ДВЕРИ ТИМУРА

Выставка «Клин Новикова. Новая Академия Изящных Искусств» в Инженерном замке Русского музея

В 65-летие Тимура Петровича Новикова сложно поверить. Умерший в 2002 году в возрасте 43 лет, он стал настолько мифологизированной персоной, отвоевал такую нишу в истории отечественного искусства, что кажется — лет ему должно быть 100 минимум. Для Русского музея, открывшего к этой дате выставку «Клин Новикова» в Инженерном замке, это «очень свой» художник, с этой цитаделью его жизнь тесно переплетена. Еще школьником Новиков посещал здешний клуб юных искусствоведов, позже работал оператором теплоцентра, электриком. Потом, будучи звездой андеграунда, стал здесь выставляться, и с тех пор Русский музей провел немало выставок Новикова (не говоря о коллективных выставках с его участием), включая как юбилейную прижизненную ретроспективу, так и мемориальную экспозицию, открывшуюся сразу после его смерти.

За пять лет до смерти художник ослеп вследствие болезни, но продолжал вести активную жизнь: создавал произведения, курировал, руководил созданной им Новой Академией Изящных Искусств. Тогда она и переехала сюда, в Инженерный замок, правда, не на первый этаж, где проходит нынешняя экспозиция, а на третий. Там Олегом Масловым и Виктором Кузнецовым был написан групповой портрет «Триумф Гомера», где Новиков предстал в образе легендарного незрячего поэта (картина находится в частном собрании, и на выставке ее, увы, можно увидеть лишь в распечатке).

Экспозиция «Клин Новикова. Новая Академия Изящных Искусств» сосредоточена именно на Академии, озорном сообществе художников (пусть с годами она — вместе с самим Новиковым — и утрачивала свое озорство и самоиронию, утверждаясь в пафосе и дидактичности). В случае, когда художник-юбиляр выставляется вместе с соратниками и учениками, привычнее говорить «окружение», «круг». Слово «клин» будто сыграло роковую роль: выставку до ее открытия «заклинило». Сначала в СМИ и соцсетях пронеслась весть о том, что Русский музей, готовивший эту экспозицию три года, внезапно отменил ее, чуть позже — что она откроется, но с поправками. Когда же она открылась — спустя несколько дней после запланированного вернисажа, без традиционного пресс-показа и без каталога, который напечатан, но не был запущен в продажу, — оказалось, что некоторые работы художников срочно заменили. Совершенно безобидные на вид, выполненные из текстиля половые органы в костюме Золотого осла закрыли самим же костюмом. Участники выставки восприняли это как цензуру нового руководства музея, усмотревшего в экспонатах нечто безнравственное.

В отсутствии здесь картины Беллы Матвеевой «Лисонька моя» — с ее, скажем так, сапфической темой — еще можно усмотреть какую-то чиновничью логику. Но полностью выпарить из выставки художников тимуровского круга (в большинстве своем предпочитавших «дары Эрота в обход Афродиты» — этот эвфемизм употребил, если не изменяет память, патриархальнейший Александр Бенуа в отношении Константина Сомова) мотивы, скажем так, эллинской любви вряд ли бы у кого получилось при всем желании. И разные экспонаты прошиты определенной нитью: здесь Нижинский и Уайльд, здесь Людвиг II Баварский (и через него — ассоциативно-незримо — Висконти) и святой Себастьян… «И темные ресницы Антиноя вдруг поднялись…»

Но остается только развести руками, задумываясь, почему убрали картину Олега Маслова и Виктора Кузнецова «Общество на террасе» (ну да, обнаженные женские груди и ягодицы, — так где в нашем «городе-музее под открытым небом» этого нет). Или почему на месте диптиха Ольги Тобрелутс «Адам» и «Ева», где прародители изображены с лицами Элвиса Пресли и Мадонны, оказалась другая работа этой художницы. И почему оказался без подсветки «Хронос» Ирены Куксенайте, нацарапанное на стекле изображение обнаженного бога, которое теперь с трудом различишь. В музее редактуру выставки объяснили «формальными» причинами, ссылаясь на какие-то циркуляры. Но она, в любом случае, открыта — до 25 сентября. И производит двойственное впечатление.

