О «хлебе насущном» фри-джазмена, музыкальной культуре россиян, конкурентах на сцене, организации концертов панками и дистанции от саксофона до ножа – в нашем материале.
Сергей Федорович Летов — российский музыкант, саксофонист, импровизатор, основатель музыкального издания «Пентаграмма», брат Егора Летова, полный и действительный член академии зауми. Ввиду отмены «Фестиваля поэзии и джаза» нам не удалось познакомиться с ним лично. Readovka67 публикует заочное интервью.
Все фото взяты со страницы Сергея Летова в соцсети "ВКонтакте".
Добрый вечер!
Я слышал мнение, что сегодня джаз из массовой музыки становится элитарным, но продолжает развиваться. Насколько востребован фри-джаз сегодня, и какое будущее ждет экспериментальное направление?
Здравствуйте!
Фри-джаз стал весьма элитарной, точнее, сектантской музыкой, потому что востребован он не у элиты в любом смысле этого слова, а у весьма немногочисленных поклонников. Проблемы современного российского фри-джаза состоят как в отсутствии квалифицированных слушателей, так и в общем невысоком уровне музыкантов-любителей. Говорить о фри-джаз-профессионалах в нашей стране не приходится, так как в России направление не может обеспечить музыканту даже прожиточного минимума. Для пропитания приходится заниматься чем-то другим - преподаванием, работой в театре, игре в рок-группах, а фри-джазовые, импровизационные выступления - для души, в свободное от основной работы время. Исполнители творческих направлений могли бы выходить за рамки узко специализированной аудитории и эстетики - обращаться к молодежи, идти на контакт со смежными жанрами (например, электронный нойз, индастриал), а с другой стороны, распространять эстетические принципы и практики фри-джаза и свободной импровизации в прикладной музыке. Это расширило бы границы приемлемости для неподготовленного слушателя, готовило бы его к восприятию.
До известных событий вы гастролировали на Западе. Чем европейская аудитория отличается от русской?
Уровнем музыкальной культуры. Самый распространенный вопрос ко мне после концерта или спектакля в России - «как называется инструмент, на котором вы играли?». Зачастую отечественный слушатель, который музыкой считает только эстрадные песни, приходит в замешательство, слыша что-то, что расходится со всем его предшествующим эстетическим опытом. Хорошо, если оно не переходит в подавленную агрессию.
Когда я начал выезжать с концертами в Европу, то был поражен, что в немецкоязычных странах публика зачастую не только владела нотной грамотой, но и умела играть на одном-двух, а то и трех музыкальных инструментах. В России не то, что слушатели, а их кумиры, те, кого они считают «музыкантами», с нотной грамотой часто не знакомы, бренчат себе на расстроенных гитарках песни с матерками…
Я как-то играл на концерте во фри-джазовом клубе Токио. Все места раскупаются по предзаказам. Одна женщина пришла со своими детьми 8 и 10 лет. Бармен как правило предлагает приобрести публике записи выступающих музыкантов…
Вы получили техническое образование и отметились в космических разработках. Повлияло ли это на ваши творческие взгляды и проявилось ли в музыке?
Вот не знаю. Как-то повлияло, наверное, но не непосредственно, а скорее через образ жизни. Я - дисциплинированный человек, живу скорее, как творческий научный сотрудник, чем как представитель богемы. Очень стремлюсь к выступлению ВСЕ ПОДГОТОВИТЬ.
За время вашего музыкального пути о вас написано много статей. С кем из своих критиков вы максимально согласны?
Ох, это очень сложный вопрос. Мне его еще никто не задавал! Как ни странно, но оставляет след в памяти скорее не похвала, а незаслуженная оскорбительная критика. Помню до сих пор, что плохо о моем ансамбле «Три «О»» отзывался Леонид Фейгин, о моем выступлении в Доме с Мэттью Шиппом и Джо Моррисом грубо говорила некая Яруллина. Среди благожелательной критики запомнились прежде всего слова Ефима Семеновича Барбана, может быть, даже не опубликованные, а сказанные в беседе. Я вообще всю прессу о себе собираю, но, должен признаться, никогда не перечитываю.
Слушатель знает вас в основном как саксофониста, но вы играете на многих духовых, включая этнические. Каким самым необычным для европейской традиции инструментом вы владеете, и в чем была основная сложность его освоения?
