Для цитирования:
Паскаль П. Сирия двадцать лет спустя // Россия в глобальной политике. 2024. Т. 22. № 1. С. 166–177.
Ближний и Средний Восток переживает очередные потрясения, и желание рассказать о Франции, одном из прежде активных действующих лиц региональной политики, проследив эволюцию её политики за последние двадцать лет, может показаться неактуальным. Однако новейшую историю франко-сирийских отношений – пик в начале 2000-х гг., ухудшение и затем некое подобие нормализации не стоит считать анахронизмом, особенно если мы возьмём более широкий контекст.
Автор основывает свои выводы на практическом знании региона, обретённом на различных дипломатических постах. Данный анализ, частный и не отражающий государственную позицию, можно рассматривать как свидетельские показания, призванные помочь понять страну и регион, столь много значившие для Франции и равновесия в мире.
«Арабская весна» начала прошлого десятилетия потрясла Сирию, которая стала одним из театров событий вслед за Тунисом, Ливией и Египтом.
Страна захлебнулась в конфликте, длящемся уже второе десятилетие. Конца не видно, и противостояние напоминает Столетнюю войну.
Это не просто столкновение между сирийцами, там проходит линия разлома между национальными амбициями, религиозными течениями и правящими режимами, фоном для которых становится конфронтация между Востоком и Западом. Последняя никогда не исчезала, даже когда официально говорили о её прекращении.
Интересы Франции всегда были тесно связаны с Сирией, официально Париж не разрывал дипломатические отношения, но закрыл посольство в Дамаске (в первую очередь по соображениям безопасности) и фактически исчез из региона в целом. Неспособность повлиять на ситуацию в Ливане – яркая тому иллюстрация. Рассчитывать на сохранение прежней лидирующей позиции наивно, но можно попытаться восстановить присутствие и традиционную роль посредника и модератора – это было бы разумно, как и содействие изуродованной и израненной стране.
Мне довелось служить дипломатом в Дамаске и в благоприятный для франко-сирийских отношений период, и в момент их ухудшения. Необходимо пристально взглянуть на страну, задаться вопросом о причинах нашей дистанцированности и поразмышлять о возможных путях и средствах восстановления стабильности в регионе, жизненно важном для Франции.
Апогей двусторонних отношений
25 лет назад отношения между Францией и Сирией находились в зените. В ноябре 1999 г., незадолго до смерти Хафеза Асада, президент Жак Ширак принимал в Париже его сына Башара. Приём на таком уровне придавал будущему лидеру определённую легитимность. Ширак стал единственным главой западного государства, прибывшим на похороны Асада-старшего в июне 2000 года. За пределами Сирии его критиковали за этот шаг, но исторические связи со страной удалось укрепить. Сирийцы воспринимали Францию непредвзято. Приезд Франсуа Миттерана в 1984 г., первый визит французского президента с момента провозглашения независимости Сирии в 1943-м, произвёл неизгладимое впечатление. Находясь в Дамаске, Миттеран сформулировал суть нашей позиции: «На Ближнем Востоке ничего невозможно добиться без участия Сирии».
После избрания президентом Башара Асада наступила короткая «дамасская весна», давшая надежду. Результатом стали яростные дискуссии в среде интеллигенции и запуск ряда реформ. Для наших отношений это был период эйфории, поскольку удалось наметить дорожную карту. Один из проектов, предложенных двумя президентами для модернизации, – создание Сирийской национальной школы госуправления по французской модели. Реализации намеченного помешали дальнейшие потрясения в регионе.
