С начала XXI в. в политическом дискурсе все чаще стало использоваться такое понятие, как «красные линии» (redlines). Данный термин можно было услышать в речах президента США Барака Обамы, премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху, президента Российской Федерации Владимира Путина, министра иностранных дел Ирана Хосейна Амира Абдоллахиана и многих других. Несмотря на все большую частоту применения данного термина в международной политике, в российской научно-исследовательской среде этому вопросу не уделяют должного внимания, хотя его влияние на современную конъюнктуру в мире весьма велико. Понимание данной концепции необходимо для ее успешной реализации и защиты национальных интересов, так как «красные линии» существуют независимо от того, открыто ли о них заявляли или нет. Но откуда же взялись и что из себя представляют «красные линии»?
Происхождение «красных линий»
Игорь Истомин:
Международно-политическая теория и её критики
Существует несколько теорий происхождения этого термина. Согласно версии американского лингвиста Бена Циммера, в англоязычной практике возникновение словосочетания восходит к временам Крымской войны, а конкретно к обороне 93-го Шотландского пехотного полка в битве при Балаклаве, когда для парирования возможной атаки русской кавалерии был получен приказ о построении в шеренгу по двое вместо предусмотренной уставом шеренги по четыре, а отличительные красные мундиры британской армии дали название этому событию — «тонкая красная линия» (Thin Red Line). Тем не менее сомнительно, что международная практика использования данного термина активизировалась только после этого случая, который слабо согласуется с современной интерпретацией выражения.
Также связывают возникновение термина с отображением на панели автомобиля опасного предела оборотов двигателя: достигнув обозначенной черты, безопасность уже не гарантируется, — что впоследствии перешло и в политическую плоскость.
Следующая теория представлена Александром Мельником, профессором бизнес- школы ICN во Франции, согласно которой в политическую практику использование этого термина пришло после заключения «Соглашения о красной линии» между английскими, американскими и французскими нефтяными компаниями в 1928 г., регулировавшего нефтедобычу на обломках Османской империи. В ходе переговоров никто из присутствующих не знал точных границ империи до ее распада, и чтобы исправить это, бизнесмен армянского происхождения Галуст Гюльбенкян схватился за красный карандаш и произвольно провел границу поздней Османской империи.
Рассматривается также корреляция происхождения «красных линий» с названием реки Рубикон (от лат. ruber — красный), вода которой имела красноватый оттенок. По законам Римской империи запрещалось пересечение реки легионам наместников. Однако сам факт ее перехода имел огромные политические последствия по причине того, что у Сената не оставалось иного выбора, кроме как объявить перешедшего изменником и объявить ему войну.
Таким образом, на сегодняшний день точно не установлена единая версия возникновения термина. Тем не менее он прочно вошел в политический лексикон, и в мире сложилось общее представление о работе и применении «красных линий».
Применение концепции
Общий смысл понятия сформулирован Оксфордским словарем, определяющим «красную линию» как «предел, за которым чье-либо поведение становится неприемлемым». В области международных отношений данное понятие применяется для «предотвращения события или явления, которое считается неприемлемым», согласно докладу французского политолога Брюно Тертре о дипломатии «красных линий» [1].
Использование этого термина подразумевает взаимодействие как минимум двух акторов на международной арене, один из которых, устанавливающий «красную линию», определяет некие рамки допустимого для компромисса, чаще всего в переговорном процессе, а также демонстрации предела, при котором недопустимы какие-либо изменения. Например, государства, поддерживающие постоянные дипломатические отношения с Китайской Народной Республикой или желающие это сделать, обязаны воздерживаться от заключения каких-либо официальных отношений с Тайванем [2].
