Amic.ru поговорил с генеральным директором ИД "Алтапресс", который верит в ренессанс российской журналистики
Юрий Пургин – один из самых авторитетных алтайских журналистов и основатель известного на всю страну издательского медиахолдинга "Алтапресс". Накануне Дня российской печати журналист amic.ru Вячеслав Кондаков сходил в гости к Юрию Пургину и узнал, почему он решил работать в СМИ (хотя мог стать известным врачом или физиком), а после вуза с Урала переехал на Алтай и устроился в "Алтайскую правду". А еще гендиректор "Алтапресса" вспомнил, как в 90-е в редакцию на разборки приходили бандиты (пришлось нанимать даже службу безопасности), рассказал, из-за чего издательский дом покинули несколько топовых авторов и почему журналистам приходится писать о магнитных бурях, а не о проблемах в стране. Впрочем, Юрий Пургин все же верит в ренессанс российской журналистики. И вот почему.
Справка: Юрий Пургин – генеральный директор ООО "Издательский дом "Алтапресс". Родился 27 апреля 1962 года в городе Свердловске (сейчас Екатеринбург. – Прим. ред.). В 1984 году окончил дневное отделение факультета журналистики Уральского государственного университета имени Горького, а в 1991 году – заочное отделение экономического факультета Алтайского государственного университета. С 1984 по 1990 год работал корреспондентом, а затем заведующим экономическим отделом газеты "Алтайская правда". В 1990 году стал одним из основателей газеты "Свободный курс".
"У власти в 90-е годы было много ошибок, но это был самый яркий период в современной истории России"
– Когда вы поняли, что хотите заниматься журналистикой?
– Я окончил математическую школу и у меня было три варианта, куда пойти учиться: физтех, мединститут (у нашей семьи было много друзей-врачей) и направление филологии (литература/журналистика). Моя подруга в это время постоянно рассказывала, как классно учиться на факультете журналистики, говорила, что это другой образ жизни – более свободный. В итоге я выбрал журналистику.
– Почему после вуза вы переехали из тогда еще Свердловска в Барнаул?
– У меня было три варианта трудоустройства. Приглашали работать в газету "Тихоокеанская звезда" в Хабаровске, где я проходил практику. Мог работать в большой газете "Уральский рабочий", но заместитель редактора "Алтайской правды" Александр Харыбин, оказавшись с визитом в Свердловске, рассказал мне, что они набирают в штат журналистов. Многие выпускники нашего факультета уже работали в издании. К тому же в Барнауле мне предоставили квартиру. У меня была молодая семья, нужно было вставать на ноги, и я согласился уехать на Алтай. К тому же увлекался туризмом, Алтай для меня казался сказочным миром – это тоже сыграло свою роль в выборе места работы.
– Вам интересно было писать об успехах советского строя? О каких-нибудь рекордных надоях? Или вы уже тогда чувствовали ветер перемен, ощущали, что скоро можно будет говорить о реальных проблемах в стране?
– Перестройка действительно была не за горами. За первый год работы в "Алтайской правде" у меня было пять неопубликованных материалов. На это мой редактор говорил: "Сходи в крайком партии и посоветуйся лучше у них". Там же мне отвечали: материал я сделал хороший, только не соответствующий тому, что говорил Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Черненко, поэтому публиковать такое нельзя. Я работал в прекрасном экономическом отделе "Алтайской правды", в стране в те времена уже нельзя было замалчивать проблемы. Например, мы выпустили материал "Удивительная простоквашка" о том, как в крайкоме партии только для своих отдельно заказывают на молзаводе качественную простоквашу. За этот резонансный материал нашего редактора на заседании крайкома едва не исключили из партии.
– Вы понимали тогда, что эта утопия под названием СССР скоро рухнет, придет свобода и можно будет говорить на любые темы?
– К этому все шло. Не дожидаясь окончательных перемен, мы предложили руководству "Алтайской правды" делать дополнительный воскресный номер своего издания независимо от крайкома партии. Сами нашли деньги на газету у ассоциации промышленников. Однако руководство газеты отказало, и мы втроем (Юрий Пургин, Владимир Овчинников и Вячеслав Соколов . – Прим. ред.) написали заявления об увольнении и создали "Свободный курс".
– Насколько непросто было создавать независимое издание в "умирающей" стране, экономику которой тогда лихорадило?