Сирийская идентичность
Чтобы лучше понять Сирийскую Арабскую Республику, следует обратить внимание на позиции, которые занимают в ней религии, меньшинства и культуры. Территория была христианской с I века н.э., но сейчас доминируют мусульмане, тем не менее Дамаск официально признаёт 11 христианских конфессий. К меньшинствам относятся армяне, которые живут на землях Сирии с тех пор, как во II–I веках до н.э. Киликия была частью царства Тиграна II. С XV века армянские семьи обосновались в Алеппо, где сформировалась большая община. Поток увеличился в период геноцида армян в 1915 г., особенно в район реки Евфрат близ города Дейр-эз-Зор. Алавиты, как и друзы, относятся к мусульманам-шиитам, но выделить религиозную составляющую общины достаточно сложно. Кроме того, президент Асад женился на суннитке, родившейся в Лондоне в семье выходцев из Сирии. Отношения с саудовским ваххабизмом нормализовались, когда будущий король Абдалла взял в жёны сирийку из кочевого племени шаммар, расселившегося от Неджда до Пальмиры и по другим странам региона.
В центре Дамаска в конце древнеримской Виа Ректа, где был обращён в христианство апостол Павел, располагался еврейский квартал. Ныне он скукожился до синагоги и нескольких домов, а представители общины переселились, особенно после Шестидневной войны и Войны Судного дня. Но ни один дом не был осквернён, сирийцы говорят, что будут сохранять их, ожидая возвращения хозяев. Самые красивые экспонаты Национального музея в Дамаске – уникальные фрески одной из старейших известных синагог, датированные II–III веками. Здание, находившееся под землей – благодаря чему оно и сохранилось, – удалось раскопать вместе с крепостными стенами Дура-Европос, известного как Помпеи Востока, в 1930 г. и восстановить в период французского мандата.
Курды, в свою очередь, постоянно будоражили северо-восток страны – так называемый «утиный клюв». Но ситуация оставалась под контролем, пока они пользовались относительной автономией. Крупную общину образовали и палестинцы. У них особый статус, их деятельности никто не препятствовал. Наконец, есть и шииты, но их сложно идентифицировать, если не считать большие группы иранцев, которых можно встретить в аэропорту, – это паломники к мавзолею Саиды Зайнаб, внучки пророка Мухаммеда, в пригороде Дамаска.
Многостороннее сотрудничество и переломный момент (2004–2005 гг.)
Французское взаимодействие с Сирией было многосторонним, прежде всего политическим, экономическим и культурным. Сотрудничество в военной сфере оставалось умеренным. Каждый год 11 ноября на французском военном кладбище в пригороде Дамаска Дмейре проходила церемония в память о жертвах Киликийской кампании 1920–1921 гг., Джебель-Друзской операции 1924‒1925 гг. и Второй мировой войны, всего там насчитывается более четырёх тысяч могил.
Главной целью Франции было содействие в поддержании стабильности в регионе, который относится к зоне ключевых интересов, учитывая выход в Средиземное море.
Связи и раньше бывали на низком уровне, особенно в период Ливанской войны в 1980-е гг., но государственные интересы взяли верх, что позволило возродить связи с режимом Хафеза Асада. Но в 2004–2005 гг. началось серьёзное ухудшение отношений с Сирией, обусловленное несколькими факторами.
Франция делала ставку на молодёжь и реформы, но эту игру невозможно выиграть по мановению волшебной палочки, а Париж охватило нетерпение. Кроме того, острая политическая борьба на самом высоком уровне шла в Ливане между президентом Эмилем Лахудом, якобы просирийским политиком, который хотел избираться на третий срок, чего тогда не позволяла Конституция, и премьер-министром Рафиком Харири (октябрь 2000 г. – октябрь 2004 г.). Наконец, возможно, самое важное – в 2003 г. Доминик де Вильпен на заседании Совета Безопасности ООН выступил против планов США начать новую войну в Ираке, выразив позицию Франции. В Париже считали: существование оружия массового поражения не доказано, результаты работы ООН на месте (комиссия Батлера, кризис вокруг президентского дворца) не убедительны. В первые месяцы 2003 г. практически одновременно с двадцатидневной операцией (до падения Багдада) американцы усилили давление на Сирию, которую обвинили в предоставлении убежища высокопоставленным иракским чиновникам, близким к Саддаму Хусейну. Франция оказалась в деликатном положении. Возможно, решимость, проявленная в Совбезе в 2003 г., заставила затем ради восстановления трансатлантических связей перейти к новой, более ориентированной на американцев, политике.