Помимо этого, «красные линии» используются при выставлении ультиматумов, демонстрации собственной позиции международным наблюдателям и участникам по тому или иному вопросу, например, обозначения casus belli (повода к войне). Так, в июне 2020 г. в ответ на успешное наступление сил Правительства национального согласия в Триполи при поддержке турецкой стороны президент Египта Абдул-Фаттах Халил Ас-Сиси публично заявил, что «безопасность Ливии является частью национальной безопасности Египта… Сирт и Эль-Джуфра — «красная линия», которую мы не позволим пересечь», тем самым угрожая ввести египетские войска на территорию Ливии.
Описываемая концепция применяется и для конкретизации союзнических обязательств. Каждый новый президент США подтверждает распространение американо-японского договора о безопасности на спорные с КНР острова Сенкаку. «Следующий президент США — господин Байден — подтвердил, что договор о безопасности между Японией и США распространяется на острова Сенкаку», — заявил, отвечая на вопросы журналистов, премьер-министр Японии Ёсихидэ Суга 12 ноября 2020 г.
В связи с этим можно сделать вывод, что в первую очередь концепция «красных линий» относится к стратегии сдерживания. Помимо этого, данный термин можно связать и с политикой принуждения, рассматривая его в качестве ультиматума. Также «красные линии» — необходимый инструмент сотрудничества, например, используемый для оформления союзнических отношений между государствами.
Теоретическое осмысление «красных линий»
Если обратиться к позитивистской парадигме международных отношений, то примером негласной, но всем понятной «красной линии» выступает государственная граница, попытка нарушения которой влечет за собой необратимые последствия (исходя из того, что ключевой национальный интерес — это обеспечение собственной безопасности в анархичной среде, в которой осуществляются международные отношения). Кроме того, государства во внешней политике, согласно реалистской парадигме, руководствуются, помимо безопасности (самосохранения), еще двумя главными мотивами: ростом экономического и политического потенциала, а также поддержанием собственного престижа. В соответствии с этим напрашивается вывод, что концепция «красных линий» соотносится с понятием «национального интереса» — ключевого в реализации внешней политики для государственных акторов. Кроме того, красные линии, в соответствии с позитивистким подходом к международным отношениям, остаются объективными и неизменными с начала существования национальных государств.
Продолжая тему соотношения понятия «национальный интерес» и концепции «красных линий», можно заключить, что оба понятия тесно связаны с понятием «сила». Ганс Моргентау, один из самых известных идеологов школы политического реализма, предложил следующее определение «силы», включающее в себя такие компоненты, как «военные ресурсы; промышленный потенциал; природные ресурсы; геостратегические преимущества; численность населения; культурные характеристики (национальный характер); национальную мораль; качество дипломатии и государственного руководства» [3]. В дальнейшем в теориях неореализма и неолиберализма произошло расширение понятия «сила», которое стало включать в себя превосходство в экономической, информационной, культурной и политической областях [4].
В связи с этим государства, открыто устанавливающие «красные линии», должны обладать достаточной силой, чтобы дать всеобъемлющий ответ в случае их пересечения, иначе это негативно отразится на их престиже в глазах других игроков на мировой арене, укрепление которого считается в реалистской парадигме одним из трех главных мотивов внешней политики вместе с обеспечением безопасности государства и с удовлетворением экономических потребностей политически значимых слоев населения.
В качестве исторического примера можно привести «открытие» Китая в XIX в. после Опиумной войны 1840–1842 гг., когда вслед за явно прочерченной «красной линией» со стороны китайских властей о недопустимости контрабанды опиума в страну началась война между Великобританией и Империей Цин, в которой многочисленные китайские вооруженные силы потерпели сокрушительное поражение. Итогом стало подписание первого неравноправного договора Китая с Великобританий, а впоследствии и со всеми остальными великими европейскими державами.
Для более комплексного рассмотрения данной концепции необходимо обратиться и к постпозитивистской парадигме международных отношений, которая ставит под сомнение методологические основы позитивизма, главным образом рационалистическую теорию познания, разделяющую субъект и объект и предполагающую возможность накопления «объективных» знаний и создания всеохватной теории. Исходя из нее существующая реальность считается социальным конструктом — «продуктом человеческого альтернативного выбора», созданная с помощью языка. И такие широко используемые в дискурсивном поле понятия, как «государство», «национальная идентичность», «национальный интерес», «анархия», — также являются продуктом взаимодействия общества [5]. Следовательно, и термин «красные линии» необходимо рассматривать в качестве социального конструкта, согласно идеям постпозитивизма.
