно, работаешь быстро и эффективно.
Наступил 2014 г., и возникли ограничения. «Роскосмос» в этом плане — абсолютно государственная, мудрая структура. Учитывая, что у нас системообразующей служит ГЛОНАСС, ведь она и создавалась в свое время для социальных и государственных услуг, в первую очередь обратились к ней. И оказалось, что по всей совокупности спутника, всех приборов около 6 тыс. типономиналов (это тип элемента и его номинал) у нас импортного производства. Провели анализ. Ну зачем нам иметь 14 типов памяти? Унифицировали, сжали, взялись за анализ. Оказалось, что треть элементов из них уже есть российских. Просто базы данных САПР к ней не обращаются.
Стали смотреть дальше. Оказалось, что есть еще треть российских элементов, но она по каким-то параметрам не соответствует космосу, например не держит радиацию или у нее малый ресурс, потому что не были заданы требования. Ее делали для автомобиля или для холодильника — по всем параметрам все соответствует, но радиацию никто не испытывал. То есть их надо тоже модернизировать, и этим уже занялись. Что касается оставшейся части, запущена программа импортозамещения, и она работает достаточно успешно. У всех сегодняшних спутников ГЛОНАСС уже не половина импортной элементной базы, а всего 13%. А через три-четыре года спутники ГЛОНАСС очередной модификации будут на 100% на нашей элементной базе. Понятно, что дьявол в деталях: а материалы этих микросхем, а математика? Но все это просчитывается, все это преодолимо.
— Когда наши спутники будут полностью из наших же материалов?
— Мы считали, что справимся за три-четыре года. Выяснилось, что мы по разным позициям справляемся где-то лет за 12–15. И, в конце концов, мы не одни в мире и не все страны недружественны по отношению к России.
— Есть такие страны, как Китай, Индия, Пакистан, которые с нами готовы сотрудничать. И они активно осваивают космос.
— Крупнейший экспортер в космосе — конечно же Китай. Китайская космонавтика была клоном российской, потом она выровнялась, сейчас по элементам она впереди, потому что они клонируют другие западные элементы. Китайцы — великие копиисты. Сегодня сотрудничество России и Китая в этом плане абсолютно эффективно и ведет к взаимному повышению темпов развития.
— Мы с вами все время говорим о том, какие спутники хорошие и нужные, но есть, наверное, какие-то недостатки. Уже описаны ДТП в космосе с их участием. Астрономы жалуются, что спутники мешают их наблюдениям. С этим можно что-то сделать?
— Астрономам всегда что-то мешает. Вот Пулковская обсерватория сегодня не выполняет свои функции полноценно не только потому, что она в туманном облачном Петербурге, но и потому что ее окружают микрорайоны, которые дают световое загрязнение. Есть разница, где находится обсерватория, — в городе или в горах, где всегда чистое небо.
— И спутники не мешают?
— Когда астроном решает свои задачи, он очень часто не видит спутник. Есть понятие частотности. Свет, который мы сейчас видим, имеет свой спектр. Он видимый. Инфракрасный идет ниже, потом радиоволны, а выше ушел рентген. Весь спектр условно распределен: для телевидения, для наземной связи, для космической, для радиоастрономии. А есть понятие оптической прозрачности, поэтому астрономы выбрали свои спектры, они их оградили и в них работают.
— Но астрономы рассказывали, что нередко спутники внедряются в их спектры, освещают их важные объекты, которые они пытались наблюдать.
— Я согласен. Но есть одно обстоятельство. Мы же проводили анализ и выяснили, что если активировать какую-то функцию, то спектры будут занимать примерно полпроцента этого времени. И когда астрономы наблюдают за Луной ночью, эти полпроцента времени им просто не нужны, они формально присутствуют, но не мешают.
— Но ведь спутников будет все больше. Это означает, что они будут уже не полпроцента занимать, а все больше и больше. Соответственно, и сталкиваться в космосе они будут все чаще. Эта проблема существует?
— Она решается с помощью спутников.
— Проблема со спутниками решается с помощью спутников?
