Председатель территориальной комиссии № 11 Калининского района Петербурга Константин Степанов уже несколько месяцев участвует в боевых действиях на территории Донбасса в составе «фанатской» бригады «Эспаньола» c позывным Фрунзе. В Петербург он вернулся лишь на пару недель, чтобы провести президентские выборы. «Фонтанка» с ним поговорила.
— В ноябре вы поехали на СВО, как решились и почему сейчас?
— Решение достаточно давно созревало. Но получилось так, что в 2023 году были выборы в Донецкой Народной Республике и Луганской. В Петербурге тоже были участки. Мой ТИК назначили опорным — я курировал Выборгский и Калининский районы. В Выборгском районе находится Военно-медицинская академия. Я тогда навестил ребят. До Питера доезжают немногие. Это в основном ампутанты, те, у кого тяжелые ранения. Когда я общался с этими людьми... у них какая-то такая жизненная энергия. Там молодой парень, помню, был, у него ампутация ноги. Он говорил: «Все равно поеду опять, это мой дом, это моя родина». Тогда я окончательно задумался.
— Что было такого в ВМА, что прямо заставило туда поехать? Работать на благо Родины ведь можно в разных местах, выборы проводить — тоже важная задача.
— Со стороны кажется, что все важно по жизни, а потом понимаешь, что многое — это мелочи. Когда ты видишь человека, у которого нет ноги. В каком он состоянии должен быть? Это фантомные боли, психологическая травма, и тем не менее он живет дальше. У людей настолько большая сила духа…
— В результате ваших действий могут лишиться ноги тоже какие-то парни, но с другой стороны.
— Я понимаю, что если я не поеду туда, то начнет прилетать к нам сюда… Мы сейчас видим все это на примере Белгородской области. Периодически к нам, в Петербург, залетают дроны. Нам нельзя, чтобы ближе 50 километров к нашим границам могла располагаться какая-то артиллерия или пусковые установки. Я говорил об этом недавно у своего сына на уроке о главном.
Насколько я знаю, когда президент принимал решение о начале специальной военной операции, действительно стоял вопрос о том, что они в Краснодар собирались заходить, в Брянскую область. Если бы мы первые не ударили, были бы хуже последствия. Сейчас надо понимать, что к 2025 году, если власти в Америке поменяются, то они этот конфликт попытаются заморозить (как в Северной и Южной Корее). Хотя партизанская война в виде ударов дронов и всего остального — она не прекратится. И мы в это упремся. И как с этим жить? С ними дружить ни наше, ни следующее поколение не сможет. Хотя различий у нас немного, мы братский народ, разве только что мы здесь «шо» не говорим.
— И как тогда в этот братский народ стрелять?
— А мы в них и не стреляем. Многих украинцев действительно заставляют идти на фронт — отлавливают на улицах. Мы стреляем только в националистов из «Кракена» и «Азова»* (запрещен в РФ как террористическая организация), в обычных людей — нет. Обычные украинцы, оказавшиеся в ВСУ, не доходят в плен, потому что с обратной стороны идет огонь. А ведь эти парни хотят жить, воспитывать детей — это нормальное человеческое желание. Почему я туда поехал? Я всю жизнь при погонах был. У меня дедушка был полковник, мама полковник, прадедушка в лейб-гвардии служил. А я — офицер. Я не убивать кого-то уехал и не убиваю — я там защищаю нашу артиллерию, слежу за РЭБ, сбиваю беспилотники. Моя задача сделать так, чтобы люди с той стороны поняли, что это надо прекратить. Надо провести линию и на этом закончить.
У меня есть напарник, мальчик, 19 лет. Он на год младше моего сына. Мы с ним разговаривали об этом — они реально ждали нашей помощи. Чтобы это понять, можно посмотреть фильм «Солнцепек» — там показано, что было там раньше. Детей убивали, женщин насиловали, мой напарник тоже говорил, что им запрещали на русском говорить.
— Можете рассказать что-то о вашей жизни там за эти месяцы? Условия, наверное, совершенно непривычные?
— Условия веселые. Сейчас у нас в части львица живёт, которую ребята спасли котенком, когда мариупольский зоопарк был под обстрелом. У меня под Бахмутом был котенок Шушанна. Когда котенка на себя кладешь на грудь под спальник, тогда можно спать нормально. Зачем под спальник? Там крысы. Они делятся на три категории. Есть беленькие — они нормальные, рыжие — тоже нормальные, а есть черные — они трупоеды. Когда спишь, они на тебя залезают, в лицо тыкаются и проверяют, мёртвый ты или нет. А если ты не дёрнешься, она тебя кусает. Вот поэтому я котёнка клал на себя. Шушанна такой боевой была, даже одну крысу загрызла. Вторую не смогла, крыс оказался больше. Мы этого второго прозвали Адольф. Это у нас позиция под Бахмутом была такая. Там вся земля в костях: идёшь и видишь — скелет лежит, голова отдельно. И вагнеров там много, всё в костях. Бахмут — мертвый город. Дома стоят пустые. Я как-то зашел в квартиру и случайно увидел фотоальбом. Листаю — а там жизнь человека: сначала просто девочка маленькая, потом школа, свадьба, дети.
— Какие чувства вызвали эти фотографии?
— Война — это по определению плохо. У людей была своя жизнь. Многие люди из Донецка, Горловки начало СВО на ура восприняли. А есть города, где вражды такой не было. С людьми разговариваешь, они устали от войны, от того, что они оказались в центре раздора. Просто не повезло жить в этом месте и в это время. Но наши людей кормят, города восстанавливают, там теперь безопасно, отношение у многих поменялось.
— Был ли шок от происходящего там? Всё-таки из мирной жизни сразу сложно погрузиться в совершенно иную обстановку.