Это несколько усложняет картину, так как само понятие «национальная идентичность», которое можно интерпретировать как представление о самих себе в мире, и связанное с ним понятие «национальный интерес» постоянно меняются под воздействием ведущейся борьбы различных агентов как внутренних сил (политические партии, СМИ, государственные органы), оказывающих влияние на общественное сознание, так и внешних (государства), во взаимодействии с которыми созданное о самом себе мнение «тестируется», исходя из поведения других факторов международных отношений [6]. В связи с этим в постоянно меняющемся мире становится невозможно объективно определить национальный интерес и связанное с ним понятие «красные линии».
Несмотря на то, что «красные линии» часто озвучиваются государствами открыто во время выступления официальных лиц или закрепляются в различных нормативно-правовых актах, остается фактор неопределенности, связанный с возможностью различного восприятия и понимания этих «границ» остальными акторами международных отношений и того государства, которое их выдвинуло.
Концепция «красных линий» исходит из соображения обеспечения безопасности государства, следовательно, необходимо рассмотреть изменение к подходу определения угрозы безопасности в постпозитивистских теориях. Так называемая Копенгагенская школа международных отношений выдвинула новый подход к изучению вопросов безопасности, концентрируя внимание на том, как те или иные вопросы становятся вопросами безопасности. Ее основными представителями стали Б. Бузан и О. Уайвер, которые предложили новую модель понимания региональной и международной безопасности. Итогом их исследования стал вывод о том, что угрозы безопасности конструируются на основе нашего восприятия, а не существуют объективно. Некий объект становится угрозой только после того, как принимается решение, что данный объект является угрозой, и начинаются действия в соответствии с этим решением. Ключевым термином в области исследования безопасности становится так называемая «секьюритизация», которая обозначает «процесс того, как какой-то вопрос или проблема становятся вопросом или проблемой безопасности» [7].
Возвращаясь к «красным линиям», а именно к их физической форме в виде государственных границ, возникает следующий вопрос: будет ли случайное или намеренное пересечение незначительной частью вооруженных сил государственной границы с заходом на территорию другого государства рассматриваться как акт пересечения «красной линии», за которой должен обязательно последовать незамедлительный ответ?
В первую очередь следует определить роль взаимодействующих государств по их отношению к друг другу. Так, Александр Вендт, исследователь конструктивизма, предлагает следующие три типа «ролей»: враг, соперник и друг [8]. Исходя из уровня взаимоотношений между государствами, степень жесткости их ответа на пересечения «красной линии» будет различаться. Однако история знает примеры, когда оба государства по-разному воспринимали свои роли по отношению друг к другу. Примером может служить ситуация перед началом Великой Отечественной войны в 1941 г. во взаимоотношениях СССР и нацисткой Германии. На неоднократные нарушения государственной границы Советского Союза военнослужащими нацисткой Германии СССР проявлял к ним терпимость, так как исходил из роли «соперника» в отношении Берлина для предотвращения эскалации конфликта, в то время как Германия уже воспринимала СССР в роли «врага». Тем самым в глазах военно-политической верхушки Рейха подобные терпимые действия Москвы могли интерпретироваться как признак слабости.
Следующий вопрос, который поднимает факт пересечения государственной границы. Так, в 2021 г. береговая охрана Филиппин обнаружила в спорных водах Южно-Китайского моря у берегов Спратли около 220 китайских рыболовных судов, которые предположительно были укомплектованы морскими ополченцами. Министр обороны Филиппин Дельфин Лорензана заявил, что Китай стремится занять еще больше территорий в спорном регионе. Однако Пекин парировал данные обвинение тем, что эти суда спасались от плохих погодных условий.
