Этой осенью на платформе Premier вышла черная комедия «Убить Риту», где главную роль сыграла актриса и солистка группы СБПЧ Евгения Борзых. А в ноябре на Кипре состоялась премьера спектакля-сказки «Потерянное зеркальце», где Борзых выходит на сцену вместе с Кириллом Ивановым, Мусей Тотибадзе, Александром Гудковым и другими. В интервью Forbes Woman актриса рассказала, чего не хватает женским персонажам в современных российских сценариях, почему так мало хороших сценариев и что сейчас чувствуют русскоязычные артисты, выходя на сцену за рубежом
Евгения Борзых — вокалистка группы СБПЧ, актриса театра и кино. Играла в Театре-студии Олега Табакова, МХТ им. Чехова. Снялась в сериале режиссера Виктора Шамирова «Большая секунда» (2021) в роли учительницы музыки, которая выдает своего коллегу за бойфренда. В 2023 году сыграла главную роль в сериале «Убить Риту» (режиссер — Мария Агранович) об учительнице химии, которая оказывается втянута в криминальные разборки, — за эту роль Борзых получила приз фестиваля «Пилот» как лучшая актриса.
В 2021 году Борзых сыграла главную роль в аудиоспектакле «Потерянное зеркальце» солиста СБПЧ Кирилла Иванова и режиссера Олега Глушкова по мотивам одноименного произведения Павла Пепперштейна. В 2023 году постановка была перенесена на сцену. В спектакле, премьера которого состоялась в ноябре в Лимасоле, заняты Александр Гудков, Муся Тотибадзе, Александр Паль и другие. Следующие показы пройдут в Сербии.
В интервью Юле Варшавской, главному редактору Forbes Woman, Евгения Борзых рассказала, как изменилась сказка, попав на сцену, и как изменилась она сама, начав сниматься в кино.
— В предыдущий раз мы с вами говорили три года назад для подкаста «Тандемократия». Тогда вы уже ушли из театра, и с тех пор у вас вышло две большие сериальные премьеры. Можно ли сказать, что вы переходите на новую актерскую стезю? И как вообще существуете без театра?
— Мне трудно рассуждать о новой актерской стезе, потому что многие актеры совмещают театр и кино — так же, как многие работают только в кино, а театра вообще не видели. А многие еще мечтают о кино, но «торчат» в театре. Так что я бы не сказала, что я что-то меняю. Скорее, плавно перетекаю в другую возможность реализации себя как актера, потому что, конечно, между съемкой в кино и игрой в театре — большая разница.
Когда я уходила из театра, я совершенно не думала о том, что это решение как-то поможет мне развиться в кино. Но в реальности так и вышло, потому что у меня освободилось много времени и психологически я перестала быть все время виновата перед руководством за то, что хочу делать что-то помимо бесконечной игры в спектаклях и подмены, готовой выскочить на сцену в нужный момент.
В общем, я успокоилась, время появилось — и я снялась в кино. Но без театра мне действительно тяжело — это стало ощутимо через два-три года. Конечно, артисту необходим театр, потому что там ты постоянно взаимодействуешь с партнерами. Каждый день ты разный, и партнер твой разный, поэтому и спектакль играется сто миллионов раз, если он классный, — каждый раз вы играете по-разному. Это не дает тебе быть шаблонным.
Кино же для меня еще в новинку, и опыт тут у меня еще маленький. Пока что никакие киношные фишечки не переняла. Я пока «пушистый хороший зайчик», который до сих пор, к счастью, попадает в хорошие руки — [Виктор] Шамиров, [Мария] Агранович. Я безропотно делаю что надо — и даже с удовольствием.
— Вы всегда ассоциировались у меня с инди-культурой, чем-то артхаусным. В этом смысле ваша роль в «Большой секунде» вписывается в привычный жанр, а вот «Убить Риту» как будто ломает шаблоны. Насколько эта роль вывела вас за собственные рамки?