Об овладении наверно мне говорить было бы самонадеянно. Из моих духовых наиболее непохожими по звукоизвлечению по сравнению с европейскими инструментами кажутся башкирский курай и персидский нэй. Но я нечасто их использую на концертах. Пару лет назад я приобрел тарогато - венгерский гибридный инструмент, напоминающий деревянный сопрано-саксофон и кларнет немецкой системы, если грубо. Инструмент изобретен около 1900 г. в Будапеште.
Первый мой тарогато - скорее даже тарагот (потому что он румынский, по-румынски, молдавски, тарогато = тарагот) - был не очень хорошего качества. Скорее всего, послевоенного фабричного изготовления. Много сил я потратил на его ремонт. Второй - видимо noname германского производства более архаичный, но неплохо сохранившийся - тоже требует постоянных занятий. У меня есть проблемы в освоении самой верхней части его диапазона. Но я уже пытаюсь этот инструмент брать с собой на концерты импровизационной музыки, на перформансы в галереях современного искусства. Он негромкий, с немного мяукающей интонацией, теплым звуком. Трости для него приходится вырезать вручную либо из тростей доя сопрано саксофона, либо из тростей для бас-кларнета немецкой системы.
Я слышал мнение, что джаз - синтез макама и европейской традиции. Интересны ли вам этнические системы звуковой организации, или слушатель к такому не готов?
Почему или? Скорее - «и», а не «или». Очень интересная точка зрения! Но я бы с этой точкой зрения не согласился, подискутировал. Мне кажется, что примирить микроинтервалику, а в частности, чистый пифагорейский строй макама и равномерную темперацию, как основу европейской музыки последних 3 столетий, весьма проблематично. Вот Вагиф Мустафа-заде этим занимался, затем Абу-Халиль…
Я пробую иногда на импровизационных концертах в клубе Алексея Козлова (Мансарда, четвертый этаж) играть на синтезаторе Roland Aerophone Pro в темперациях макама. Несколько лет назад исполнял в Историческом музее в Москве на закрытии Года Индии в России с индийским перкуссионистом Радешьямом Шарма на другом духовом электронном инструменте, позволявшем микроинтонировать.
Лет 30 назад я играл в Риме спектакль по Шах-намэ «Смерть принца Бессмертного» вместе с иранским актером-певцом-сказителем. Хочу этим сказать, что ладовая система макамата/дастгяха или индийской музыки позволяет инкорпорировать европейские или японские высокотехнологичные инструменты, если, конечно, ВСЕ участники музыкального процесса разделяют это интонирование.
В российской музыкальной индустрии вы зарекомендовали себя как смелый экспериментатор. Как вы относитесь к додекафонической системе Шёнберга?
Честно признаюсь, чем старше становлюсь, тем в меньшей степени она мне импонирует. Я - импровизатор, и мне ближе ладовая организация, даже если лад очень сложный. Мне ближе система Пауля Хиндемита.
В 80-х я встречался с Толстобоковым, и он демонстрировал мне на симпозиуме в Новосибирске систему 12-тонной джазовой импровизации, которая должна была совпадать с шенберговской додекафонией. Позднее, в 90-х, довелось общаться с музыкантами венской группы TONART, заявлявшей похожие принципы.
Насколько мне известно, сам Арнольд Шенберг не всегда следовал додекафоническому принципу организации музыкального материала, в отличие от его учеников. Современный слушатель и особенно исполнители голосуют ногами против 12-тоновой музыки. Что исполняют оркестры из Шенберга? «Просветленную ночь», «Пелеаса и Мелисанду», ранние произведения, «Уцелевшего из Варшавы». Более того, в современных зарубежных университетах композитор может не получить диплома об окончании учебного заведения, если не напишет сочинения в серийной технике. Так было с Джоном Эпплтоном, например.
Какие у вас творческие планы?Вы планируете играть в группах, удариться в эксперименты, или сделать акцент на массовых выступлениях?
