Рождение инсталляции из духа советского андерграунда

Монография Светланы Макеевой про зарождение и развитие жанра «у них» и «у нас» рассматривает историю вопроса в целом, но все же глава о становлении этой формы искусства в России выглядит наиболее важной

Сегодня эта форма искусства настолько же привычна, насколько и непостижима. Допуская бесконечно разнообразные комбинации элементов, связанных как друг с другом, так и с пространством, в котором они находятся, инсталляция едва ли поддается точному определению. В западных академических кругах процесс осмысления этого жанра ведется давно и активно, но перед российскими исследователями здесь пока расстилается почти непаханое поле. Одной из первых к его возделыванию приступила искусствовед Светлана Макеева, кандидатская диссертация которой легла в основу книги «Рождение инсталляции: Запад и Россия», выпущенной издательством «Новое литературное обозрение».

Конечно, некоторые материалы, раскрывающие феномен инсталляции, включая теоретические тексты художника Ильи Кабакова и философа Бориса Гройса, были доступны на русском языке и раньше. А вот полноценной монографии до последнего времени не существовало. И вдруг, почти одна за другой, вышли сразу две. Сперва в издательстве «Ад Маргинем Пресс» был выпущен перевод книги «Искусство инсталляции», написанной видным критиком и теоретиком Клэр Бишоп еще в 2005 году (увы, многие важные тексты доходят до нас с большой задержкой). А вскоре было опубликовано и исследование Светланы Макеевой, для которой труд Бишоп служил одним из основных источников. Ознакомиться с ними, впрочем, следовало бы в обратном порядке: Макеева предоставляет фундамент для понимания жанра инсталляции, Бишоп же выступает с оригинальным подходом к классификации инсталляций по типу опыта, который, сталкиваясь с этим искусством, получает зритель.

Книга «Рождение инсталляции» унаследовала структуру диссертации. Первая часть, как водится, посвящена теории и написана с опорой на труды и эссе кураторов, художников и критиков, в числе которых Брайан О’Догерти, Роберт Моррис, Джермано Челант. Во второй главе говорится о том, чем обусловлено становление и развитие инсталляции на Западе. Это и желание художников смешивать разные медиумы в одной работе, и борьба с коммерциализацией искусства, и перенос внимания с объекта на пространство, и стремление включить в искусство зрителя, сделав его участником, а не пассивным созерцателем. Предыстория и история жанра раскрыты по большей части на хрестоматийных примерах — от «Салона Иды Бинерт» Пита Мондриана и «Мерцбау» Курта Швиттерса до проекта Марселя Бротарса «Музей современного искусства. Отдел орлов». Упомянуты и весьма неожиданные «праотцы» инсталляции: экспозиция «Кувшинки», которую Клод Моне вместе с архитектором Камилем Лефевром сделал в парижском Музее Оранжери, и даже интерьеры византийских и ренессансных храмов.

Хотя родиной инсталляции является Запад (говоря о современном искусстве, невозможно избежать этого обобщающего понятия), русские художники также пришли к похожим формам искусства, причем, как показывает Макеева, довольно независимо. Если, перефразируя Фридриха Ницше, западная инсталляция родилась во многом из духа институциональной критики, то отечественная — из духа советского андерграунда. Никаких институций для показа актуального искусства, априори чуждого «линии партии», в Советском Союзе не было, поэтому художники создавали пространственные работы на собственной территории. Виталий Комар и Александр Меламид, например, выстроили соц-артистский «Рай» на 4 кв. м мастерской, а Ирина Нахова высвободила под эти цели целую комнату в своей квартире.

Глава о становлении инсталляции в России — наиболее амбициозная часть книги, то, ради чего она и задумывалась. Здесь собран материал, который не встретишь ни в одном из классических трудов об инсталляции, ведь для зарубежных исследователей советские и русские художники, работающие в этом жанре, находятся в слепой зоне (за исключением, пожалуй, Кабакова). Автор не только обобщила информацию из разных источников, но и лично побеседовала со многими героями андерграунда, дополнив текст их комментариями и воспоминаниями.

Недостаток монографии состоит в том, что, читая ее, чувствуешь себя членом диссертационного совета. К процессу трансформации кандидатской в книгу подошли номинально. Уже в самом начале, например, в глаза бросаются структурные элементы введения. Хотя от молодой исследовательницы и не ждешь афористичности Кабакова или той независимости в обращении с материалом, какую может позволить себе Бишоп, текст монографии оказался бы привлекательнее для читателя, будь он лишен штампов научного стиля и вообще чуть раскованнее. Не стоило — но тут уже вопрос скорее к самому издательству НЛО — пренебрегать и указателем имен и терминов, отсутствие которого затрудняет работу с книгой.

В любом случае важно, что исследование, сделанное на совесть и открывающее, по существу, новую страницу в отечественном искусствознании, стало теперь доступным широкой аудитории.