– Очень сложно. Надо сказать, что директора советских предприятий всегда были в некоей оппозиции к партии. Они тоже тогда чувствовали ветер перемен. Нам была нужна свобода и мы предложили ассоциации предприятий такую схему: целый год мы размещаем их логотип на выходных данных "Свободного курса" и рассказываем о работе входящих в эту ассоциацию предприятий. Собственно, так у нас появилось первое финансирование на выпуск газеты. Зарабатывали как могли. Деньги появились, когда открыли на товарно-сырьевой бирже брокерскую контору и продавали все подряд, в том числе шнекороторные машины и едва ли не самолеты. На полученные доходы купили первый редакционный автомобиль. Однажды возникла идея шить шапки, и мы отправились на песцовую ферму в Алтайский район, где познакомились с Александром Ракшиным. Зверьков мы пожалели, поняли, что это не наш бизнес, и шапки шить не стали. Сторонние занятия больших доходов не принесли.
– А как тогда издательский дом встал на ноги?
– Мы поняли, что нужно заниматься своим делом, и в 1991 году придумали газету "Купи-продай", которая за короткое время стала главным рекламным носителем в Барнауле. Любой бизнесмен, чтобы о нем узнали, должен был рекламироваться в газете. В лучшие годы в "Купи-продай" было более 100 полос и до 50 тысяч объявлений и предложений. Потом за большие долги госпредприятия "Союзпечать" за проданные наши газеты мы подали первое в крае заявление на ее банкротство. Цель была – не ликвидировать, а сохранить, оздоровив ее финансовое положение. Закрыли все долги перед кредиторами. Акционерами же стали, помимо нас, "Известия", "Комсомолка", "АиФ", "Алтайская правда". Ну а потом смогли купить первое полиграфическое оборудование.
– Как вы отнеслись к приходу Бориса Ельцина к власти? Понимали, что появился уникальный шанс заниматься настоящей журналистикой и писать обо всем?
– 90-е сейчас принято ругать. Просто мало кто помнит, что нефть тогда стоила 20 долларов за баррель. Это был кризис экономики, который наша страна должна была пережить. У власти в 90-е было много ошибок, но это был самый яркий период не только для современной истории России, но и для нашего издательского дома. Мы могли творить и говорить о проблемах во весь голос.
– Были ли попытки давления на вашу редакцию со стороны власти и тех, кому не нравились ваши материалы? В девяностые убивали журналистов по всей стране.
– Нам угрожали постоянно. Тогда было много бандитов. Помню, как опубликовали на первой полосе газеты материал о похоронах одного из уголовных авторитетов Барнаула, ради которых перекрыли Ленинский проспект. А на следующее утро к нам пришли интересные накачанные ребята. Якобы юристы, но по ним было видно, что они к юриспруденции никакого отношения не имеют. После этой и других похожих историй мы завели собственную службу безопасности, которую возглавил один из бывших руководителей барнаульского ОМОНа Владимир Ванюшев. С его приходом мы стали меньше переживать за безопасность нашего дела.
"Редакции "худеют" во всем мире"
– Как вы оцениваете уровень СМИ в Алтайском крае?
– У нас классное конкурентное поле не враждующих между собой компаний, которые конкурируют и этим помогают развиваться друг другу. Алтайские медиа – одни из самых сильных в стране. Не в каждом регионе есть три крупных частных медиахолдинга, а у нас и государственные СМИ тоже выглядят очень прилично. И думаю, что мы к этому результату тоже в чем-то причастны. В свое время мы пришли в Алтайский государственный университет и предложили на базе ИД "Алтапресс" открыть школу журналистики. Рассуждали так: пусть выпускники журфака придут не к нам, а в пресс-службы или другие компании, но с ними мы будем говорить на одном языке. Мне очень грустно наблюдать за регионами, где доминирует только одно издание и нет конкуренции. Алтайские журналисты уважают друг друга и в этом наше преимущество. В свое время, было дело, мы даже подписывали хартию об отказе манипулировать общественным сознанием, ее подписали руководители всех СМИ региона, в том числе государственных.
– Какой период в истории "Алтапресса" вы считаете лучшим?
– Таких этапов было несколько. В конец 90-х до прихода интернета рекламный рынок в Алтайском крае развивался стремительно. Это время, несмотря на свободу слова в стране, было нелегким. В 1997 году всю прибыль, которую заработали, мы вложили в покупку четырехкрасочной печатной машины из Австрии. Когда в августе случился дефолт, для нас он обернулся кошмаром. Необходимо было возвращать валютный кредит за печатную машину. Его мы брали по курсу 3-4 рубля за одну марку, а отдавать пришлось, когда марка уже стоила 12 рублей. Однако мы не думали, что "Алтапрессу" после дефолта в России придет конец, мужественно пережили это время. Мы были одними из немногих в крае, кто в дефолт отдал Сбербанку валютный кредит. Просто потуже затянули пояса и через какое-то время экономическая ситуация в стране стала улучшаться. Период больших доходов региональных СМИ прекратился где-то в 2008 году во время очередного кризиса. А дальше в нашей профессии началась "интернетизация", приведшая к тому, что полноценный печатный рубль превратился в цифровую копейку.