Концертные планы есть, я, как обычно, плыву по течению, откликаюсь на заявки. Знаете, как в советские времена «идя навстречу пожеланиям трудящихся». Выступление по заявкам слушателей (организаторов) и иногда самих музыкантов. Наиболее интересным из радикальных в марте будет концерт в Петербурге с ХЛАДНА/Старшиновым/Егорским. Мне приятно, что питерские шумовики привлекают меня к своим выступлениям. Помню, как играл со СМЕХОПИЛОРАМОЙ на одном из фестивалей Zabloojdenie. В марте-апреле будут выступления с тувинским шаманом Николаем Ооржаком, с импровизатором Яном Бедерманом. Мне нравится выступать с рэпером Ричем, сейчас это единственный проект, в котором я играю на баритон-саксофоне. Исполняю, в основном, в стилистике фри-джаза - обертонами, на винтажном мундштуке из хирургической стали.
Вы играли с разными группами, многими звездами русского рока. С кем вам было максимально комфортно работать, а с кем были самые значительные разногласия?
Интереснее всего было играть в группе «ДК» Сергея Жарикова. Жаль, что от этой работы ничего не сохранилось. На пленках, а мы в 80-х записывались на нелегальные катушечные магнитоальбомы и почти не выступали, я всегда вступал после Виктора Клемешева (тенор-саксофон) на баритоне или альте. Виктор же играл долгие соло. При переиздании записей на компакт-дисках в 90-е Жариков эти инструментальные части сократил, отрезав именно мои партии, шедшие после Виктора. Так что, реально меня там почти и не стало - на компакт-дисках. Нам хочется верить в сказку, что рукописи не горят… Действительность постоянно это опровергает.
Есть ли у вас открытые конкуренты и враги на отечественной рок-сцене?
Конкуренты? Наверное, есть, но я об этом ничего не знаю… Мне кажется, я занимаю определенную своеобразную нишу в столь незаполненном, сверхразряженном пространстве отечественной импровизационной музыки… Враги? Ну, скажем, есть музыканты, которые когда-то были невоздержанны на язык, а я злопамятен. Просто стараюсь с ними не пересекаться, не встречаться, не взаимодействовать. Это удается. А как можно быть врагами в смысле музыкальном?
Одной из самых влиятельных фигур в джазе, повлиявшей и на последующие направления, является Джанго Рейнхардт. Каково ваше отношение к нему, и кто повлиял на ваше творчество?
Наверное, нейтральное. Очень мало кто повлиял - я ведь самоучка!
Любой мэтр так или иначе опирается на признанных мастеров. А кто является музыкальным авторитетом для вас? На кого вы бы хотели быть похожим?
Когда-то, лет 45 назад мне был очень интересен Орнет Колман. Технически много для импровизационной музыки сделали Иван Паркер, Роско Митчел, Нед Ротенберг. Они расширили палитру приемов.
Как вы относитесь к современной поэзии, и кто ваш любимый автор?
Очень сложный вопрос. Я в жизни со многими поэтами выступал. Хочется отметить прежде всего замечательного поэта и переводчика Вячеслава Куприянова, поэта, перформера и исследователя литературы профессора Сергея Бирюкова. Из покойных - поэта и перформера Дмитрия Александровича Пригова. Очень интересно было с Максимом Амелиным, переводчиком с греческого и латыни. Константин Кедров принял меня в поэтическое Добровольное Общество Охраны Стрекоз (ДООС. Девиз: «ты всё пела — это дело!), и присвоил чин Саксозавра. А профессор Бирюков даже принял в Академию Зауми. Так что я полный и действительный член Академии.
Вы занимаетесь экспериментальной музыкой, и есть мнение, что для сложного творчества нужен определенный уют. Насколько для вас важен комфортный быт?
Вот, как ни странно, важен. Это не какой-то прямо Комфорт, а просто возможность заниматься любимым делом - играть на духовых инструментах, читать. Я страдаю от гостиниц, в которые попадаю, когда организаторы стремятся сэкономить, от плохой еды. С возрастом все эти тяготы постоянного дискомфорта начинают становится всё более заметными. Я страдаю от отсутствия гримерок в отечественных клубах, от того, что клубы — это предприятия общественного питания, а на каких-то «артистов» хозяевам глубоко наплевать.
