«Когда у поэта ничего не болит, писать ему незачем», – говорит Наталья Лопухова.
Фото: Динара Воронцова
Сегодня в нашей литературной гостиной – поэт, прозаик, журналист, автор книги «Ангелы из трамвая» (16+), обозреватель газеты «Магнитогорский рабочий» Наталья Лопухова. В её стихах мне импонирует то, что они – даже самые горькие – ведут к свету. В поэтической подборке – тексты, написанные Натальей в 2020–2024 годах. Но сначала – разговор о поэзии и не только.
– Наташ, помнишь свои первые стихи и прозу?
– Первое стихотворение, что-то «про дружбу», написала в 12 лет, а более серьёзно писала лет с 15-ти, тогда я заняла третье место в литературном конкурсе «Магнитогорского рабочего», к моему удивлению. А прозаическое – лет в 15 написала целую... ну, наверное, повесть про юношу из будущего, который попал в 1980-е и хипповал там, познавая реалии нашего мира. Самое прекрасное в этом всём, что ни то, ни другое не сохранилось. Вообще прозы я писала крайне немного, потом все эти буковки перешли в журналистскую деятельность, а стихи – остались.
– Расскажи о литературных семинарах Александра Павлова и Олега Хандуся в Магнитогорском лицее РАН.
– Наверное, в семинарах Александра Павлова для меня более значимым было знакомство с тогда ещё совсем молодыми Инной Воскобойниковой, Серёгой Рыковым, Алиной Чинючиной, Денисом Коновальчиком и другими авторами-ровесниками, да и то, что вообще «так можно было».
С Олегом Хандусем нас какое-то время связывали очень добрые отношения и после семинара. Он научил меня самому важному: не надо никогда объяснять, что ты хотел сказать своим текстом. Что хотел сказать – уже должно быть в нём. Всё. И я стараюсь этому следовать.
Несколько лет назад я нашла диск с записями своих интервью с магнитогорскими писателями на «Радио России». Осенью 2005-го, незадолго до его ужасной и совершенно нелепой смерти, я спрашивала Олега Анатольевича про то, как будет развиваться магнитогорская литература, а он ответил: «Наташа, пойми, это никому не нужно... Нас не услышат, мы погибнем все смертью храбрых». Эти слова оказались пророческими. Как-то так и вышло. А сейчас мне уже больше, чем ему было тогда и навсегда осталось.
– Кто повлиял на твои тексты и мировоззрение?
– Году в 1991–92-м мне попался в книжном маленький чёрный томик челябинского поэта Николая Годины. Это был шок, что можно писать так: не рифмуя, не выглаживая, а просто как кусок жизни – и под дых. И Александр Башлачёв, конечно же. На мой взгляд, то, что он делал с русским языком, никому не под силу больше. И японская поэзия. Остальные куда в меньшей мере, хотя филфак за спиной.
– Когда-то ты говорила, что журналистская работа трудно совместима с поэзией. Сейчас у тебя много новых стихов…
– Как говорил Башлачёв: «Но объясни: я люблю оттого, что болит, или это болит оттого, что люблю?» Время такое, поэтому пишется. Когда у поэта ничего не болит, писать ему незачем. А журналистика – это работа. Это совершенно параллельные вещи, как пироги печь и крестиком вышивать. Одно другого не отменяет.
– Что приходит сначала – образ, мысль, рифма?
– «Вначале было слово» – кто-то что-то сказал или попался на глаза какой-то образ. Например, фотография человека, которого вживую не видел лет 15: «Как поседели чьи-то кудряшки, // Как постарели чьи-то веснушки…» Или вот едешь с работы – на перекрёстке дом новый – и думаешь: «Чтобы жизнь. И окошечки светятся». И понимаешь, что эта строчка должна быть в конце, и надо всё стихотворение к ней вывести. Каждый раз по-разному.