В феврале 2005 г. бывший ливанский премьер Рафик Харири был убит, что вызвало шок в Париже. Виновных так и не нашли, спустя несколько лет предполагаемого члена «Хезболлы» трибунал ООН заочно приговорил к пожизненному заключению. Из-за международного давления и подозрений Дамаску пришлось вывести войска из Ливана. Убийство Харири вызвало особую реакцию в Париже, в том числе из-за дружеских отношений президента Жака Ширака с ливанским политиком.
Война на фоне «арабской весны»
После восстания в марте 2011 г., ставшего следствием «арабской весны», Сирия надолго погрузилась в ад: несколько тысяч жертв, потом десятки и сотни тысяч. Число перемещённых лиц и беженцев, которые в основном оказались в Ливане, превысило миллион. Летом 2012 г. в Париже преобладало мнение, что режим не сможет сопротивляться. Франция только что закрыла посольство в Дамаске, хотя не разорвала дипломатические отношения. Послы западных стран принимали участие в первых крупных демонстрациях против Асада, особенно в Хомсе. Подобное отступление от дипломатической практики неизбежно спровоцировало жёсткую реакцию.
2013 г. стал переломным в сирийской трагедии (100 тыс. жертв по оценкам того времени), которая вышла на новый виток ужаса. Параллельно с силовыми операциями предпринимались и дипломатические усилия, в основном для определения ключевых фигур с обеих сторон и начала диалога. Стали поступать тревожные сообщения о применении летальных химических веществ, сначала в малых количествах и без возможности идентифицировать их происхождение. В Сирии имелись значительные запасы такого оружия – насчитывалось около двадцати крупных хранилищ «ядерного оружия для бедных». Но смертоносное оружие можно изготовить и из безвредных компонентов. Например, из некоторых сельхозпродуктов производят так называемое бинарное оружие.
Должно ли было международное сообщество, где существовал консенсус по этому вопросу, учитывать все возможные риски? Разве не нужно было бросить вызов режиму с самым мощным потенциалом в этой области, чтобы заставить его уничтожить запасы химического оружия и следовать международным конвенциям? Весной 2013 г. вопрос обсуждался на самом высоком дипломатическом уровне с представителями сирийской оппозиции. Их просили без промедления выступить против применения химического оружия и публично выразить намерение в случае прихода к власти присоединиться к международным конвенциям по химоружию. Никакой реакции не последовало.
Весной 2013 г. за реализацию идеи требовать от режима действий по избавлению от химической угрозы так и не взялись. Многие страны Европы и Запада в целом были «за», но не хотели заниматься практическими аспектами таких действий и брать на себя ответственность за последствия. Одни считали, что даже такое взаимодействие с официальным Дамаском будет означать возобновление контактов с ним, что способствовало бы восстановлению его легитимности. Хотя те же государства спустя несколько недель вполне могли оказаться в Женеве и встречаться не только с оппозицией, но и с представителями режима. Для других вариант вступления в коммуникацию с Асадом был неприемлем, поскольку означал бы отдаление от оппозиции, и это перевешивало другие соображения. Оппозиционеры, пусть и неохотно, в итоге приняли идею дипломатического процесса, но с одним условием: Башар Асад должен уйти. Это был явно непроходной вариант. Оппозицию, которая позже предстала главной жертвой оружия такого типа (кстати, запрещённого к применению Женевским протоколом 1925 г.), эта тема не очень беспокоила. Но что собой представляла оппозиция? Кто-то предложил формулу: есть «оппозиция в отелях» и «оппозиция в траншеях».
21 августа 2013 г. появилась новость о масштабном применении химических средств в Восточной Гуте, урбанизированном районе к востоку от Дамаска, где правительственные силы до этого не могли остановить восставших. По данным Сирийской освободительной армии, более 1800 человек погибли, около 10 тыс. пострадали, в основном мирные жители. Наиболее враждебные страны сразу возложили ответственность на режим, говоря «о множестве доказательств». В реальности неопровержимых свидетельств не было, но это никого особо не беспокоило. Происходящее напоминало ситуацию с Саддамом Хусейном и якобы имевшимся у него оружием массового поражения.