Данный пример иллюстрирует, во-первых, что стороны могут иметь разное видение ситуации на пересечение «красной линии». Кроме того, рассматриваемый кейс продемонстрировал неспособность филиппинских властей принудительно выслать китайские траулеры из-за гигантского разрыва в имеющихся ресурсах. В связи с этим, как говорилось выше, наличие силы играет огромную роль в эффективности реализации концепции «красных линий». Во-вторых, эту ситуацию можно рассматривать как проверку со стороны КНР союзнических обязательств США по отношению к Филиппинам, уже в качестве попытки пересечения американской «красной линии». Сторонами подписан в 1951 г. и ныне действует Договор о взаимной обороне между США и Республикой Филиппины, суть которого заключается в оказании помощи, если одна из сторон договора подвергнется агрессии.
Еще одна важная сторона проблемы гипотетического нарушения государственной границы заключается в степени реакции на пересечение «красной линии», лежащая в области теории игр как метода оптимальных стратегий. Какой силы должен быть ответ при случайном или намеренном нарушении границы, чтобы внутренние и международные наблюдатели не сочли наличие такой реакции или ее отсутствие слабостью или, наоборот, чрезмерным актом агрессии по отношению к «нарушителю», чтобы не пострадал престиж государства «потерпевшего», чья государственная граница была нарушена?
На основе всего вышесказанного можно сделать вывод, что концепция «красных линий» неотделима от концепции «национальных интересов», определяющей своего рода минимальные значения национальных интересов в свете восприятия государства, их установившего. Пересечение «красных линий» будет являться угрозой безопасности для этого государства, понимаемой в самом широком смысле этого слова и включающей не только военную безопасность, но и политическую, экономическую, репутационную и т.д., с последующей угрозой наказания международного актора, который пересек данную линию. При этом концепция «красных линий» не лишена относительной «свободы» интерпретации и связана с вопросом восприятия установившего ее государства и остальных игроков на мировой арене.
Когда «красные линии» не работают
Тем не менее политическая реальность показывает неоднозначность эффективности открытого использования концепции «красных линий» в международных отношениях. Первой причиной провала данной концепции, когда «красные линии» оказались неспособны удержать противника, чаще всего служит размытость определения «предел допустимого», а также тех последствий, которые последуют за нарушение этого предела, особенно когда существует восприятие, что ставки в игре относительно невысоки. Это может быть связано с непониманием взаимодействующих сторон, нежеланием или неспособностью установившего государства дать ясную формулировку. Так как наиболее ярким примером «красной линии» является государственная граница, военная агрессия против суверенной территории будет актом нарушения этой самой линии и вызовет оборонительную реакцию. Однако на практике некоторые государственные границы могут не всегда быть точно определены или выступать предметом спора, например, Кашмир (между Индией, Китаем и Пакистаном) или Нагорный Карабах (между Арменией и Азербайджаном).
Алексей Арбатов:
Ядерные метаморфозы
Другим ярким примером неясности определения границ можно считать Фолклендскую войну 1982 г. Фолклендские (Мальвинские) острова были частью заморских территорий Великобритании, и до того момента официально Лондон никогда не делал заявления о готовности сражаться за острова, поэтому у Аргентины не было никаких оснований полагать, что Великобритания будет столь активно защищать Фолкленды.
Однако даже если «красная линия» точно обозначена, иногда может оказаться проблематичным точное определение того, что является агрессией, и/или против кого она должна быть направлена. Это связано с использование некоторыми странами ополченцев или любых других негосударственных групп в целях обхода или размывания установленных линий. Например, подобную тактику обхода «красных линий» использует Иран, согласно докладу НАТО по иранским прокси-формированиям, поддерживая ополчения хуситов на территории Йемена, что позволяет им осуществлять нападения на объекты внутри территории Саудовской Аравии с использованием баллистических ракет и беспилотных летательных аппаратов (БПЛА).
