ВОЛНЫ НА ПЕСКЕ

«Волнение». Класс-концерт по методу Пины Бауш.
РГИСИ, Мастерская Я. М. Туминой.
Режиссер Яна Тумина, хореограф Анна Белич.

Вышли по двум диагоналям из глубины, всем курсом. Встали косым крестом. Синхронно сделали один шаг, заполнив всю площадку, покрытую прозрачным слоем песка. Услышали (фонограмма) нарастающий звук набегающих и откатывающихся волн, дополненный звуком шуршащего песка. И «зашуршали» песком на сцене, одной ногой, как циркулем, вычерчивая полуволны. Слушают, осматриваются, впитывая атмосферу, начиная взаимодействие. Медленно откатываются в глубину, оставляя на площадке только участников первого эпизода. На большом матовом зеркале, висящем на задней стене, загорается и дрожит проекция его названия, словно начерченная на песке палочкой. «Волнение»…

Звуковые волны, волнующиеся тела молодых исполнителей, волны жестов и движений, волны сменяющих друг друга мизансцен и, наконец, волнение эмоциональное, возникающее в кульминационных точках класса-концерта. Волнение в разных его ипостасях и вариациях, разной амплитуды и интенсивности, линейное и разнонаправленное. Интегральным, организующим началом прошивает оно все представление. Как и песок, сыплющийся на пол из пригоршней участников, высыпаемый ими из карманов надеваемой на себя одежды. Материальная субстанция, обретающая образное, символическое значение времени, бытия, движения. Как в песочных часах. Как в песочной мандале — графическом начертании жизни, судьбы, мироустройства… Глуховатое звучание повторяющихся вокзальных объявлений: платформу… прибывает… пути… отправляется… Вокзал — еще одно архетипическое значение жизни как череды встреч и прощаний, движения в пространстве и во времени… Что такое волнение? Пожалуй, проще всего ответить на этот вопрос «от противного». Оппозиция волнению — это покой, статика, равновесие. А значит, волнение — непокой, движение, разбалансированность…

А еще на протяжении всего спектакля нарастало и крепло в моем впечатлении ключевое слово «взаимодействие». Взаимодействие участников друг с другом, взаимодействие тел, пластики и пространства, взаимодействие с музыкой, звуком, взаимодействие с вещами, предметами, включенными во многие эпизоды, взаимодействие с собственным телом и жестами, субъектными и объектными одновременно, как и все в инструментарии актера, художника и материала в одном лице…

В программке «Волнение» названо «класс-концерт». И это, действительно, «класс», составленный из этюдов, ставших результатом прошлогодних занятий по пластике с Анной Белич по методу Пины Бауш. Увидев эти этюды на зачете, руководитель курса Яна Тумина обнаружила в них готовый материал для спектакля и составила «концерт» за один месяц. А мне сразу захотелось написать о нем, хотя это даже не дипломный спектакль. Потому что уходя после него, я слышал внутри себя настойчиво повторявшуюся фразу: «Так и нужно учить театру»…

Убеждает и воздействует «Волнение» не сложностью построений и выполняемых задач. Напротив. Убеждает и воздействует какой-то архетипичной грамматической простотой и ясностью. Когда на наших глазах на сцене возникают первоэлементы театральности и демонстрируется метод их сложения и механизм их воздействия. На языке пластики и театра, пластического театра, Тумина и Белич вместе со своими студентами разыгрывают перед нами театральные гаммы. Но в средствах и методе, принадлежащих именно театру. И мне кажется это особенно важным именно сегодня, в период повального увлечения многими театральностью тотальной, обнаруживаемой ее адептами абсолютно во всем: от прогулки и экскурсии до музея и библиотеки — любого акта жизнедеятельности и экспонирования…

То, что «гаммы» «Волнения» исполняются средствами театра пластического, делает их особенно наглядными и укрупненными. Сфера пластического включает в процесс все тело и существо исполнителя, задействуя и категорию пространства, и музыку. Ничуть не умаляя при этом начало драматическое. А в «Волнении» дополняется еще и работой с вещью, предметом, одушевляемым неодушевленным объектом, что принципиально в случае с курсом, обучающимся на кафедре театра кукол.

При этом пластика «Волнения» отнюдь не является танцем. Будучи построенной на основе внебытовых движений, повторяющихся, умножаемых выполнением несколькими исполнителями, меняющих амплитуду, развивающихся, способствующих возникновению образа, она создает впечатление танцевальности. Не будучи специалистом в области пластических дисциплин, я даже не уверен, что ее можно назвать хореографией, при том, что хореографичность также напоминает о себе. Но эти танцевальность и хореографичность не тождественны танцу. Как не тождественна театру театральность. При этом для меня совершенно очевидно, что «Волнение» — это театр. Пластический театр, адептом и одним из создателей которого и была Пина Бауш, называемая Анной Белич одним из ее главных учителей.