— Смерть я видел, когда я ещё тут работал следователем в прокуратуре, по моргам ездил. Шока не было, хотя сейчас я постоянно вижу и кровь, и взрывы. Я никогда не забуду: мы ехали с гуманитарной помощью и перед нами взорвали машину, мы вытаскивали раненых. Потом рядом со мной взорвался кассетный боеприпас. Мне повезло, хотя осколки могли долететь.
— И после такого не было стресса?
— У кого-то он есть, у кого-то нет. Когда люди с СВО начнут возвращаться, у нас абсолютно другое общество будет. Мировосприятие после этого очень сильно отличается. Я сюда ехал на поезде. На верхних полках — два парня обсуждают, кто в кого стрелял, кто с каким кланом был. И я понимаю в процессе разговора, что речь идет о компьютерной игре. А я вот только выехал оттуда, где реально стреляли. То есть люди будут делиться на тех, кто понимает, насколько все это серьезно, и тех, кто до сих пор думает, что это от них далеко. Хотя сейчас таких людей будет становиться меньше.
— Здесь, на президентской кампании, не было ощущения, что там жизнь более реальна и значима?
— Было, конечно, поэтому я еду назад.
— Насколько я знаю, из-за этого многие срываются после возвращения, не могут найти себя.
— Некоторые действительно срываются. А амнистированные, которые туда поехали, иногда что-то снова совершают и опять уезжают на СВО. Но нельзя обобщать — каждый может оставаться человеком и в корректной форме говорить, что думает, выражать свою позицию, а не хвататься за нож. Да, конечно, те, кто там были, — мы совсем другие люди. Поэтому президент сейчас акцент делает, что определенные должности должны занимать люди, которые участвовали в конфликте на Украине. Мы именно та категория людей, которая назад не сдаст никогда. Мы все это видели, мы все это понимаем. А люди, излишне либерально настроенные, не понимают. Я с одной девушкой в Горловке общался. Очень странно артиллерия ВСУ работает. Дорога — на одной стороне воинская часть, а на другой магазин с кафе. Как они так постоянно на 15 метров промахиваются? Она говорит, что украинцы их ненавидят за то, что они только на русском языке разговаривают.
— Почему Эспаньола («Эспаньола» — добровольческая бригада, основу которого составляют фанаты футбольных клубов, в том числе и «Зенита». — Прим. ред.)?
— Там знакомые оказались. Меня туда знакомый батюшка привел, он тоже в «Эспаньоле» служит, Лаврентий позывной. В Минобороны я не мог поехать, потому что пришлось бы контракт до конца заключать, я бы не смог на выборы вернуться.
— А уволиться не дали?
— Глава нашей петербургской комиссии Максим Мейксин меня не отпускал, когда я уезжал. Говорил, что я ценный сотрудник. Да и сейчас, после выборов, я очень хочу назад на несколько недель уехать, а он почему-то отказывает мне в отпуске.
— А как вообще эти выборы можно оценить? Можно сравнить их с предыдущими кампаниями?
— По сравнению с прошлыми выборами на этих избирательные комиссии и трудились больше, но и заработали нормально. Особенно те, кто участвовал в обходе домов в проекте «Информ УИК». Если говорить про избирателей, то, конечно, много пришло бюджетников в первые дни, а в воскресенье пошли молодые люди, мамы с колясками. Наверное, эти выборы были одними из самых спокойных за всё время. У нас была всего одна жалоба — от человека, который не попал в списки избирателей. И был участок, где сидел наблюдатель от «Яблока», которого постоянно консультировали «Наблюдатели Петербурга». Буквально каждую минуту они созванивались — в итоге никаких претензий от них не было.
— Очереди у вас в Калининском районе были?
— Они были из-за того, что закрывали калитки и устраивали досмотры. Даже меня досматривали.
— В некоторых районах города был странный разброс голосов по итогам — за кандидата Владислава Даванкова то голосовало очень много, то очень мало. И это у многих вызвало подозрения. У вас были такие участки?
— Я слышал об этом, надо проверять результаты по участкам. У меня в среднем за Даванкова было порядка 7 процентов. Такой выбор у людей, и они имеют право.
— За несколько дней до выборов задержали людей, которые, как утверждали в ФСБ, хотели отравить ваше подразделение. Слышали об этом?
— Действительно такое было. Совместными усилиями с ФСБ это предотвратили. «Эспаньола» — самое мотивированное подразделение, у многих как бельмо на глазу. И мы действительно работаем благодаря гуманитарной помощи, это фанатское подразделение (при этом от «Спартака», за который многие тут болеют, помощи нет).
— Не могу не спросить: а среди фанатов разве нет националистов?
— Я на это всегда отвечаю, что у нас в подразделении даже армянин есть. Национализм и национальная идея — это две разные вещи. Вот у нас люди придерживаются национальной идеи. У нас татары служат, и армяне служат, и люди других национальностей. Определяющим вопросом является любовь к Родине, как бы это пафосно ни звучало, и как ты относишься к России. У нас плохого национализма нет, даже если у кого-то такие мысли когда-то и были, то сейчас ситуация, которая сложилась, она этих людей правильно ориентировала. Мы в первую очередь думаем о том, как помочь своей стране.
— Вы сейчас снова уезжаете, вернетесь на выборы к сентябрю (в сентябре в Петербурге состоятся губернаторские и муниципальные выборы. — Прим. ред.)?
— Я не знаю, вернусь или не вернусь. Если посчитают возможным, я, наверное, продлю контракт. Я готов уйти, если нужно. Я понимаю, чем я там занимаюсь. Для меня это понятная материя. Я защищаю свою Родину.
*«Азов» запрещен в РФ как террористическая организация.
Беседовала Ксения Клочкова, «Фонтанка.ру»