Следующей причиной неудачи концепции «красных линий» служит неясность последствий за их пересечение. В частности, после произведенных ядерных испытаний КНДР американский президент Джордж Буш-младший выступил с речью, в которой указал, что «передача Северной Кореей ядерного оружия или материалов государствам или негосударственным структурам будет рассматриваться как серьезная угроза для США, и мы будем требовать от Северной Кореи полной ответственности за последствия таких действий». Однако, что понимать под словосочетанием «полная ответственность»? Неудивительно, что такое заявление произвело слабое впечатление на власти Пхеньяна, которые продолжили поставлять ядерные технологии и технологии по производству баллистических ракет в Сирию, Мьянму и Иран, согласно докладу комитета СБ ООН по санкциям в отношении КНДР.
Еще одной из главных причин неудачного использования концепции «красных линий» служит нерешительность государства, обозначившего эту линию, реализовать угрозу за ее пересечение. Помимо этого, влияние на успешность реализации концепции будет оказывать и «репутация» государства, их установившего. Примером могут служить события, приведшие ко Второй мировой войне, когда нацистская Германия объявила войну Польше, несмотря на англо-французские гарантии безопасности, данные Варшаве в марте 1939 г., по причине того, что на такое восприятие Берлина повлияло прошлое поведение Парижа и Лондона по отношению к Чехословакии в 1938 г.
Более современный пример связан с азиатским турне Нэнси Пелоси, спикера палаты представителей США, начавшегося 31 июля 2022 г. Одним из заявленных мест посещения оказалась Китайская Республика (Тайвань) — частично признанное государство, куда после окончания гражданской войны в Китае сбежали сторонники Гоминьдана. По мнению правительства Китайской Народной Республики, Тайвань считается частью территории единого китайского государства, поэтому Пекин препятствует любым официальным визитам на остров со стороны зарубежных гостей без согласования с КНР. После того, как стало известно, что одним из мест посещения Пелоси станет Тайвань, пресс-секретарь китайского министерства обороны Тан Кефей отметил следующее: «Если американская сторона будет настаивать на том, чтобы идти своим путем, китайские военные никогда не будут сидеть сложа руки и, безусловно, примут решительные меры для предотвращения любого вмешательства внешних сил и сепаратистских заговоров о «независимости Тайваня», а также решительно защитят национальный суверенитет и территориальную целостность». Тем не менее «решительный меры» после посещения спикера палаты представителей США острова так и не последовали, и уже менее чем через две недели новая делегация американского Конгресса вновь посетила Тайвань.
В связи с этим важно отметить, что недостаточно просто иметь силу для реализации угроз за пересечение «красных линий», необходимо обладать достаточной политической волей, чтобы реализовать ответные меры после пересечения этих линий. Большая проблема эффективности исследуемой концепции возникает тогда, когда линия сдвигается после ее установления, и в результате другие акторы, потенциальные «нарушители», начинают терять веру в возможность реализации последствий за ее нарушение.
Опять же опыт межвоенного времени 1919–1939 гг. демонстрирует существование данного правила: ситуация, когда Великобритания подписала с нацистской Германией соглашение о морских вооружениях, согласно которому соотношение военных флотов Лондона и Берлина составляло 100 к 35, а количество подводных лодок уравнивалось, стала прямым нарушением условий Версальского мирного договора. Затем последовали милитаризация Рейнской области, аншлюс Австрии, раздел Чехословакии. Для Великобритании и Франции перемещение «красной линии» остановилось лишь на Польше.
Сходная ситуация сложилась по отношению правительства США к северокорейской ядерной программе. В 1994 г. администрация Б. Клинтона заявила, что переработка ядерного топлива (для производства плутония) станет «красной линией» и, вероятно, приведет к военным действиям. Однако, когда Пхеньян начал производить плутоний, Вашингтон закрыл на это глаза. Затем последовала «красная линия» от Дж. Буша-мл., упомянутая выше, которая также была пересечена КНДР без соответствующей реакции со стороны правительства США.
