Где-то между Коста-Рикой и Колумбией рядом с его хижиной высадились браконьеры. И спросили о страхе.
Диме Поштаренко 33 года. Читатели «Фонтанки» знакомы с ним с 2015-го как с автором трехмерных панорам о Великой Отечественной войне. К этому времени он успел воплотить в жизнь мечты детства, получить федеральную известность и государственное признание и стал героем отличного документального фильма.
Казалось бы — вот жизненный путь, прямой, как уходящий к горизонту рельс. Но Дима продолжает искать. И в результате этого поиска буквально пересобрал себя заново.
Вот его рассказ.
Корабль идет в Антарктиду
...Когда мне было семь, мне подарили фотоаппарат. И я снимал на пленку исключительно закаты. Мне очень нравился этот режим съемки. Позже я занялся фотографией профессионально. В юности снимал интервью и концерты по работе. С тех пор у меня сохранилась оптика и фототехника. Но на период работы над трехмерными панорамами это увлечение пришлось отложить в сторону — просто не оставалось времени ни на что другое.
А потом наступил момент, когда главные мечты, которые были у нас с ребятами из мастерской «Невский баталист», мы реализовали. Наши экспозиции есть от Калининграда до Сахалина. В них вложена юность нашей команды. За десять лет мы набили руку на этой работе и теперь регулярно строим декорации для кино и музеев.
Во время работы над трехмерными панорамами жизнь связала меня с «Ленфильмом». И у меня появилась новая мечта — документальное кино. Режиссер Костя Селин, который снял фильм «Живой», многому меня научил. И вот благодаря рекомендации «Ленфильма» я стал участником 69-й Антарктической экспедиции Арктического и антарктического научно-исследовательского института в качестве кинооператора. Прямо сейчас я отправляюсь в Антарктиду.
Моя задача минимум — собрать фото- и видеоматериалы, которые в дальнейшем будут использоваться для создания фильмов и видеороликов. Задача максимум — снять интересное документальное кино.
С собой я беру не только современную технику, но и много старого пленочного оборудования. Хочу сделать большую выставку поляроидных фото. Антарктиду вряд ли кто-то снимал на такую пленку, а ведь это совершенно другая магия, отличная от цифровых изображений.
Некоторые технические штуки приходится буквально изобретать самостоятельно. Например, я везу с собой специальные кронштейны для съемки, чтобы в кадре были видны мои руки, а у зрителя возникало ощущение присутствия. Я хочу перенести зрителя в свой фильм, как мы переносим посетителей наших экспозиций в военную эпоху. Еще у меня будет «подводный дрон». Это приспособление, сваренное из металла. Кидаешь его за борт, подтаскиваешь к себе и снимаешь брюхо судна, облепленное ракушками. Или гигантский винт под водой. С Сергеем Астаховым, оператором фильма «Брат-2», мы придумали «третью руку», которая выходит из-за спины оператора и на нее крепится экшен-камера или смартфон. Такой более продвинутый аналог селфи-палки, оставляющий руки свободными для другой техники.
...Сборы были настолько серьезные, словно я в космос улетаю. Кроме медкомиссий и физподготовки, огромное количество бумаг. Я прошел обучение и получил книжку моряка. Неожиданный поворот биографии. Я ведь всегда был каботажником, на сапсерфе ходил вдоль берегов, но никогда не отправлялся через весь мир на большом корабле. Впереди — неведомый мир.
Когда вы будете читать этот текст, судно «Академик Федоров», частью команды которого я стал, уже окажется в море. В Петербург вернусь только к лету 2024 года.
Мир (не)открыт до конца
Несколько лет назад, когда мы работали над экспозицией в Центральном музее Великой Отечественной войны в Москве, мне позвонили друзья. И предложили приключение: они будут перегонять лодку на другом конце земли, в команду нужен человек. Я тут же согласился и купил билет до Панамы. Но вылететь так и не смог. А билет авиакомпания заморозила, так что он остался про запас.
Потом, года три-четыре назад, я все-таки добрался до Панамы, чтобы увидеть остров, на котором снимали «Последнего героя» с Сергеем Бодровым. Мы эту передачу всей семьей смотрели. За время, прошедшее со съемок, остров превратился в настоящий туристический Лас-Вегас. Не могу сказать, что мне это нравится. Примерно то же случилось с Териберкой. Я бывал там, когда об этом месте мало кто знал. Сейчас ездить туда ловить северное сияние стало модно. С одной стороны, здорово, что развивается туризм внутри страны. Но с другой — в мире остается все меньше нетронутых, безлюдных мест, где можно испытать опыт настоящего одиночества, встретиться с самим собой. Даже острова в океане теперь преимущественно или принадлежат кому-то, или превращены в национальные парки, где нельзя ставить лагерь и разводить костер. А мне нужно было именно такое место.
