Весенний солнечный день. Фруктовые деревья в цвету, словно сказочные принцессы, облачившиеся в лучшие наряды. В голубой и загадочной дымке – волшебные очертания скал, точно королевские замки, призрачно манящие своим великолепием…
Из Тюменской области сообщает Елена Черкашина.
И в окружении этой сказочной красоты – грохот пушек и свист пулеметных очередей на фоне черного дыма подбитых танков. А возле них умирают люди. «Красота и смерть», – отрешённо думал лежавший на земле раненый сержант Виталий Акиньшин. Уже не веривший в спасение, он всё пытался сопоставить в сознании эти два непостижимых понятия, и мелькали перед глазами мгновения прошлой жизни…
Жизнь, как киноплёнка
…Небольшая изба, крытая соломой, с земляным полом. Их ветхое жилище отапливалось по-черному. Виталий помнил до мелочей, как вместе с сёстрами топили печь соломой, скручивая пучки в жгуты и непрерывно подбрасывая их в топку до тех пор, пока та не нагревалась до нужной температуры, чтобы можно было испечь несколько буханок хлеба из ржаной муки. Чудесные школьные годы. Ему всегда легко давалась учеба, и за отличные знания кто-то из преподавателей однажды назвал его «золотым учеником». Прозвище это подхватили, так Виталий и остался «золотым» до окончания начальной школы.
Лето 1941-го. В воскресенье 22 июня все праздновали окончание сева, а на следующее утро прибывший из сельского совета нарочный привез недобрую весть и объявил о мобилизации. В то лето 16-летний Виталий работал в колхозе учетчиком на молочно-товарной ферме. В октябре 42-го пришла повестки из военкомата явиться в райцентр (село Сладково) для приписки. А в начале января 1943 года всех призывников по железной дороге отправили в город Канск Красноярского края.
Четвертый учебный танковый полк. Как и мечтал, его зачислили учиться на стрелка-радиста. Однако вместо предполагаемых 6 месяцев их обучение продлилось до 9-ти, и в ноябре 1944-го Виталий попал в экипаж танка 9-го запасного танкового полка. А в январе 1945-го две сформированные танковые роты были отправлены на 3-й Украинский фронт в состав 181-й танковой бригады 18-го отдельного танкового корпуса.
Дорога до штаба и головных подразделений оказалась долгой: румынский город Бузэу, граница Венгрии, югославский город Суботица, и снова – Венгрия. У города Байя уже в сумерках эшелон по понтонному мосту по частям переправили через реку Дудань. Следующим вечером двинулись в путь и к утру прибыли в большое село, где располагался штаб. Всех накормили, выдали по 100 граммов фронтовых, организовали «баньку», а в ночь всю колонну повели на передовую.
Боевое крещение. Этого дня он ждал с тревогой: считалось, что в первом бою люди теряются и паникуют. Он предполагал, что такое может случиться и с ним. Однако в тот день боец был на удивление спокоен. Ясно помнил, как сидел на своем месте, рядом с механиком-водителем, радиостанция была включена на прием. Послышались выстрелы танковых пушек, а они на малой скорости всё двигались вперед. По радио сообщили, что участок, где они находились, простреливается с правой высоты немецкими пушками. Виталий доложил командиру, и тот приказал механику вести машину до ближайшего пункта на большой скорости. И вот 30-тонная махина танка на открытой местности под обстрелом со скоростью 50 километров в час помчалась вперед. А он сидел и невольно отодвигался от правого борта, как будто это могло спасти его при попадании снаряда.
Когда взяли село и сосредотачивались вести наступление, попали под обстрел из закрытых позиций немецкой артиллерии крупного калибра. Огонь – по площади, снаряды рвались то в одном, то в другом месте и не падали на землю, как некоторые, когда снаряд «фурчал», пролетая над головой, а разрывались в 100 метрах и ближе. Немцы медленно, но отступали. В тот первый день пребывания на передовой были подбиты 2 танка их роты, из двух экипажей в живых остался лишь один человек…
Виталий вспоминал, как со временем стал спокойно воспринимать ежедневные артиллерийские обстрелы и попытки немецких танков и пехоты прорвать нашу оборону. А затем была граница с Австрией. Все чувствовали себя если еще не победителями, то близко к этому.