С проблемой перемещения «красных линий» или отсутствия обещанных мер в случае их пересечения возникает действительно интересный вопрос о восприятии их обществом внутри государства, установившего эти линии. Население страны, особенно с развитым гражданским обществом, может обладать собственным восприятием «красных линий», основанным на историческом прошлом, государственной пропаганде, работе СМИ и т.д. Политическим элитам просто сдвинуть в ту или иную сторону «красные линии», однако убеждение общества в необходимости подобного перемещения — гораздо более длительней процесс. В итоге можно предположить, что подобные изменения могут быть восприняты обществом как проявление слабости своего правительства, что может теоретически привести к утрате общественного доверия к собственным политическим элитам, следствием чего может стать поражение на последующих выборах или даже дестабилизация внутриполитической ситуации в государстве в результате митингов и протестов. В связи с этим правительство, проявившее слабость, будет нести, кроме внешних репутационных издержек, еще и внутренние имиджевые потери.
С другой стороны, чем сильнее развито гражданское общество, тем больше политические элиты несут издержек в случае проявления слабости во внешней политике, что ведет к тому, что правительства более осторожно пользуются концепцией «красных линий», а в случае их нарушения с меньшей вероятностью отступают от заданного предела.
Возвращаясь к неоднозначности использования во внешней политике исследуемой концепции, необходимо указать, что она перестает работать, когда потенциальный «нарушитель» может прийти к выводу, что «игра стоит свеч», или, другими словами, определенные последствия от пересечения «красной линии» не превосходят потенциальную выгоду от ее нарушения.
Одной из причин войны Судного дня 1973 г. послужило осознание президентом Египта Анваром Садатом того факта, что любой ответ со стороны Израиля на агрессию принесет меньше негативных последствий, чем потенциальный успех военной кампании, которая, как минимум, гарантирует Египту восстановление его престижа на международной арене, а, как максимум, позволит «скинуть в море» Израиль.
Другой пример — оккупация Кувейта Ираком в 1990 г., когда иракский президент Саддам Хуссейн исходил из того, что стабилизация экономической ситуации в Ираке превзойдет издержки, которые будут связаны с международным осуждением агрессии против суверенного государства.
Продолжая тему потенциальных выгод от пересечения «красных линий», может произойти такое, что сильные государства будут подталкивать более слабые к пересечению «красных линий», установленных другими сильными игроками, для провоцирования каких-либо действий с их стороны, как бы оставаясь за спиной слабого государства, что, в свою очередь, позволит дестабилизировать политическую ситуацию у границ своего соперника. В итоге это вынудит тратить ресурсы на наказание слабого государства, которое пересекло «красную линию», либо поможет ударить по престижу игрока, установившего линию, по причине того, что он не ответит на пересечение или ответит крайне жестко, что приведет к международному осуждению таких действий.
По одной из версий, поводом к войне в Южной Осетии 2008 г. послужило то, что США подтолкнули грузинского президента М.Н. Саакашвили к агрессии против Южной Осетии и Абхазии, чтобы спровоцировать на какое-либо действие или бездействие российскую сторону. 28 августа 2008 г. на тот момент премьер-министр Российской Федерации В.В. Путин на встрече с участниками международного дискуссионного клуба «Валдай» высказал мнение, что «американские партнеры постоянно занимались подготовкой грузинских вооруженных сил, вкладывали немалые деньги, посылали туда огромное количество инструкторов, которые мобилизовывали армию… они просто одну из сторон конфликта — грузинскую сторону — подтолкнули к агрессивным действиям». Впоследствии с началом проведения операции по принуждению к миру вооруженными силами РФ западные СМИ начали формировать нарратив, смысл которого заключался в несоразмерности российской реакции на действия Грузии.