Все движения «Волнения» не продиктованы учителем ее ученикам, а взяты у них самих. Из их эмоционального опыта, которому найден его пластический эквивалент. В конце концов процесс направлен на создание театрального образа как элемента и способа сценического существования. Пластика, хореография, танец — между этими понятиями много общего, объединяющего, но много и различий. И даже по отношению к спектаклям самой Бауш работа актеров в «Волнении» — не калька. Чтобы удостовериться в этом, достаточно посмотреть замечательный фильм Вима Вендерса «Пина. Танец страсти». Если рассматривать «Волнение» подробно, в деталях (а я после очного просмотра видел спектакль несколько раз еще и в видеозаписи), становится очевидным, что это именно работа «по методу», работа актера, где учитывается и будущая кукольная специализация студентов.

Чтобы не быть голословным, кратко перечислю пластические манипуляции первого этюда — «Волнение». Чередующиеся синхронные групповые повороты вправо и влево становятся интенсивнее, переходят в отклонения всем телом от вертикальной оси. Нарастающая амплитуда движения, нарушая баланс, «ломает» тела пополам, а потом и вовсе роняет их на пол, переводя вертикаль в горизонталь и возвращая в «исходное» вертикальное положение. Пластическая драматургия лево-право, вертикаль-горизонталь, расширяясь в пространстве, включает еще и вперед-назад. В какой-то момент, когда группа оказывается на полу, кто-то из студентов остается стоять в вертикальном положении, а в кульминационной точке выстреливает импульсивным движением-жестом вверх, способствуя созданию противоречивой драматической пластической композиции. Усложняются и варьируются групповые мизансцены, круговые, линейные, с разнонаправленным движением. Наконец, один из участников начинает «солировать», двигаясь перпендикулярно группе, рассекая ее, увлекая движения-жесты остальных в направлении собственных индивидуальных силовых линий. Усложняются и сами движения, включая кувырки и перекаты тел на планшете. Постепенно амплитуда движений уменьшается. И к финалу эпизода, длящегося 3,5 минуты, актеры становятся такой же неподвижной группой, как и в его начале, но теперь стоят лицом не к зрителю, а к задней стене с большим зеркалом, пластически и содержательно завершая тему волнений. Затемнение…

В схематичном описании движений этюд выглядит элементарным. Что касается строительных средств и способов их драматургической организации, то он, до известной степени, таковым и является. Но в пластическом исполнении тренированных и прекрасно движущихся, реактивных актеров, замечательно взаимодействующих друг с другом, с пространством и с музыкой (еще одно средство организации), эпизод этот «звучит» внятно и выразительно. Еще более ценным и значимым представляется его педагогический потенциал в развитии актеров и режиссеров, обучающихся на курсе. При этом тренировочные и аналитические задачи объединены с творческим процессом создания художественной образности, ориентированы на него и подчинены ему…

Класс-концерт, длящийся немногим менее часа, включает 13 эпизодов, по длительности варьирующихся от 2 до 4,5 минуты. По своей художественной ценности эпизоды эти не равнозначны. На мой взгляд, молодые студенты лучше работают в групповых этюдах, где они как бы поддерживают друг друга. Именно здесь им удалось, оттолкнувшись от изначального жизненного впечатления, исходного движения-жеста, «переварить», преодолеть его и создать обобщенный, до известной степени абстрактный художественный образ, иногда — историю. В одиночных этюдах процесс и прогресс этот менее очевидны.

Есть у меня и любимый эпизод — «Персона», где четыре участника превосходно работают всего с тремя предметами: шляпой, пиджаком и чемоданчиком. Но и этих трех им достаточно для демонстрации способностей и в кукловождении, и в драматической трансформации. «Живой» персонаж и характеризующие его предметы реквизита взаимодействуют превосходно. И по отдельности, и все вместе. Драматургические повороты этюда остроумны и изобретательны. А финал, где осознавший собственную значимость пиджак, в шляпе и с чемоданчиком, уверенно уходит по своим делам, оставляя оживившего его человека «сдувшимся», самость утратившим и сжавшимся на полу в позе эмбриона, напомнил мне о мастерстве Н. П. Акимова, умевшего в своих спектаклях оживлять костюмы, подчеркивая расчеловеченность и неодушевленность некоторых живых персонажей…

В сущности, что смотрим мы, приходя на «Волнение»? Смотрим итоговый зачет 2-го курса (в этом учебном году ставшего 3-м) по пластике преподавателя Анны Белич, сокращенный и простроенный мастером курса, режиссером Яной Туминой, прочертившей еще и важные смыслообразующие связи, превратившие сборник зачетных этюдов в спектакль. Но то, каким ценным педагогическим, образовательным потенциалом исполнен этот зачет-спектакль, как мудро расставлены в нем акценты театрального воспитания и приоритетов, исполнительских и постановочных, выводит его за рамки рутинной театральной педагогики и заслуживает внимания. У этого «учебного материала» есть чему поучиться. По крайне мере, подумать есть о чем. И в этом я уверен.