– Когда студентом в 2006 году я впервые пришел в ИД "Алтапресс", то меня потрясло, сколько сотрудников работает в компании. Сейчас же в здании очевидно есть свободное место, знаю, что несколько изданий вам пришлось закрыть. Почему это произошло?
– Все это последствия кризиса печати. У нас было 12 газет и журналов, сейчас же только четыре. С другой стороны, не вижу в этом трагедии. Всему свое время: редакции тоже должны меняться. Редакции "худеют" во всем мире. И происходит это стремительно. Сегодня журналист должен выдавать по несколько материалов в день, времени на рассказывание историй у него уже нет. Мы все в работе учитываем новостные агрегаторы, которые не любят большие тексты. Иногда журналист может несколько дней работать над хорошим текстом, а читать будут про какие-нибудь магнитные бури. Не думаю, что это бесконечная история, верю в ренессанс журналистики в России. Рано или поздно новости будет писать искусственный интеллект, а вот серьезные аналитические материалы останутся за журналистами. Все меняется быстро. Раньше сначала работали на сайт, потом признали первичной мобильную версию, теперь – соцсети. Идет перестройка сознания журналистов, постоянно меняются требования к СМИ, нет устойчивой бизнес-модели. Пока этот процесс не закончится, мы с вами не будем сильно богатыми. Счастье в том, что мы, несмотря ни на что, позволяем себе заниматься любимым делом.
"Журналисту, которому не интересна жизнь, вообще надо завязывать с профессией"
– Помимо прочего, после февраля 2022 года журналисты работают в жестких рамках законодательных и прочих ограничений. Не всегда получается все сказать. В редакциях возникает самоцензура. Не случится ли так, что целое поколение авторов привыкнет писать о магнитных бурях, а не о проблемах в своем регионе?
– С точки зрения журналистов такие страхи могут быть, но все зависит от редакционной политики. Любую информацию нужно подавать с правильной интонацией. Помню советские времена, когда в редакции сидел цензор. Газета не могла увидеть свет без его визы. Но ведь и тогда появлялись яркие материалы. И звезды в журналистике были. Текущая ситуация и ограничения заставляют нас быть профессионалами в своей работе, больше писать честных историй о людях. На них всегда есть спрос. Погоня за легким трафиком научила журналистов быть скучными. Скучный журналист – это печально. Журналисту, которому не интересна жизнь, вообще надо завязывать с профессией. Мы забыли о том, как писать о людях, и о том, что происходит вокруг нас.
– Сейчас в ваших СМИ есть цензура и попытка власти влиять на редакционную политику?
– Если ты самостоятельное СМИ, то по возможности знакомишь людей с разными точками зрения. Непростые времена для нас, например, были в период губернаторства Михаила Евдокимова. Все читатели помнят этого замечательного артиста, яркого губернатора, а мы еще помним, что с ним пришли к власти нечистоплотные чиновники. И как они скрежетали зубами, когда мы писали об их безобразиях. Были времена, когда пытались снести наши киоски. Удел настоящей журналистики – всегда быть готовой к давлению и уметь ему сопротивляться. Что не исключает возможности находить компромиссы. Ведь мы с региональной властью должны смотреть в одну сторону – помогать делать жизнь людей в нашем крае лучше.
Конечно, без помощи государства сейчас ни одному независимому изданию не выжить. Но это отнюдь не значит, что за деньги у нас покупают свободу. Существуют различные гранты, которыми мы активно и с удовольствием пользуемся. Например, пишем о сделанном в крае, разбираемся в проблемах АПК.
– Вы как-то несколько лет назад говорили: "Блогерство – это по большей части не журналистика. Это самовыражение". Сейчас крутые вещи в независимой журналистике делают именно они. Вам как издателю не обидно, что так происходит? Лучшие интервью – на YouTube, а о скандалах мы узнаем из анонимных телеграм-каналов.