– Можешь сформулировать лейтмотив своей поэзии сегодня? Надеешься ли, что она сохранится для следующих поколений?
– Можно сказать, что это мой ответ на вызовы времени – как остаться человеком и сохранить любовь к жизни, к миру в этих непростых условиях. Или ответ – мне, а я его только транслирую. А что будет потом с моими текстами, как-то уже не важно. Я порой много лет спустя с удивлением узнаю об их неожиданных приключениях. Это как дети – ты их родил, а далее это уже их жизнь, и им её жить.
***
Спой мне этот солнечный свет, бэби,
Спой мне этот солнечный блюз.
Блюз, где я смеюсь, бэби,
Где я никого не боюсь,
Этот мир застилает тьма, бэби,
Но мы ещё можем петь блюз.
За окном уже падает снег, бэби,
А ты жаждешь солнечных дней.
Нам давно пора на ночлег, бэби,
Но на трассе не видно огней.
Этот мир нас сводит с ума, бэби,
Но мы не станем тенью теней.
Наступает зима, бэби,
И на сердце всё холодней.
А у нас в карманах только крошки и сор, бэби,
Крошки летних солнечных дней.
Мы стоим на краю восхода, бэби.
Но внутри нас ещё светлей.
Так спой мне этот солнечный свет, бэби,
Спой мне этот солнечный блюз.
Блюз, где я смеюсь, бэби,
Где я никого не боюсь,
Этот мир застилает тьма, бэби
Но мы будем петь этот блюз.
***
Когда одуванчики рвутся в полёт:
До лета – полмига,
До неба – полвзмаха.
Пронзают, взлетая, собой небосвод:
В бессмертье – из мира,
Стать пухом – из праха.
Дыханием ветра наполниться, взмыть:
Из жёлтого – в белый,
С зелёного – в синий.
Дорогу до неба собой прочертить:
Мы бога – пропеллер,
Мы ангела – крылья.
***
А. Ч.
Булькает чайник и дзынькают чашки,
Мило болтают на кухне подружки,
Как поседели чьи-то кудряшки,
Как постарели чьи-то веснушки.
Как пролетело, прощебетало
Лето, а с нами – гляди – уже осень.
Как по утрам мы бываем усталы,
Как одиноки становимся к ночи.
Как на пороге зимы стало страшно,
И как метелям сердце послушно,
Но где-то новые вьются кудряшки,
И где-то солнцу смеются веснушки.
О пчеловечном...
Клубится пар, кипит мгновенье,
Всё жарче, что ни говори,
В кастрюле абрикосововаренья
Бурлят и пенятся июля янтари.
И в грустном феврале, морозом скован,
Откроешь крышку и наполнишь мир
Янтарным заревом средь стылых комнат,
И солнце радостью плеснет внутри.
***
Спешите! Распродажа лета!
Весь август всё по 49!
Твои мечты, которые не сбылись,
волна, большим не тронутая пальцем,
поход, в который не сходили,
не найденная на поляне земляника.
Весь август распродажа сарафанов,
плеч, пахнущих морскою солью,
тропинок, на которых не ступала
твоя нога босая и не мяла травы.
Весь август распродажа ветра,
что бьет в лицо, лохматит кудри,
и смеха беззаботного, и неба,
где травы вперемешку с облаками,
ночных неспешных разговоров
под треск костра, молчанья, счастья.
***
И август зноем звенит в ушах,
Кусает ноги травами сухими,
Меняет время он, сминая шаг
И на ладонях сетку линий.
Шуршит по тропам и шершавит тень,
И шепчет сны сквозь грохот миропада.
Босой стопе во тьме даёт ступень
И вновь ступень, чтоб вывести из ада.
***
Осень
Входит в лес на пуантах.
Взмахом
Рукава-кисеи
Зажигает берёз свечи.
Трогает
Струну паутин,
И звучат в тишине арфой
Все несбытые лета мечты
И гаснут во тьме встречи.