— Тотальное оголение выводило меня за собственные рамки. В юности я ходила в майках без нижнего белья, суперкоротких шортах и считала это абсолютно естественным. Но теперь я мать, мне скоро 40… вроде как негоже так себя вести. Внутренне, конечно, я поменялась. Если бы вы спросили меня о том же, когда мне было 25, я бы ответила, что это мое нутро и это нормально. Но в данных обстоятельствах мне приходилось с собой договариваться первое время. Большой плюс сериала Шамирова в том, что в нем мы свои отношения развивали поступательно — то есть основной объем сцен был отснят в хронологическом порядке.
У Маши (режиссер Мария Агранович. — Forbes Woman), например, мы начали чуть ли не с финала, так что «впрыгнуть» в такой характер буквально «по щелчку» для меня было сложно. Во многом я сначала просто выполняла задачи, которые мне ставил режиссер. Не было ничего сложного или сверхъестественного, ничего противоречащего моим внутренним установкам, но тем не менее я бы себя так в жизни не вела. Уже в процессе, когда мы с партнерами познакомились, когда я поняла, что Маша хочет, тогда стало проще.
В любом случае режиссер что-то видит в артисте, когда утверждает его на ту или иную роль. Не было такого, что Маша посмотрела на меня, решила, что внешность подходит, а дальше «слепим» как-нибудь. Нет. Она увидела во мне потенциал для этой конкретной роли — и поэтому взяла меня. Шамиров же заметил во мне потенциал для совсем другой роли. Вот что меня не может не радовать — это значит, я, видимо, классный разносторонне развитый артист.
— Это очень интересно, потому что я брала много интервью с разными актрисами, и все они жалуются на недостаток характерных ролей. Особенно те, кто пришел из театра. А у вас обе новые роли — характерные. В одном из интервью я читала, что вы получаете много сценариев, читаете их, но большая часть вам не нравится. Какие там женские роли? Почему эти сценарии не привлекают вас?
— Особенно после «Большой секунды» мне предлагают роли собранных, целеустремленных, знающих себе цену, но при этом почему-то неудачливых в любви женщин. Либо нелепых, обаятельных, каких-то странных — и опять неопределившихся в любви. Суть даже не в том, что мне неинтересно или скучно играть эти образы. Просто они вплетены в контекст, который в целом мне не интересен. То есть мне не нравится в этих сценариях не только моя роль, но и сами сценарии.
— Я слышала любопытную теорию о будущем российской киноиндустрии, в частности сериалов. Она гласит, что сюжеты будут постепенно все больше уходить в личные истории, во что-то нейтральное — любовь, семья и так далее. Но кажется, «Убить Риту» совсем не про это. Это нетипичный жанр, что-то вроде черной комедии, если его можно так обозначить. А в чем вам вообще хочется сниматься? В каких жанрах вы видите свое развитие в кино?
— Я надеюсь, что «Убить Риту» можно назвать черной комедией, потому что там реально много смешного. Когда мы снимали, мы периодически очень смеялись. Я точно могу сказать, что я бы не хотела играть хороших страдающих женщин, борющихся за любовь, или что-то подобное. С другой стороны, мой образ Арины в «Большой секунде», хотя он хорош, но именно такая страдающая женщина, борющаяся за любовь.
Я бы хотела сняться в каком-то проекте пограничного жанра. Чтобы обязательно какая-нибудь экспедиция в невероятно классное место, где, снимаясь, я бы одновременно познавала окружающую природу и лучше узнавала свою. Мне хочется полудокументальных историй.
— Что насчет Риты, какой она для вас персонаж? Должны мы, зрители, полюбить ее или нет?
— Однозначно должны полюбить — она главный герой сериала, как ее не полюбить?
— Мне кажется, когда женщин пытаются изобразить исключительно положительными персонажами, у нас отнимают возможность быть сложными и плохими — и в жизни, и в кино. Как будто женщина все время должна соответствовать чьим-то ожиданиям. А ваша Рита не соответствует ничьим ожиданиям — она просто такая, какая есть. Насколько вам близка эта мысль? Чувствуете ли вы эти ожидания общества по отношению к себе?
— Как мать вы меня поймете: как только ты родила, сразу должна всем нравиться и всем угождать, быть приветливой и милой, всегда с хорошим настроением, приготовленным обедом и пачкой развлечений в кармане для всех — от собственного ребенка до друзей и родителей. Конечно, это невозможно.