Обвинения со стороны Организации по запрещению химического оружия (ОЗХО), в том числе в адрес «Исламского государства» (запрещённого в России. – Прим. ред.) и других экстремистских группировок, неоднократно всплывали во время конфликта. Помимо Женевского протокола 1925 г. существует ещё Конвенция о запрещении химоружия 1992 г., направленная непосредственно против обладания такими летальными средствами и обязывающая ликвидировать арсеналы в течение 10–15 лет после подписания документа. В октябре 2013 г. ОЗХО получила Нобелевскую премию мира за успешную реализацию программы ликвидации арсеналов, в итоге приписанных Сирии.
В любом случае президент Барак Обама ещё годом ранее прочертил «красную линию»: применение запрещённого оружия неминуемо повлечёт за собой военную интервенцию. Франция тоже готовилась к такому развитию событий. Однако 30 августа 2013 г. президент США отступил. А 28 августа палата общин не дала британскому правительству разрешения на операцию. Голосование «самого старого» парламента, безусловно, перевесило чашу весов, тем более что Обама не был уверен, что ему удастся добиться согласия Конгресса. Колебания Вашингтона и в итоге отказ от операции имели свои причины. Обама шёл на выборы, обещая закончить войны в Ираке и Афганистане, и поэтому не хотел ввязываться в новый конфликт с непредсказуемыми последствиями.
Подозрения по поводу причастности сирийского режима к химическим атакам были серьёзными, но неопровержимых доказательств найти не удалось.
Подозрения не приравняешь к решительному осуждению, а прецедент Колина Пауэлла в Совбезе все отлично помнили.
Как и в 2003-м, международной легитимности не было, значит, речь могла идти об односторонней интервенции, которая не подпадает под Статью 51 Устава ООН о самообороне. К тому же Обама, вероятно, опасался, что сама военная операция приведёт к серьёзным разрушениям, арсеналы так и не будут ликвидированы, и химическое оружие попадёт в руки экстремистов.
В этом случае предполагаемый победитель мог потерпеть поражение. Каким должен был быть масштаб ударов? Должны ли атакующие «испепелить» Сирию или ограничиться уничтожением президентских дворцов в Дамаске и Латакии? Или было бы достаточно ударов по промышленным объектам, инфраструктуре и основным институтам страны, чтобы не произошёл стратегический сдвиг и экстремистские силы не одержали победу? Но кого мы на самом деле поддерживаем? Чего хотим? Способны ли мы сегодня ответить на эти фундаментальные вопросы?
«Перезагрузка» по-французски
Детально изучить Сирию, попытаться понять, что случилось и почему существование народов и общин оказалось под угрозой, а нашим интересам в регионе был нанесён серьёзный ущерб, – не дело прошлого, это необходимо для извлечения уроков для настоящего и будущего.
История Сирии, французского присутствия в так называемом Леванте была перевёрнута с ног на голову из-за роста экстремизма в регионе и бесконечной войны. В начале 2000-х гг. Сирия переживала период расцвета, несмотря на постоянные трудности, связанные с развитием страны, а франко-сирийские отношения находились на высоте. В то время Франция, бесспорно, была ведущей державой на территории Сирии и в регионе в целом. Такое положение дел давало пространство для манёвра, возможность говорить с кем угодно и вообще играть стабилизирующую и позитивную роль в продвижении долгосрочного мира, что также отвечало французским интересам. Принимая верительные грамоты от посла Франции в 2002 г., президент Сирии сказал: «Господин посол, я принимаю вас здесь сегодня, но обычно я не общаюсь с послами на протяжении их миссии в Сирии. Однако вы посол Франции, и для вас двери президентского дворца всегда открыты, если нужно». Необходимость возникла, когда двусторонние отношения стали ухудшаться в 2004–2005 гг., в основном из-за Ливана. Асад попросил о диалоге, когда шторм уже надвигался. Ответили ли мы?