И тот последний бой
Апрельским утром, выдавшимся по-весеннему теплым и солнечным, началось наступление вдоль железнодорожного пути на довольно большой поселок, который взяли незадолго до наступления темноты. В наступившей темноте какие-то неугомонные немцы из минометов обстреливали наши позиции. С интервалом в 2-3 минуты то в одном, то в другом месте падали и взрывались мины. Особого внимания на них не обращали, ведь недосыпание было хроническим. А наутро, после завтрака, командир объявил полученный их взводу приказ: без поддержки огневых средств и автоматчиков прорваться к реке Трайзен, провести разведку на левом фланге нашей полосы наступления и вернуться обратно.
Задание было очень опасным: перед ними был город, который немцы, безусловно, приготовились защищать, и появление на одном из участков всех трех танков, явно не устрашило бы их. Экипаж понимал, что при достаточно высоких темпах наступления командование не имело времени на разведку другими способами, поэтому решило пожертвовать тремя машинами, дабы засечь противотанковые средства противника, подавить их и таким образом обезопасить свой левый фланг при наступлении на город. Но приказ есть приказ.
В той последней разведке Виталий был наводчиком. С начала движения танка он вел наблюдение через оптический прицел орудия. До поворота шоссе оставалось примерно с полкилометра, когда он обнаружил среди деревьев немецких солдат и сразу же доложил командиру. Последовала команда «стрелять осколочным снарядом». Скорость танка 30-40 километров в час и на ходу его сильно раскачивало вверх-вниз, Виталий выстрелил раз, другой. Заряжающий уже достал третий снаряд, когда последовала команда «Давай бронебойный! Самоходка!» Заряжающий стал вынимать шестнадцатикилограммовый осколочный снаряд и менять его на бронебойный. Виталий в это время по ориентирам командира поворачивал пушку, стараясь быстрей поймать цель, но выстрелить не успели.
Танк, вздрогнув от сильного удара, остановился. В отделении управления, где сидел механик-водитель, блеснули искры. Виталия чем-то ударило по правой руке и внизу живота, но боли не чувствовалось. Он заглянул в отделение управления: бронебойный снаряд механик, вероятно, принял на себя. По команде стал выбираться из танка через правый люк башни. Высунувшись по пояс, услышал автоматные выстрелы, и, почти не касаясь корпуса танка, спрыгнул на левую сторону. В момент приземления почувствовал удар в грудную клетку с правой стороны сзади и очень сильную боль, от которой невольно вскрикнул. Ощущение было такое, будто острием лома ударили бок.
Но как оказался лежать на земле, Виталий так и не мог вспомнить. Нестерпимая боль в груди справа при попытке сделать вздох и связанная с этим нехватка воздуха, незнание тяжести ранения – все вызывало паническое состояние и страх смерти. Мелькнула тоскливая мысль: «Всё, конец! А так бы не хотелось умирать!» Но тут сработал инстинкт самозащиты организма: подсознательно с нестерпимой болью началось неглубокое дыхание, и боец почувствовал, что смерть пока его отпустила.
Солнце еще не всходило, но было уже светло. Приподняв немного голову, он посмотрел в сторону своих. Примерно в двухстах метрах в еще сером свете раннего утра увидел стоявших по пояс в окопах людей, одетых в немецкую форму. Их траншеи находились под прикрытием деревьев вдоль шоссе, которое они только что переехали на своём танке. Осмотревшись, понял, что их боевая машина оказалась в тылу боевого охранения противника. Вот он лежит на пашне и не знает, что стало с командиром и заряжающим. А вокруг царит красота и смерть…
В первые минуты Акиньшин все ждал, что вот-вот подойдут немцы, и мозг обостренно работал над вопросом, что делать, ведь кроме двух гранат Ф-1 у него ничего не было. А тут к боли в груди, пояснице и внизу живота добавилась еще одна напасть – перестали работать пальцы правой кисти. Виталий ясно осознавал, что в таком состоянии он немцам в качестве пленного явно не нужен, а как они издевались над советскими раненными солдатами в Венгрии, ему было известно. И, оценив обстановку, решил, что спасения нет. Левой рукой достал гранату, пальцами и зубами увел усики чеки запала и решил, что если фашисты подойдут, зубами выдернуть чеку и подорвать себя вместе с ними.