Еще одна проблема концепции «красных линий» заключается в установлении определенного порога, способного побудить оппонентов действовать ниже этой линии. Возвращаясь к заявлению Дж. Буша-мл., который высказался о «передаче Северной Кореей ядерного оружия или материалов государствам или негосударственным структурам», то это могло быть воспринято Пхеньяном как молчаливое согласие на продолжение ее ядерной программы.
Однако наиболее известный пример связан с неоднозначным заявлением госсекретаря США Д. Ачесона в 1950 г., когда в своей речи он обозначил американский оборонительный периметр (зону, которая находится под защитой вооруженных сил США) через Филиппины, Рюкю, Японию и Алеутские острова. Д. Ачесон создал впечатление у правительства КНДР, что Южная Корея находится за пределами американского оборонительного периметра, что способствовало началу Корейской войны 1950–1953 гг. [9]
Концепция «красных линий» не лишена и такого элемента, как неожиданная эскалация и риск просчета, который может быть связан с тем, что оппоненты на мировой арене будут пытаться проверить их на прочность. В частности, воздушное патрулирование рядом с зонами ПВО оппонентов, разведка или осуществление ограниченных вторжений в спорные регионы (пример с рыболовными китайскими судами у спорных островов с Филиппинами) способствуют реализации такой возможности. Другим примером могут служить кибератаки на критическую цифровую инфраструктуру оппонента.
Казнить, нельзя помиловать?
В результате из вышеописанных примеров следует, что реализация концепции «красных линий» на практике сопряжена с многочисленными трудностями и дилеммами. Но значит ли это, что данная концепция нерабочая и от нее следует отказаться?
Между тем постановка подобного вопроса не имеет смысла. Во-первых, «красные линии» вшиты в понятие национальных интересов. Получается, они будут существовать независимо от воли национального государства, как минимум в форме государственной границы, являющейся примером негласной красной линии. Во-вторых, установление «красных линий» входит в механизмы сдерживания, отказ от которых снижает эффективность этой политики. В-третьих, прочерчивать «красные линии» просто необходимо, когда, например, приходится подтверждать союзнические обязательства. Фактически это означает некую форму ограничения собственной «свободы» воли.
История и современность знают примеры и успешной работы концепции «красных линий». Иллюстрацией служит организация НАТО. Согласно статье 5-й Вашингтонского договора, «стороны соглашаются с тем, что вооруженное нападение на одну или нескольких из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как нападение на них в целом». Сложно поспорить, что на сегодняшний день НАТО является самым эффективным военно-политическим союзом.
Иван Тимофеев:
Гибридная война и гибридный мир
Другая известная действующая и ныне «красная линия» — ядерное сдерживание, которое является одним из гарантов предотвращения третьей мировой войны. Во время Карибского кризиса 1962 г. властями США были установлены «красные линии»: первая — «карантин» вокруг острова, вторая — предупреждение о том, что любая ракета, запущенная с территории Кубы, будет рассматриваться Вашингтоном как советская ракета со всеми сопутствующими последствиями. СССР так и не решился пересечь их. КНР также провела «красную линию» по отношению к Тайваню, заключающуюся в неприемлемости провозглашения независимости, особенно после принятия Пекином закона о сецессии в 2005 г., который легитимизирует применение силы.
На основе вышеперечисленных примеров и существующих других можно выделить некоторые закономерности, способствующие эффективности использования концепции «красных линий». Одним из важных условий успешной реализации исследуемой концепции становились необычайно высоко поднятые ставки в той игре, где они прочерчиваются. При этом необходимо проводить линии крайне осторожно. Лицам, принимающим решения, требуется со всей серьезностью подходить к любому сообщению о сдерживании, а также действительно обладать волей для немедленного ответа в случае ее пересечения.