Осень
Воспаряет сквозь дни птицей,
И отпускает ввысь
Небо.
Как в шепот дождя влиться
Мне бы?
Октябрь
Машет голою рукой
Липа заоконная.
В мире гулко, как в пустой
Выметенной комнате.
Небеса уходят ввысь
Гелиевым шариком.
Те, кто на земле, – держись.
Тяга велика её.
***
Это время обмолачивает нас.
Кто зерно, Господь, а кто – плевелы?
Это осень. Сердце облетело,
И не знаешь, где твой день и час.
Это время обмолачивает нас.
Это время крыш и время звёзд,
Время тайн и время перекрёстков,
Распахни перед собою вёрсты,
Не сожги между сердцами мост.
Это время птиц и время звёзд.
И услышишь, как в ночной тиши
Уплывает небо, уплывает.
Это время пролегло меж нами.
Все мы – мост от зверя до души.
Тише, сердце, тише. Не спеши.
Ноты размером с пыль
Когда облетает лист, обнажается суть,
Она как константа в холодном небе осеннем.
Не верь, не надейся и не обессудь.
Не бойся и не проси прощенья.
Когда облетает мир, не оставив нам,
Ни точек меж строк, ни опор под ногами,
Ты смотришь в окно, и дождя письмена
Стекают во тьму, не расшифрованы нами.
Когда облетает жизнь, ты идешь, в горсти
Зажав расстояния, встречи, печаль, победы.
Опавшие истины - шорохом вдоль пути,
Но взгляд подними! Там мерцает звезда меж веток.
***
Время бросило нас словно кости,
Но мы вспомним под серным дождём,
Как мы едем с тобой через осень,
Как навылет пронзает нас осень,
И заходится сердце огнем.
Время лотовых жён оголтело.
Я стою, обернувшись сосной,
Наблюдая, как роща сгорела,
Забывая: теперь ты – не тело,
Соляным застывая столбом.
***
Осень горчит рябиной,
пьянит костром.
Птицей пронзает сердце,
летя насквозь.
Жар её станет пеплом,
не став теплом.
Кровь её –
стылая изморось.
Небо, стремглав, как шар,
улетает ввысь.
Не удержать его пальцам
пустых ветвей.
Пир одиночества.
Листьями меж страниц
спи,
застывая в её янтаре.
***
Разгорается белый огонь зимы.
Вполнакала,
Снежинками-искрами пробуя стылую тьму ноября,
Словно пламя, взбегая по крышам,
Белым факелом клёны стремглав охватив,
Разливаясь пожаром,
все шире, неохватней, стремительней...
Чу. Проснувшись средь ночи,
Вдруг увидел, как стало светло.
И застыл, зачарованный. Всполохи снега
На мгновение взметнутся, раздуваемы ветром,
И ложатся на землю,
Чтоб с тенью сомкнуться своей.
***
Шепчет во мне моя смелость,
Голос не поднимая:
В мире хромая серость,
В людях безлюдность немая.
Корчится человечность –
Нечем кричать и плакать.
Ночью ли канешь в вечность,
Утром ли станешь слякоть.
Смехом раздвинешь стены –
Болью сожмется сердце.
К богу под вой сирены
Люди уходят греться.
***
Пока мы с тобой говорим, говорим о любви
И делаем мир, и тебя, и меня – любовью,
Будет ветер гладить и мять эти кудри твои,
Будет лист распускаться, рассвет наполняться новью.
Пока мы улыбаемся, пьём, разводим огонь,
Мажем масло на хлеб, кипяток наливаем в чашку,
Этот мир бережёт Господь и смеётся сквозь боль.
Реки будущего берут исток в настоящем.
Открывай окно, наполняй этим утром стынь,
От твоих шагов земля ещё вертится.
Чтобы радость голубем неба чертила синь.
Чтобы жизнь. И окошечки светятся.