Танк горел, и в любую минуту могло взорваться около 90 снарядов, что находились внутри, и баки с горючим. У Виталия уже не было надежды остаться в живых, но вновь сработал инстинкт самосохранения: чтобы не погибнуть от взрыва боеприпасов возле боевой машины, он стал отползать к небольшому углублению на пашне, подобию борозды. Превозмогая боль, прополз еще несколько метров, когда послышались автоматные очереди – стреляли явно по нему. Попадая в землю, пули рикошетили со свистом.
Зашло солнце. Началась орудийная стрельба, сделали залп «катюши», послышался гул танковых моторов. Он понял, что началось наступление советских войск на город Санкт-Пельтен, но так тоскливо и горько было осознавать, что они оказались брошенными на произвол судьбы. Неужели никто не видит, что танки подбиты и что здесь могут быть раненые, которым необходима помощь?
Время шло, а он окровавленный все лежал на прежнем месте. Со стороны города доносился гул боя. Танк продолжал гореть. Вдруг рвануло с такой силой, что башню сорвало и приподняло на высоту 20-30 метров, а он все лежал, смотрел и думал, чтобы, не дай бог, что-нибудь упало на него. К счастью, башня плашмя ребром рухнула в 30 метрах и наполовину ушла в землю. От близкого взрыва Виталий на несколько минут потерял сознание. В это время фашисты покинули окопы, и, обходя танк, отступали небольшими группами. Еще не осознавая, что смертельная опасность миновала, Акиньшин приподнялся на локтях и увидел убитого командира. Привел гранату в боевое состояние и пополз. Задыхаясь от боли в груди, полуживой, окровавленный танкист продолжал ползти навстречу своим. Сколько прополз, не знал, когда, наконец, перевалился через край окопа, брошенного бежавшим охранением. Там он нашел автомат убитого противника, и, забрав его, подумал: «А ведь можно еще и повоевать…» Неожиданно впереди, на шоссе, показались люди в пятнистых маскхалатах, их было много. Снова мелькнула мысль «не справлюсь», но это оказались свои!
После Победы
Почти полгода пролежал раненный Виталий в госпитале: как оказалось, одна пуля пробила ему легкое, вторая застряла в позвоночнике, да еще два осколочных ранения в ногу и в руку. В том же госпитале встретил свое 20-летие, а чуть позднее одна из медсестер принесла радостную весть о победе. Война уже давно закончилась, когда Акиньшин наконец-то вернулся в родной Ишим.
Рука побаливала и не давала заниматься мужской работой. Он вновь вернулся к бухгалтерскому делу. Казалось, судьба уже определилась: за 4 года Виталий успел стать старшим бухгалтером Ишимского горжилуправления, но однажды фронтовику-орденоносцу предложили заняться борьбой с хулиганами и расхитителями народного добра. Предложение не удивило, и вскоре молодому работнику уголовного розыска пришлось осваивать все премудрости новой профессии.
А через полгода областное начальство перевело Акиньшина в отдел БХСС. В 1954 году Виталий Дмитриевич уже сам возглавил отделение БХСС. Спустя еще 3 года, его, к тому времени заочника юридического вуза, назначили начальником Казанского районного отделения милиции. Затем была оперативная работа в отделе милиции Ишимского горисполкома, позже – должность начальника Ишимского ГРОВД и начальника информационного центра ГУВД области.
На пенсию ушёл в звании полковника милиции. Бывший фронтовик Виталий Дмитриевич Акиньшин до последних дней жизни не знал покоя. Он был одним из самых активных представителей совета ветеранов ОВД и ВВ Тюменской области, членом ревизионной комиссии.
Однако фронтовик, награжденный орденом Отечественной войны II-й степени, медалями «За Победу над Германией» и «За взятие Вены», так и не смог сопоставить в своем сознании два непостижимых понятия: «красота» и «смерть». Зато, оглядываясь в прошлое, он никогда не стыдился прожитых лет и точно знал, почему тогда ему удалось остаться в живых!