ДРАГОЦЕННОСТИ

О выставке Михаила Николаева в Театральном музее

Он был фигурой до некоторой степени священной, был мерилом профессиональной и человеческой безупречности, а его макетная в ТЮЗе несколько десятилетий считалась местом сколь уютным, столь и легендарным. Длинные верстаки, миниатюрные заготовки, тоненькие веточки-палочки-проволочки-штучки… Чай-водка-разговоры. Все театральные художники бывали там, как дома, потому что Михаил Гаврилович Николаев делал макеты многим, но также всем наилучшим художникам, и это были макеты к наилучшим спектаклям золотого века нашей сценографии.

Бегите на площадь Островского, там в Театральном музее идет выставка макетов Михаила Николаева. Кто понимает, этой фразой можно было бы и закончить… Выставка шедевров.
Макеты в экспозиции сияют, хотя декорации часто деревянные и холщовые (конечно, Кочергин), медно-кружевные (конечно, Капелюш), геометрично-блестящие (конечно, Орлов), изысканно-асимметричные (конечно, Азизян)… Эта выставка — парад пространственных планет, оставленный истории. Парад, запечатленный макетами Николаева.

Когда-то в № 10 «ПТЖ» мы опубликовали рассказ Эдуарда Степановича Кочергина «Островитянин». О Михаиле Николаеве. О том, как сперва тот выжил в блокаду, потом стал актером, потом заболел туберкулезом, и как затем Зяма, З. Я. Корогодский, приспособил его к макетному делу. «Там, в ТЮЗе, мне, избалованному к этому времени знаменитыми макетчиками города Борисами Борисовичами, Иванами Корнеевичами, Алексеями Васильевичами (Сологуб), Владимирами Павловичами (Куварин) и др., представили молодого тощего бородача с карими цыганскими глазами и велели ему передо мною показать свои способности в макетном деле. Этот, длинный, достал из кармана тряпочку, развернул ее, и на моей ладони оказалось маленькое ружьецо. Затем он, бородатый, сказал, как бы извиняясь, что сделал это просто так, без всяких там масштабов, и ничего более в виду не имел. Самое интересное и поразительное в лилипутском ружье этого тощего ТБЦешного человека была ласка. Да, да, оно было сделано ласково. Макетов, макетных работ с этим человеческим чувством до этого случая я не встречал».

Макетное дело для Ленинграда-Петербурга — легендарное, коренное, недаром Кочергин перечисляет предшественников Николаева. Макет позволяет режиссеру долгими ночами вглядываться в игрушечное пространство — как в настоящее (и видела я таких), прозревать будущий спектакль, фантазировать, играть, мысленно передвигать персонажей, а иногда и штанкеты, понимая, на какой музыкальной фразе опустится этот фрагмент, а на какой выедет ставка. Да, конечно, художники что-то стали делать в компьютерных программах, но на открытии выставки даже такой ас, как Александр Орлов, говорил, что однажды Николаев нашел в его эскизах ошибку: человеческий глаз оказался точнее компьютера.

Снова процитирую кочергинского «Островитянина», обращенного к коллеге-Гаврилычу: «Ты помнишь, как мы радовались, когда удалось заставить вспухнуть желваками холст, сделать из холста невозможное — физиологию в „Холстомере“ Л. Толстого. Или два сильно муарившихся тюля подчинить масштабу глаза и превратить неприятный оппартистский эффект муара в ощущение колыхающейся листвы и выиграть главную идею „Дачников“ для Г. А. Товстоногова. А как мы были довольны, когда у нас в работе к „Возвращению на круги своя“ И. Друце получился, наконец, природный храм, в котором (по замыслу сдвинутого чертиками Бориса Ивановича Равенских — светлая ему память!) должен был умереть Великий русский человек — Л. Толстой! Или уже, я вспоминаю, как на макет монстриальных „Мертвых душ“, который мы привезли с тобой Ю. П. Любимову на Таганку, после сдачи его начальникам, в театр приехали все знаменитейшие московские „бояре“ — макетчики и отзырили тебя пристально и отдельно от меня с завидками в глазах своих и уважением к твоей островной персоне. А как мне-то было приятно, твоему поводырю с Петроградской. От сейчас же могу сказать тебе и вам, дорогие друзья, что натворил ты, наш Миша, для всех нас много всякого замечательного. Давно ты у нас уже мэтр и цеховая гордость».

Теперь вспухшая декорация «Истории лошади» стоит на выставке, как и «Возвращение на круги своя» — то ли храм, то ли форма для кулича. А вот «Мольер» — декорация спектакля Юрского, ставшая похоронным убранством сцены БДТ, в ней хоронили всех…
Макет дает увидеть форму спектакля в абсолюте, не размазанной по сцене, идеально вылепленной и скомпонованной. И удивительно, как Михаил Гаврилович чувствовал индивидуальность каждого своего коллеги: макеты к спектаклям Марины Азизян гораздо менее буквалистские, чем макеты к спектаклям великого геометра Кочергина…

Это выставка театральных драгоценностей, спасибо за идею Марине Азизян, а за выполнение — Юрию Сучкову.

В первой комнате по периметру идет отфотографированный верстак мастера Николаева со всеми тонкими заготовками, рабочим хаосом материалов, кисточек и клеев. Жена Михаила Гавриловича настригла из писем маленьких фрагментов-свидетельств прихода актера Николаева в новую профессию, Любовь Овэс сделала кураторские аннотации. Расклеены по верстаку маленькие фотографии друзей-художничков, словно все они собрались в макетной.

В другом зале — собственно макеты. И вы попадаете в мир, где одновременно идут «Бесы», «Братья и сестры», «Дом» МДТ и «Федра» с «Двенадцатой ночью» БДТ, «Монолог о браке» Камы Гинкаса и «Дама с собачкой» Анатолия Праудина. В макетах видно родство Орлова с учителем Кочергиным, близость к ним Порай-Кошица и непохожесть Капелюша и Пастуха.

А еще это, конечно, место театральных воспоминаний, площадка ностальгии по той великой театральной культуре, которая была обеспечена «сценографическим Ренессансом» 60–70-х.

Макеты Николаева ее сохраняют.

Вы уже надели галоши и взяли зонт? Вы уже выехали?..

Ну, а о том, как они с Кочергиным бродяжили по Северу, прочтите в «Островитянине» — нежном рассказе про Мишу Николаева, а нежности ведь от Эдуарда Степановича фиг дождешься, это знают все…