Ни с чем не сопоставимый статус Франции в Сирии я осознал, когда получил назначение в страну. Французский посол Шарль-Анри д’Арагон в конце шестилетнего пребывания на посту был приглашён на грандиозный приём в Сейд-Найе, центре христианства в Сирии, где собрались высокопоставленные религиозные сановники. Вечную Францию чествовала Сирия с десятитысячелетней историей, которая стала многоконфессиональным государством только после создания Сирийской Арабской Республики.
Все двери в Дамаске были открыты для нас.
Практически каждый вечер мы ужинали с высокопоставленными должностными лицами. Меня как поверенного в делах пригласили на ужин в квартале Меззе в доме генерала Тласа – бессменного министра обороны Хафеза (и Башара) Асада – в окружении его сыновой и невесток из Французского лицея. Министерство иностранных дел Сирии, располагавшееся в небольшом здании, и наше посольство, примыкавшее к нему, фактически дополняли друг друга. Замминистра Валид Муаллем, позже возглавивший МИД, регулярно принимал нас и был готов консультировать по вопросам, не связанным с двусторонними отношениями. Директор департамента международных организаций Башар Джафари, позже ставший постпредом Сирии при ООН, замминистра, а сейчас возглавляющий посольство в Москве, всегда был требовательным, но открытым для диалога. Наш привилегированный доступ распространялся на структуры безопасности и спецслужбы, которые обладают существенным весом в сирийском аппарате. Это открывало возможности для плодотворного сотрудничества, например в борьбе с исламистами, помогало французским спецслужбам и позволяло урегулировать деликатные вопросы. Провалов по этой линии не было.
Проблемы возникали. Президенты Асад и Ширак договорились о сотрудничестве в целях модернизации системы управления Сирии. С французской стороны аудит сирийских административных органов проводили Мари-Франсуаза Бештель, бывший директор Национальной школы управления (ENA), и Жак Фурнье, бывший заместитель генерального секретаря Елисейского дворца. Бештель и Фурнье неоднократно приезжали с инспекциями в Сирию, несмотря на недовольство некоторых госслужащих, сомневавшихся, что их президент дал разрешение на работу французов. 67-страничный доклад, содержащий ряд рекомендаций, был вручён лично президенту Асаду. Часть рекомендаций он реализовал, но с учётом состояния страны. Конечно, нам бы хотелось большей решимости, но движение началось.
Послания от французских президентов
Обращаясь к президенту Хафезу Асаду в Дамаске в октябре 1996 г., президент Ширак процитировал Шарля де Голля, который за полвека до этого говорил о «прочном альянсе и нерушимой дружбе» освобождённой Франции и независимой Сирии. Лидер Пятой республики также повторил слова президента Миттерана, сказанные в Дамаске в 1984 г.: «Мы знаем, что ничего на Ближнем и Среднем Востоке нельзя достичь без Сирии». Об этом же, вероятно, думал Николя Саркози, давший шанс на нормализацию двусторонних отношений. С тех пор, несмотря на противодействие Катара, Кувейта, Египта и Иордании, Сирия смогла вернуться в арабское сообщество.
Если мы ещё раз оглянемся назад, то поймём, что история французского присутствия в Леванте никогда не была «протяжённой тихой рекой». Во времена, которые мы привыкли считать победными и славными, генерал Анри-Жозеф Гуро оставил о себе не очень приятные воспоминания. Подавление восстания в Джебель-Друзе в 1925 г., позже распространившегося на Дамаск, было жестоким. Травматические воспоминания живы поныне, на столичных стенах сохранились следы боёв. Точно так же в сирийском конфликте разве мы не делали ставку на решение с помощью оружия? Может быть, стоит вернуться к дипломатии, не требуя уступок по правам человека? Проблемы Голанских высот – вопрос легитимности для правительства Сирии – и тем более санджака Александретта изначально неразрешимы. С другой стороны, особые связи Сирии с соседним Ливаном основаны на географии и истории. Сирии нужно взаимодействия с Ливаном даже больше, чем раньше, потому что доступ к порту Бейрута – экономическая артерия. Кстати, проблемы Сирии никогда не шли на пользу Ливану.