— Да. Сегодня самые эффективные астрономические обсерватории — это телескопы «Хаббл» и «Кеплер», которые летают в космосе. Ведь главная проблема для астрономии — это не спутник, а атмосфера. Поэтому, когда такие обсерватории, как «Хаббл», выходят за пределы земной атмосферы, они решают в десятки, в сотни раз больше задач.
— Тогда, может быть, нужно создавать спутниковые диспетчерские, как для самолетов, чтобы спутники проходили по разным траекториям и никогда не сталкивались?
— Любая космическая система обязательно регистрируется, просчитывается и получает допуск. Вот я хочу запустить спутник. Нельзя запустить спутник на орбиту, где ты хочешь: она уже вся поделена между странами по частотам, по поляризации и т.д. Ты не можешь запустить спутник в любую точку — все это жестко регламентируется. Сегодня на президиуме Российской академии наук Борис Михайлович Шустов, научный руководитель Института астрономии РАН, получил правительственную награду за разработку системы наблюдения за внеземными объектами. Как говорил Фридрих Энгельс, нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Точно так же нельзя реализовывать какую-то техническую систему и считать, что она будет в вакууме, сама по себе. Ничего подобного. Вы создали автомобиль — вы ограничены дорогами. Вы создали спутник — вы ограничены своими правилами, распространенными уже на космос.
— Когда-то космос воспринимался романтически. Создавались художественные произведения, снимались фантастические фильмы. Сейчас, когда вы рассказываете о космических услугах, мне кажется, что даже космос стал чем-то утилитарным. Осталось ли тут место для романтики?
— Знаете, почему так происходит? Много людей работает в космической сфере. Там не самые высокие зарплаты. Программист получает намного меньше, чем программист в банке. Но однажды у нас зашел спор на эту тему: что вы тут работаете за какие-то копейки? Это было в период перестройки, когда жили тяжело, плохо. Тогда кто-то быстро разбогател, а кто-то держался своей космической тематики.
И я ответил так. Знаете, можно, конечно, мгновенно разбогатеть, купив вагон семечек по дешевке и продав его дорого. Но когда-нибудь ты себя спросишь, что ты сделал в этой жизни. Космос, помимо того что он дает возможность самореализации с точки зрения знаний, создает причастность к великому делу. Это ведь целая философия. Вот едешь в поезде с попутчиком. У него тоже важная, нужная профессия. Но ты понимаешь, что ему не нужно было учиться десять лет в школе и потом шесть лет в институте, оканчивать аспирантуру, докторантуру, писать диссертацию и прочее, хотя у него машина лучше и дом больше, чем у тебя. А вот ощущение значимости у тебя свое.
Я думаю, что сегодня романтика космоса существует, как и романтика в IT-сфере. Это романтика высоких технологий. Мы, может быть, до конца не понимаем, насколько это важно для молодых людей. И то, что мы видим таких людей, иногда странных, которые не очень самостоятельны в жизни, но они в отличие от меня и от вас умеют за две секунды создать программу на компьютере… Это их жизнь.
Наверное, точно так же расскажут о своей работе ядерщики, генетики, другие люди. Когда я слушаю их доклады, меня потрясают глубина этой тематики и тот восторг, с которым они об этом рассказывают.
Для меня космос — это все. Он все равно остался романтичным, хотя это моя работа. Просто сменилась романтика. От наивных фантазий она перешла к глубокому пониманию технических, а как следствие — философских смыслов. Мы должны научиться делать технику, способную выдерживать условия крайне недружественные — вакуум, солнечную радиацию, ультрафиолет, космические лучи, бешеные перепады температур. Все это очень плохо сказывается на «здоровье» любой техники, а ведь ее через 10 км, как автомобиль, не доставить на станцию технического обслуживания. Поэтому на спутнике есть система живучести и принятия решений. Самое простое: что-то произошло, и спутник теряет ориентацию. Что делать? Если он своими устройствами, своим компьютером не смог ее восстановить, он выходит на команду. Это значит, он разворачивается на Солнце и закручивает себя, чтобы солнечные панели все время смотрели на Солнце. Значит, у него всегда есть питание, он всегда будет жить и ждать, пока внизу что-то придумают. И всегда придумывают, выводят его из этого состояния. Он сам себя спасает и живет дальше с помощью человека.