Вспомните, как начинается сказка про зеркальце: часто нас обманывают, но и мы часто обманываем. И в первую очередь чьи-то ожидания. Собственно, это одна из приободряющих мыслей: мы не должны никому и ничего, в том числе не должны оправдывать ничьих ожиданий.
Когда я играла Риту, мне нравилось, что она такая бедовая девчонка и может делать промахи. Во время съемок я не особо задумывалась о том, что моя героиня как-то ломает стереотипы. Это в том числе специфика кино, потому что в театре ты регулярно по-новому смотришь на пьесу, играя ее вновь и вновь. В кино же быстро прочитал сценарий, отрепетировал, обсудил с режиссером и партнерами, снял сцену — все, пошел дальше. А вот постфактум я смотрю на отрывки из сериала с Ритой и думаю, как я выгляжу и что транслирую.
— Когда вы сами смотрите кино, возникает ли у вас мысль, глядя на каких-то героинь, что это ваша ролевая модель и вы хотели бы так же? Или, может быть, в музыке есть женщины, на которых вы смотрите и восхищаетесь?
— Рошин Мерфи — очень талантливая, невероятно классная, с потрясающим чувством юмора женщина. Мне даже не хочется говорить, что она стареет, — она круто взрослеет. Я ей восхищаюсь, но вижу ее только на концерте, в соцсетях, в интервью… И совсем не знаю, что с ней происходит в жизни, какой она на самом деле человек, какие у нее переживания, и многое другое. То есть очень сложно ответить на этот вопрос, рассматривая как ролевые модели живых людей, а не героев, потому что это поверхностный взгляд. Но я вдохновляюсь Рошин Мерфи, и мне очень нравится [группа] Florence and the Machine, потому что это стильные, красивые, независимые, самобытные женщины, которые не «пушат» то, что они женщины, но при этом четко дают тебе понять: «Да, я девчонка — и я это могу!» Кажется, что они уверены в себе и идеально управляют своим временем. Но я убеждена, что в реальности это не так или не совсем так.
— Мне кажется, тема давления общества и того, как мы выглядим, во многом перекликается с темой вашей сказки «Потерянное зеркальце», премьера которой прошла недавно на Кипре. Расскажите, как из аудиоспектакля она превратилась в сказку, которая будет показана на сцене?
— На самом деле мысль поставить сказку на сцене пришла к нам в голову довольно быстро. Кирилл [Иванов] и Олег [Глушков] сделали из текста Павла Пепперштейна вариант, более походящий на пьесу, адаптировали прозу под сцену. Вообще мы собирались ставить сказку еще до ковида, но этим планам не суждено было сбыться.
В итоге совершенно случайно получилось, что наши друзья на Кипре — продюсеры и имеют возможность арендовать зал настоящего театра человек на 300–400. Они нам и предложили премьеру сыграть там, поэтому мы летим на Кипр — репетировать и дорабатывать постановку.
Я как взрослый человек, как ребенок, как родитель, как участник в полнейшем восторге от сказки. И мне кажется, что и остальные должны это почувствовать — и дети, и взрослые. Поэтому мои самые большие радость и гордость от того, что мы ставим сказку, — это то, что она будет для всех: от шести до 96.
— Когда сказка вышла 2,5 года назад, я ее слушала, потом брала интервью у Кирилла и Олега. И тогда она звучала для меня иначе, чем сейчас. Как будто она стала еще более актуальной. Я себя прямо ощутила этим человеком, странствующим по Одиссее. А вы как-то пересмотрели сказку, взглянули на нее по-новому за последние годы и пока ставили ее на сцене?
— Она для меня открывается по-новому каждый раз, когда я слушаю ее. Например, сейчас мы начали репетировать, и эти голоса приобрели живые формы — [Александра] Гудкова, Муси Тотибадзе, [Александра] Паля и остальных. Это тоже влияет на восприятие, потому что, как я уже говорила, в театре происходит коммуникация с живыми людьми: сегодня ты один, а завтра — другой. И ты смотришь на этих персонажей, тебе постоянно открывается что-то новое.