В своём выступлении в Дамаске в 1996 г. (в сентябре 2004 г. он ещё раз приезжал в сирийскую столицу) президент Ширак часто обращался к истории: «Вряд ли есть территории с более высокой и древней цивилизацией, чем земли между Оронтом и Евфратом. У нас есть опыт преодоления трудностей и вкус к достижениям».
Сирии десять тысяч лет, и она выживет благодаря своей истории, в которой сплелись все цивилизации, народы и религии Средиземноморья.
Она попытается укрепить структуры государства, в создании которого принимала участие Франция. Сирии необходимо приложить максимум усилий, чтобы освободиться от прямых и косвенных зависимостей, потому что, даже решив полагаться исключительно на себя, она не сможет игнорировать меняющийся региональный контекст.
Разрешение гуманитарного кризиса, который пока только усугубляется, – первоочередная задача для Сирии, региона и Франции. Арсенал международных санкций прописан в Уставе ООН как невоенные меры принуждения. Не будем оспаривать принципы, но нужно осознавать трагедию, которая разворачивается на наших глазах и жертвами которой становятся самые уязвимые слои населения.
Несколько лет назад в Риме папский нунций в Дамаске в присутствии всего дипломатического корпуса и госсекретаря Ватикана призвал «не дать надежде умереть». Путь в Дамаск – это не только синоним обращения в веру, это возврат к прямой линии, к тому, кто мы есть, к тому, что священник-иезуит Паоло Далл’Олио, пропавший во время нынешнего конфликта, назвал «гуманистическим и универсальным служением». Об этой миссии нам напомнило землетрясение, разрушившее северо-восток страны.
* * *
В ретроспективе самый благоприятный период кажется привилегированным, но он был ограничен по времени и необязательно должен повториться. Главное – не повторить совершённых ошибок. Достоинства Сирии слишком часто недооценивались. Сирийская Арабская Республика – очень точное название. Да, это не идеальный режим для Европы, но это светская республика под эгидой партии Баас, и поэтому толерантная к различным религиям. Многие французы считают образцом Ливан, но на самом деле это конфессиональная республика (что само по себе является противоречием): властные полномочия делятся между президентом-христианином, премьером-суннитом и главой парламента – шиитом.
Ещё одна ошибка, которую Франция допустила в период благоприятных отношений двух стран, – попытка заставить Сирию развиваться в соответствии с европейскими представлениями. Именно такие амбиции стояли за реформой государственного управления, хотя речь шла о проекте модернизации системы. Конечно, подобные цели несопоставимы со «сменой режима», но проект не соответствовал отношениям государств, которые уважают идентичность друг друга.
Главная ошибка Франции в регионе – это, вероятно, неспособность правильно оценить вес всех задействованных игроков.
Дипломатия нередко зависит от глобального видения и правильного фокуса. Французское руководство и особенно общественное мнение в своём восприятии Леванта слишком часто забывали Сирию, отдавая приоритет мифологизированному Ливану. В результате мы встроили сирийскую политику в ливанский курс, хотя по иерархии всё должно быть наоборот.
Когда-нибудь придёт время, и Сирия будет восприниматься как самостоятельная единица, и это станет важным шагом. Страна, которую мы, безусловно, принесли в жертву, сначала бросив на алтарь нормализации трансатлантических отношений после нашего резкого «нет» на Совбезе ООН, а потом и ради других региональных связей, имеет собственную ценность. Президент Ширак любил Сирию, как и Ливан, и знал, что отношения с ними в интересах Франции, региональной стабилизации и мира. Он хотел быть ближе к Дамаску и в то же время дистанцировался от него. В итоге всё свелось к крику сердца, который был криком разума: «Я вернулся к вам, чтобы восстановить нити старой дружбы».
Автор: Патрик Паскаль, французский дипломат, бывший посол в Сирии.