Самое ужасное, когда организаторы — панки. В городе на Неве гримерка — это особое место для тусовки, для посетителей, которые хотят казаться избранными, они приходят на концерт - в гримерку, занимают там все сидячие места, едят, еще больше пьют, ведут громкие нескончаемы разговоры, стараясь перекричать музыку, которая со сцены доносится. Разложить и собрать инструмент, не рискуя его повредить, негде, разве что на сцене на глазах у зрителей. Переодеться - негде. Главное — ничего не потерять, и ничего не оставлять без присмотра (бывали печальные инциденты именно в Питере). В результате выходишь на сцену с полными карманами всего. Береженого, как известно.
Москвичу иногда бывает трудно в других городах, где люди легко мирятся с дискомфортом, с отсутствием элементарных удобств. Не нравится, что в гостинице шумно, что половина номеров сданы под «офисы», что рядом с дверью твоего номера «косметический салон», на рецепции отвечают - идите, мол, в другой отель, а у нас - так! Хорошо еще, что удобства - не во дворе… Сейчас я пишу ответы на вопросы, лежа в гостинице на улице Ленина в крупнейшем городе Сибири. У меня джетлаг в 5 утра, слышны душераздирающие вопли и визг женщин у ресторана под моими окнами, выстрел прозвучал, и так вторую уже ночь. К сожалению, музыкант не может не путешествовать, не гастролировать, если он не придворный, конечно…
Я знаю тех, кто хотел бы лучше разобраться в современной джаз-культуре, но не знают, с чего начать. Кого из молодых артистов вашего вы могли бы отметить, как перспективного, с кем нужно ознакомиться?
Самый яркий музыкант более молодого поколения - Алексей Круглов.
Молодежь считает, что в джаз крайне сложно войти. Можете ли вы дать юным несколько советов?
Старайтесь никому не подражать, найти свой неповторимый звук, манеру исполнения. В джазе очень важен персональный стиль, выделяющий музыканта среди всех. Если этого нет, незачем вообще лезть в это дело. Если вас нельзя узнать с закрытыми глазами по первым минутам игры, переквалифицируйтесь в управдомы, не мучьте, не обманывайте людей. 100% это будет не джаз.
За время вашего творческого пути у вас наверняка накопилось множество баек. Можете ли рассказать что-то из вашей карьеры?
Вот говорили раньше «От саксофона до ножа - один шаг». Был я с клавишником Иваном Соколовским на фестивале с условной тематикой «Джаз + фольклор». Одна из отечественных певиц решила устроить джем в номере гостиницы - не в своем, а у других этнических музыкантов. Я пришел с кураем, она сама с бубном. В номере по полу катаются пустые бутылки из-под пива, один из артистов голый как бы спит в постели, а другой (номер большой, двухместный) спрашивает у Ивана - «а ты почему без инструмента?»
Иван отвечает: «ну куда мне с вами - звёздами».
Музыкант, который спрашивал, выхватил нож и попытался Ивана пырнуть в живот, но его руку перехватил казавшийся спящим в постели:
- Ты чего?
- А чего он издевается? «Звезды» говорит…
- Перестань! Ваня - наш друг!
- Да, друг? Ну тогда ладно, мир…
Наверняка, те, с кем вы играли, делились с вами разными историями. Какая запомнилась и поразила больше всего?
Во времена поздней Катастройки довелось путешествовать на корабле по Северной Двине вместе с французской культурно-художественной делегацией. В ее составе был Фред Форест, профессор Сорбонны по новейшим средствам телекоммуникации в современном искусстве. И вот он в сопровождении тубиста Аркадия Кириченко решил сойти на берег в одном из поселков Архангельской области, осмотреть ассортимент местного сельпо. Как настоящий француз, Фред не слишком хорошо говорил по-английски. Как Ленин, который свободно читал, но его инглиш никто понять не мог. А Аркадий как-то не дружил с иностранными языками, в школе учил немецкий, из которого запомнил только фразу “Sprechen Sie Deutsch?”, которой, бывало, озадачивал продавцов в магазинах Швейцарии, Австрии и Германии. И вот зашли они в этот магазинчик на пристани, а там ничего нет, пустые полки - Перестройка. Только свалена гора деревянных примитивных мышеловок. «Сюпермаршэ?» - поинтересовался о сельпо профессор, «Кес ке сэ?» - про единственный товар в наличии - мышеловки самой примитивной конструкции из едва обструганной дощечки и металлической убойной пружины. Аркадий напряг свои лингвистические способности и выдал:
«Микки-маус - капут!»