В 2022 году я почувствовал, что внутри меня накопилось слишком много всего. Все вместе как-то тяжело сложилось. Я понял, что мне необходим остров, где никого нет.
Несмотря на некоторое разочарование, та первая поездка в Панаму мне очень помогла. Там я познакомился с местными людьми, которые впоследствии направили мой поиск в нужное русло. Так я узнал о необитаемом острове на границе Коста-Рики и Панамы и племени нгабе-бугле.
Тот самый остров
Мое второе путешествие в Панаму началось в декабре 2022 года. Нгабе-бугле — коренной народ, который ведет традиционный образ жизни между Коста-Рикой и Колумбией. Я нашел их контакты и долго уговаривал меня принять. Им было сложно объяснить разницу между туристом и путешественником и почему белый человек хочет жить с ними в их хижинах и спать на полу, а потом отправиться на остров один, а не поселиться в гостинице, как все нормальные приезжие. В конце концов договориться удалось.
На протяжении месяца нгабе-бугле учили меня нырять, стрелять под водой рыбу, а потом готовить ее на костре. У меня был с собой сапсерф «Робинзония», который уже побывал со мной много где, в том числе в Исландии и на Дальнем Востоке. Местным детям он так нравился, что они часто предлагали поменяться: брали серф покататься, а мне оставляли свою долбленку, которая выглядела как экспонат этнографического музея.
Все это время я искал ответ на вопрос, что значит необитаемый остров для каждого из нас. Нам всем это понятие знакомо с детства по книгам и приключенческим фильмам. Потом, когда мы становимся старше, необитаемый остров превращается в место, где ты можешь от всех укрыться, спрятаться. В этом остается очень много романтики.
На самом же деле необитаемый остров — это большая бытовуха.
Корми костер
Ты остаешься совсем один, и на тебя одного ложатся все базовые обязанности для поддержания жизни, которые в любом обществе, общине или семье распределены между многими людьми. Это — внешняя сторона истории. А есть и внутренняя. Когда ты все время один, в молчании и изоляции, тебя начинают атаковать всякие «невысказанности», накопившиеся за годы. Например, ты вспоминаешь, как тебя атаковал близкий человек, как тебе причиняли боль — или ты причинял, и что надо было бы сказать в той ситуации, и что бы ты сказал теперь. Ты физически спишь в гамаке в какой-то хижине посреди Карибского моря, а душевно мечешься где-то в своем прошлом. И до тебя со всей очевидной ясностью доходит: нельзя говорить ничего лишнего, что ранит другого.
И вот я наконец оказался на своем необитаемом острове. Ребята из племени привезли меня туда и уехали.
Началась та самая бытовуха.
Изо дня в день ты кормишь свой костер. Ты не можешь не уделить ему время, потому что на нем ты готовишь рыбу. Утром проснулся, раздул костер, приготовил завтрак. Потом собираешь дрова вокруг своего лагеря, с каждым днем уходя за ними все дальше и дальше, потому что рядом уже все собрал. И с каждым днем твои физические возможности словно меняются. В первый день тебе кажется, что вот то огромное бревно в полукилометре от дома ты даже поднять не сможешь. А через трое суток уже тащишь его к своему костру через джунгли.
Ты постоянно в движении. Собрал дрова — ныряешь, чтобы подстрелить рыбу на обед. И вскоре начинаешь видеть воду во сне, потому что проводишь в ней по три-четыре часа в день.
На острове у меня впервые в жизни случилась самая настоящая паническая атака. До этого я знал, что такое бывает, но, когда переживаешь это сам, это знание не слишком помогает. Я, как обычно, нырял в рифах в поисках рыбы. Вынырнул, а у меня пошла кровь горлом. А вдруг это баротравма? А ты совершенно один, за тобой приедут лишь через неделю, связи нет и помощи ждать неоткуда. А вдруг это — конец? Начинаешь себя накручивать, паника разгоняется, и очень сложно собраться. Похожее состояние было в Исландии, когда меня паром чуть не переехал, но тогда ощущения были, скажем так, не настолько яркие.
Когда этот эпизод был позади, выяснилось, что за месяц моих скитаний и ныряний в морской воде слизистая просто «устала» и вот так отреагировала на соль, поступающую через дыхательную трубку.
Намного опаснее был момент, когда к моему острову причалила лодка браконьеров. Представьте себе: остров на границе Коста-Рики и Колумбии, через которую идет бешеный наркотрафик. Из лодки на берег выходят пятеро мужиков, и они начинают перерывать твои вещи.
У них была долбленка с мотором, и я услышал их издалека. Понял, что лучший вариант — идти и знакомиться, а не пытаться прятаться по кустам. В конце концов, они явно тут не впервые и на острове отлично сориентируются. Я решил завязать диалог. Стал показывать им фотографии моего отца, как он ловит большую рыбу на далекой Ладоге, и показывать пальцем на рыбу в их долбленой лодке. Общались на испанском и через офлайн-переводчик.