– Блогеры, о которых вы говорите, это в большинстве своем опытные журналисты, которые работали в сильных редакциях и там получили хорошую школу. Вы правы в том, что настоящей журналистики на сайтах СМИ должно быть больше. Однако объективная реальность заключается в следующем: наш обычный читатель – не гармоничный витрувианский человек, ценящий качественную журналистику, а эдакий Гомер Симпсон, поглощающий новости в агрегаторах. Я уверен, что почти все журналисты с этим мириться не хотят. Они не очень любят писать про "магнитные бури", но вынуждены это делать. Иначе не будет хорошей статистики, и рекламодатель не принесет в компанию денег. Но это – проблемы переходной бизнес-модели, когда трафик приносит деньги. Этих денег редакциям не хватает. Будущее – за другим. За кропотливой работой с местными сообществами. За социальным лидерством, которым должны обладать серьезные региональные СМИ. Там лежат и основные наши доходы, которые мы пока только учимся получать.
– А с кем вы собираетесь искать эти плюсы? Студенты журфака не хотят работать по специальности и могут в разы больше зарабатывать в качестве условного маркетолога в крупной компании.
– Отрасли надо с этим работать. Кадровый голод – это общая проблема всех экономически активных субъектов в ближайшие десять лет в России. Проблема университетов в чем? А много ли людей там преподает, связанных с журналистикой? Сейчас, конечно, чуть больше, чем раньше. Ко мне приходят студенты четвертого курса нашего журфака и только единицы из них готовы остаться в журналистике. А что с ними произошло, что за четыре года они разочаровались в профессии? Ведь для чего-то же они поступали на журфак. Мне кажется, что молодые люди не хотят идти в журналистику из-за глобальных проблем в профессии.
– У вас в издательском доме долгие годы была самая мощная авторская группа. Однако некоторые известные журналисты покинули "Алтапресс". Почему это произошло?
– Я благодарен всем, кто прошел школу "Алтапресса", и думаю, что это взаимно. Пусть даже уходили эти люди не всегда хорошо. Считаю, что они проявили себя в компании по максимуму. Кому-то из журналистов нужно было двигаться дальше, кому-то мы не смогли вовремя обеспечить требуемую зарплату. У нас были трудные времена. Но школа "Алтапресса" сохранилась. У нас наряду с ветеранами сейчас работает талантливая молодежь, которая, уверен, совсем скоро станет новыми звездами алтайской журналистики.
"Если мы будем кому-то принадлежать, это будут уже совсем другие отношения"
– Если сейчас издательский дом переживает не самые лучшие времена, то почему вы не продадите долю инвестору, который бы не вмешивался в редакционную политику? Тот же Александр Ракшин, с которым вы дружите уже много лет, вполне мог бы вам помочь.
– Не совсем так. Наша группа сегодня работает с прибылью. Закрыты все долговые обязательства. Компания серьезно думает о развитии. Не лучшие времена переживает сегодня сама журналистика. Но это не значит, что мы не видим света в конце туннеля. Именно поэтому и планируем развиваться. Предложения о покупке "Алтапресса" нам поступали. Но мы всем отказывали, и будем делать это впредь, потому что независимость – она на то и независимость, чтобы Александр Ракшин был нам другом и понимал, кто мы. Если мы будем кому-то принадлежать, это будут уже совсем другие отношения. Я уверен, что СМИ в России могут и должны работать прибыльно. За счет услуг по рекламе и собираемой аудитории.
– А разве это полноценная независимость? Среди ваших рекламодателей много влиятельных людей, о которых вы лишний раз не сможете написать негативный материал. Иначе просто лишитесь дохода.
– Эти люди тоже знают принципы, на которых мы взаимодействуем. Если они переступили некую черту, то должны понимать последствия. Политика редакции – служить обществу, а не конкретным компаниям.
– Вы думали о том, что будет с ИД "Алтапресс", когда решите отойти от дел и отдыхать на пенсии?
– В моей голове живет несколько моделей, как это должно произойти. Одна мне очень нравится, но я пока не вижу, как ее осуществить в текущих реалиях. Существует некоммерческая школа журналистики и институт медийных исследований Пойнтера, который владеет большой местной газетой "Санкт-Петербург таймс", выходящей тиражом 300-400 тысяч экземпляров. В свое время ее собственник Нельсон Пойнтер передал издание в управление институту. Но где у нас найти такой частный вуз, с которым можно было так же сотрудничать? Зато у нас есть талантливые редакторы и есть наследники, которые смогут продолжить мое дело. Моя цель – сделать так, чтобы "Алтапресс" был всегда. А как это произойдет, уже не важно.