В новом (5)151-м номере журнала «Неприкосновенный запас» (январь 2024 года) опубликован большой тематический блок материалов по теме "Япония-Франция (Россия): из истории культурного трансфера".
Блок открывают тексты, подготовленные (перевод с французского языка, комментарии, предисловие) доцентом Кафедры современных проблем философии ФФ РГГУ Я.Г. Янпольской.
Открывает подборку одна из лекций курса "Приготовление романа" (1978-1980): это последний курс Ролана Барта в Коллеж де Франс, где он наряду с Прустом и Ницше обращается к японской культуре в целом и к анализу хайку, в частности. За ней следует перевод текста Мориса Пэнге (1929-1991), влиятельнейшего в Японии и Франции интеллектуала, тексты которого никогда не переводились на русский язык. Публикуемое эссе Мориса Пэнге "Текст Япония" (1982), посвященное памяти Ролана Барта, который, в свое время посвятил Пэнге свою книгу "Империя знаков", дало название для первого во Франции издания текстов этого автора. Наш современник, известный французский исследователь и литератор Микель Ферье, впервые издавший сборник раритетных текстов Пэнге о несводимости и связи восточной и западной культур, также представлен в подборке, опять же, впервые на русском языке.
Завершает цикл переводов подборка материалов французского философа, антрополога и ученого, Андре Леруа-Гурана (1911-1986). Несмотря на то, что имя Леруа-Гурана, описание его идей и трудов присутствовало еще в Большой Советской Энциклопедии, до сих пор на русский язык они не переведены. Фрагмент издания "Андре Леруа-Гуран: забытые страницы о Японии" (Editions Je´rome Millon, 2004) раскрывает и истоки исследовательского пути Леруа-Гурана, и исторический контекст востоковедения во Франции.
Мы попросили Яну Геннадиевну Янпольскую рассказать подробнее про работу .
— Что объединяет тексты всех авторов, приведенных в новом (5)151-м номере журнала?
Я. Г.: — Их объединяет то, что мы с японистом Александром Беляевым, (автором текстов в этом блоке НЗ и моим соавтором во всех «франко-японистских» изысканиях») решили называть «японским фантазмом». Кирилл Кобрин (редактор «Неприкосновенного запаса») совершенно точно обозначил нашу тему как «культурный трансфер Япония - Франция - Россия». Этот трансфер не случился бы, видимо, без целого ряда взаимных преломлений и ожиданий, излучаемых всеми тремя участниками. Вот такие люди письма, путешественники знания разной степени авантюрности, как Ролан Барт, Морис Пэнге, Андре Леруа-Гуран, Микель Ферье, Жан Бюо, сделали возможным этот самый «трансфер». В котором тоже важную роль играют мечты и грезы исследователей, переводчиков, редакторов, их наукоемкие, надо надеяться, фантазии.
— Почему Ролан Барт посвятил свою книгу Морису Пэнге?
Я. Г.: — Это вопрос интереснее, чем кажется… У меня есть ощущение, что Барт посвятил Пэнге «Империю знаков» сразу в двух смыслах: она написана языком Пэнге. Теперь, когда мы имеем возможность прочесть этого яркого и таинственного эссеиста, можно это проверить.
— Почему переводы данных авторов появляются только сейчас?
Я. Г.: — И то, что они появляются и публикуются — удивительная удача, даже чисто формально. Для переводчиков философских заметок, эссе и лекций (устный жанр имеет свою специфику, Барт принципиально был против публикаций этих лекционных материалов) простор для действий огромен.
— Расскажите про хикикомори. Чем японское видение (и переживание) пандемии отличается от нашего "опыта пандемии", с вашей точки зрения?
Я. Г.: — Я совсем не эксперт, мое представление о "хиках" ограничивается третьей кинокартиной из трилогии "Токио!"(2008). Главный герой этого фильма, снятого южнокорейским режиссером ("Токиотрясение", режиссер Пон Джун-хо), насколько я понимаю, весьма характерный хикикомори. Вполне возможно, что для самих японцев эта тема в 2008-м еще не была столь открытой, а само явление социального затворничества, скорее всего, еще не было столь распространено. То есть человек фактически не покидает пределы своего жилища, успешно поддерживая свое существование и общение через интернет, не "тратится" на контакты с внешней человеческой реальностью. В "ковидном дневнике" Ёмоты Инухико, опубликованном в НЗ (151) в переводе А.Беляева, иронично обыгрывается необходимость (а не потребность) в "хикикоморности", с которой все столкнулись в связи с "пандемией". Возможно, потому японцам лучше удалась самоизоляция, что такого рода образ жизни уже был отработан многими? На самом деле, (повторюсь это лишь мои домыслы читателя и кинозрителя), явление это не связано напрямую с тотальной интернетизацией. Формы затвора (как раннехристианские, так дзенские) Ролан Барт анализирует в курсе "Как жить вместе". Самый яркий образ затвора - Мелани Бастиан, героиня новеллы Андре Жида "Затворница Пуатье", имела прототипом реальную историю многолетнего затвора посреди вполне буржуазной жизни, лишенного при этом признаков духовного поиска. Как и современных "хиков", Мелани сегодня обвинили бы в консюмеризме: свое бегство от мира и цивилизованности она легко совмещала с изысканной "культурой потребления": была в курсе светских новостей и питалась доставляемыми лакомствами, как и хики. Дело было 120 лет назад, но явления очень близки, даже в деталях. А вот что действительно интересно в перспективе "культурного трансфера", так это то, как французское и японское общество эти формы существования оценивало и оценивает. Для современников А. Жида Мелани это болезнь, которую нужно срочно извлечь "на свет божий". Это патология, и в современном словаре психиатрии есть соответствующие этому явлению термины. А вот японцы, переживают этот "крен" как следствие некой общей неполадки, за которую все более-менее ответственны. Они ищут способов "возвращения" хиков в мир живого общения тоже сообща. Это очень интересный сюжет.
(Для ознакомления с журналом:https://www.nlobooks.ru/magazines/neprikosnovennyy_zapas/151_nz_5_2023/ )
Беседу проводила Надежда Кода