Кроме того, в последнее время стала размышлять над тем, что зеркальце — это предмет. То есть это все-таки не человек, живущий от младенчества до старости, не живой персонаж, а предмет, возраст которого сложно посчитать. Ведь если зеркало просто лежит, уткнувшись зеркальной поверхностью в ил, то как будто бы это не считается временем его жизни, потому что жизнь зеркала в том, чтобы отражать. Соответственно, как только оно путешествует и что-то видит, оно набирает какой-то… не возраст, а жизненный опыт. Поэтому сейчас мы столкнулись как раз с тем, что нужно определиться: наше зеркальце — оно какое? Молодое? Ведь оно абсолютно наивное в каноническом смысле этого слова — без опыта, открытое к получению новой информации. Этот момент мне очень интересен в плане реализации персонажа — как это сыграть, не играя при этом ни ребенка, ни саму себя.
— Мне очень нравится идея про соизмеримость возраста с увиденным. Ведь и у человека тоже есть возраст условный — по паспорту, и возраст реальный, зависящий от опыта, от пережитых ситуаций. Возвращает ли вам постановка сказки то самое чувство театра, по которому вы скучаете?
— Конечно! С самых первых моих учебных дней в Щукинском училище у меня была мечта. Я тогда узнала о существовании невероятного режиссера и хореографа, красавчика, шутника и обаятельного человека — Олега Глушкова. Потом я посмотрела, что он делает в ГИТИСе, и подумала: «Вау!» Затем посмотрела, что он делает в «Мастерской Петра Фоменко». Мечта была поработать с ним. А потом мы познакомились и начали дружить с Олегом, а я все думала, как же мне с ним поработать, хотя и дружить, конечно, супер.
И тут все сошлось: этот невероятный, обаятельный, интеллигентный, эрудированный, смешной, талантливейший человек, прекраснейший педагог и потрясающий режиссер ставит спектакль, где в главной роли я. То есть для меня это просто идеальное возвращение в театр: лучшие партнеры на свете — они же мои друзья, лучший режиссер — он же мой друг, лучшие сценаристы, музыкальные руководители, продюсеры, художественные руководители — они же мои друзья. Поэтому, конечно, я ужасно рада и чувствую невероятный подъем от того, что я вернулась в театр.
— Так как мы обсуждаем музыкальную сказку группы СБПЧ «Потерянное зеркальце» и ваши гастроли с ней на Кипре, интересно узнать о том, насколько вообще востребован русскоязычный контент в мире.
— Люди всегда хотят вернуться в состояние комфорта, спокойствия, радости, а концерт — одна из возможностей для этого. Возможность почувствовать свою лучшую жизнь, ощутить себя в безопасности, почувствовать, что ты не один, что тебя окружают люди, которые мыслят в одном с тобой направлении.
Я очень чувствительный человек, так что для меня в принципе в любое время, всегда, каждый концерт — это что-то запредельное. Для меня все это не работа — я делаю то, что хочу, и не могу назвать это работой, хотя оно занимает огромную часть моего времени и приносит мне деньги. Это то, что делает меня живой, что делает меня мной.
Несмотря на то что зрителей в зале сейчас стало меньше, количество затраченной и полученной энергии не поменялось. Может быть, эмпатия и человечность даже выросли. Наверное, сложные ситуации помогают увидеть нечто очень важное и цельное, то, что пройдет через многое и преодолеет многое, — в том числе в собственной работе.
Я сейчас вспоминаю, что на заре своей актерской деятельности на вопрос, почему я занимаюсь актерством, я отвечала: «потому что я необычный человек, так что могу быть проводником к чему-то удивительному и прекрасному, могу так раскрываться на сцене, что люди смогут что-то увидеть в самих себе». И я этим жила, убежденная, что Вселенная придумала меня, чтобы я транслировала нечто невероятное.
Потом я почему-то перестала так о себе думать. Стала больше осознавать себя что-то кому-то должной, где-то нереализовавшейся, еще какой-то не такой. Я зачем-то перестала вот так истово верить и доверять себе в том, что я проводник, что я волшебное зеркальце, что делаю все это не просто так, что люди могут с моей помощью разглядеть что-то важное. Сейчас я опять стараюсь открыть эту дверцу к себе — иначе вообще непонятно, зачем все это.