Самые прочные «красные линии», которые теоретически больше заслуживают доверие, устанавливаются главой государства или другим высшим должностным лицом в форме заявления на основе заранее составленного текста. В идеале заявление должно содержать абсолютно ясные обстоятельства, при которых она будет считаться пересеченной, и четкие последствия этого. Однако в политике всегда необходим элемент неопределенности, поэтому для сохранения пространства маневренности один из двух элементов может иметь относительно широкое поле для толкования. Например, линия должна быть четко обозначена при несколько двусмысленных последствиях, либо относительно расплывчатая линия может существовать при четко определенных последствиях за ее пересечение. Однако в любом случае для игрока, который их чертит, ставки в игре должны быть высокими. Между тем, исходя из логики, лучше выбирать первый вариант, оставляя место для маневра именно в наказании, так как потенциальные нарушители могут подготовиться к последствиям, нивелируя их значимость, в случае если им будет заранее известно о них.
Из этого принципа исходят многие «красные линии», когда устанавливаются четкие пределы допустимого. Например, в той же статье 5 Вашингтонского договора после четкого определения условий следует более расплывчатое объяснение последствий: «[стороны] окажут помощь Договаривающейся стороне, подвергшейся, или Договаривающимся сторонам, подвергшимся подобному нападению, путем немедленного осуществления такого индивидуального или совместного действия, которое сочтет необходимым, включая применение вооруженной силы».
Все государства, обладающие ядерным вооружением, используют «красные линии» для определения порога его применения, однако те включают в себя степень свободы интерпретации, что совершенно необходимо, учитывая ставки. Согласно «Основам государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания», «Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие … в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». Подобная формулировка оставляет более широкое поле для маневра российского правительства, но нисколько не уменьшает значимость последствий для нарушившего эту линию.
«Красные линии» наиболее эффективно работают тогда, когда устанавливаются против относительно равносильных государств. И лучше, когда прямо указывается, на действия какой страны устанавливается определенный порог. В случае если соотношение сил будет очень сильно различаться между государствами, то существует опасность, что внешние акторы будут намерено склонять к действию ниже установленного порога или нарушению «красной линии» более слабое государство. С другой стороны, если слабое государство установило свои «красные линии» против сильного, то вряд ли оно сможет объявить о таких последствиях, которые бы оказались неприемлемыми для сильного потенциального нарушителя.
Таким образом, в международных отношениях уже прочно закрепилась практика применения концепции «красных линий» в процессе взаимодействия между государствами на мировой арене, которая подразумевает создание неких границ допустимого для участников международных отношений, за пересечение которых последует жесткий ответ со стороны установившего эти линии актора. Концепция «красных линий» является одной из важнейших составляющих политики соперничества и сотрудничества и в целом неотделима от такого понятия, как «национальный интерес». Несмотря на это, наблюдается неоднозначность эффективности открытого применения исследуемой концепции, связанная с ее политическим весом для всех государств на мировой арене и многочисленными условиями для ее успешной реализации. Все это требует осознанного и осторожного подхода при использовании данного инструмента.
1. Tertrais B. The Diplomacy of “Red Lines” // Recherchés & Documents. Fondation pour la recherche stratégique. 2016. Vol. 2. P. 7.
2. Плеханов Д.В. Проблема признания Тайваня в международном сообществе // Российский юридический журнал. 2013. № 1. С. 29.
3. Цыганков П.А. Международные отношения. М.: Новая школа. 1996. С. 201.
4. Цыганков П.А. Теория международных отношений. М.: Гардарики. 2003. С. 281.
5. Цыганков П.А. Теория международных отношений. М.: Издательство Юрайт. 2022. С. 45.
6. Там же. С. 46.
7. Buzan B., Wœver O. Regions and Powers, the Structure of International Security. Cambridge. MA: Cambridge University Press. 2003. P. 40.
8. Алексеева Т.А. Мыслить конструктивистски: открывая многоголосый мир // Сравнительная политика. 2014. № 1. С. 9.
9. Садаков Д.А. Определение места Республики Корея в тихоокеанской системе безопасности США в преддверии корейской войны (1948 г. — начало 1950 г.) // Вестник Томского государственного университета. История. 2020. № 63. С. 92.