Дмитрий Поштаренко
Они остались заночевать. На следующий день я выловил здоровенную рыбину и подарил им. Мой сап они буквально ощупывали со всех сторон, удивлялись. Оказалось, что у них на острове есть еще одна долбленка, припрятанная на всякий случай. И они оставили мне ее попользоваться. Я ставил камеру на сап, привязанный к долбленке, садился в нее и греб веслом, которым разжился в племени во время моей подготовки.
Понятно, какой вопрос возникает после этой истории. Панамские браконьеры, с которыми я двое суток невольно делил свой необитаемый остров, практически сразу меня об этом спросили, когда во время разговора я передал свой телефон одному из них, чтобы он воспользовался переводчиком.
«А ты не боишься тут один?» — прочитал я на экране.
На меня внимательно смотрели пять пар глаз.
А я как-то настроился на хорошую волну.
Нет, говорю, не боюсь.
То, что тебя (не)убьет
На самом деле бояться не надо. Надо быть дисциплинированным. Как только расслабляешься, пропадает собранность, может случиться настоящая беда.
Дмитрий Поштаренко
Первые дни ты заправляешь штаны в носки. А потом начинаешь везде ходить в шортах. И как раз в этот момент откуда-то прямо на тебя выползает черный скорпион. И ты вспоминаешь, что ты на острове. Не совсем один, скажем так. Повсюду копошится, ползает и живет своей жизнью кто-то мелкий, ядовитый и неприятный. Ты ему, кстати, тоже не нравишься.
Поэтому — заправляешь штаны в носки и несколько раз в день подметаешь пол своей хижины. И вокруг костра тоже все обметаешь, чтобы нигде не валялось ни листика, ни травинки, под которыми можно спрятаться. Однажды я потерял бдительность, потянулся не глядя за хворостом и буквально взял в ладонь большого мохнатого паука. К счастью, я сориентировался быстрее, чем он, и успел отдернуть руку.
От физических нагрузок очень устаешь. Утром просыпаешься — уже уставший. Зато когда готовишь в пальмовых листьях рыбу, которую сам же выследил и поймал, это самая вкусная еда на свете.
И спустя неделю ты на своем необитаемом острове живешь, как будто вокруг сплошные супермаркеты. Ты знаешь, что вот здесь найдешь воду, а туда можешь сплавать за апельсинами или лимонами. А вот там тебя ждут кокосы, прямо-таки целый склад кокосов.
Ты весь в ссадинах, порезах, ожогах, потому что работаешь с костром и ныряешь среди рифов. Настройки организма начинают работать по-другому. Приходит спокойная уверенность. Понимание.
В общей сложности мое путешествие продолжалось два с половиной месяца, а в одиночестве на острове я провел всего-навсего неделю. Этого, конечно, очень мало. Но у меня все равно было ощущение, что прошла целая жизнь.
Когда я отправлялся туда, я был скован, сжат внутри себя. И произошла распаковка. Возвращение к детству и юности.
В Петербург я вернулся в марте уже другим.
Сокровища Поштаренко
Из Панамы я привез огромное количестве видеоматериалов. Их надо будет отсмотреть, сделать черновой монтаж, а потом превратить в фильм. Это будет кино об одиночестве.
Цивилизация катастрофически быстро меняет мир. Очень мало мест на планете, где остались такие острова, как тот, где я переживал свой опыт. Поэтому я не буду говорить его название и уж тем более давать какие-либо координаты. Я могу дать другим только рисунок ключа. А ключ они отыщут сами.
Конечно, я планирую вернуться на свой остров. Я там кое-что оставил, надо будет это забрать.
Когда в 2022 году я побывал с экспедицией на Дальнем Востоке, на мысе вдали от цивилизации я закопал сундук. Обычный строительный пластиковый сундук, а в нем — письма от моих родных. Я специально попросил их написать мне эти письма и сложил в сундук не читая. Это капсула времени. Она предназначена для меня.
На острове в Панаме я закопал второй такой сундук. И тоже с письмами. И вот я в Петербурге, а мои тайные сокровища — в двух тайных точках на разных концах планеты. Эти сокровища надо когда-нибудь забрать.
А вот что самое главное я понял.
Когда мне было лет пять, я шел по берегу Невы в сторону от Шлиссельбурга совсем один. Собирал ракушки, патроны, набивал ими карманы и приходил домой. Карманы у меня были растянутые, песочные и мокрые. Меня за это часто ругали дома.
И вот я остановился, посмотрел на себя, вспомнил детство. И подумал: когда у меня будут дети, я хотел бы, чтобы они собирали ракушки.
Записала Венера Галеева,
«Фонтанка.ру»