С одной стороны, в залах первого этажа Инженерного замка искусство Тимура Новикова и его сподвижников будто возвращено в колыбель. Приближено к классицизму и через него — к Античности. Основывая Академию, художник манифестировал возврат искусства к классическим, античным основам, идеалу и канону. Особенно, по его убеждению, об этих основах должен помнить город на Неве, а сам Новиков был плоть от плоти этого города. «Откопанные и возрожденные Ренессансом Венеры и Аполлоны ныне спят в хрустальных гробах музеев непробудным сном. Их бы снова открыть, да как?» — писал он тогда.

На выставке чувствуешь арку, протянутую к главной экспозиции Русского музея, к Михайловскому дворцу, где фрески по мотивам «Илиады» и «Одиссеи», где среди путти лукаво затерялся козлоногий младенец, где обойдя беломраморную скульптуру, с изумлением замечаешь над попкой юноши козлиный хвостик. Ясно, что Тимур Петрович там «сиживал, впитывал, бывал». Интерьеры Инженерного замка — с люстрами, лепниной, росписями (иногда на грани жеманства) — прекрасно оттеняют экспонаты. Выразительно вписались в полукруглую нишу в стене бюсты авторства Юлии Страусовой, на античный манер изображающие художников группы «Речники». Эффектно смотрятся знаменитые текстильные панно Новикова, созданные по единому принципу. На большом отрезе, будь то черный бархат, золотая парча или искусственный мех, — какое-то маленькое изображение: фотография скульптурной Венеры или кусочек гобелена с изображением солнца. Каждый раз ищется свое соотношение текстильной основы и пришитого изображения, фона и предмета, и этот «монтаж» получался у Новикова сильным.

Но от выставки остается ощущение пресности и стерильности. Теряются в хорошем смысле хулиганство и стихия игры, что все-таки были важны для Новой Академии со всеми ее титулами вроде «почетный профессор» и «член-корреспондент». Да, в витринах кучно показаны артефакты той богемной жизни: фотографии, раритетные издания, стильный эскиз плаката для вечеринки. Но непросто уловить атмосферу среды и то мощное жизнетворческое начало, которое характеризовало деятельность Новикова и его круга и заставляло воспринимать Новую Академию — при всей ее устремленности к традициям — как явление авангардное.

Вроде бы «никто не забыт», имена тех, кто составлял славу Новой Академии, представлены. Обозначены этапы институции. Работы представлены в широком диапазоне с точки зрения жанра, формата, техники. Но не сказать, что по просмотру экспозиции складывается образ того или иного художника.

На выставке две картины покойного Георгия Гурьянова (которого многие знают как музыканта группы «Кино»). Это встречающий нас на входе большой автопортрет: молодой мужчина демонстрирует силу бицепсов. Это своего рода эмблема выставки. И еще «Гребец Стас» (Станислав Макаров, тоже художник Новой Академии), подготовительная работа к большому многофигурному полотну «Гребцы». Год назад в петербургской KGallery прошла очень хорошая выставка Гурьянова. Там его работы, как эскизные, так и завершенные, создавали свой отдельный мир, маскулинный и завораживающий, балансирующий между эротикой и религиозной символикой. Представленные по отдельности, вне контекста поисков художника, эти две картины не производят сильного впечатления.

Маленький зал посвящен Владиславу Мамышеву-Монро, где он показан глазами разных художников. Запоминаются две эмалированные таблички авторства Андрея Попова, изображающие Мамышева-Монро и Юриса Лесника в обличии кентавров. Здесь же показывают короткометражку по мотивам пьесы «Горе от ума», где Новиков снялся как Чацкий, а герой зала — как Молчалин. Этот ряд продолжает висящий в другом зале портрет Мамышева-Монро кисти Беллы Матвеевой, декоративно изобразившей художника как гламурного королевича. Но здесь — особенно если вспомнить ретроспективы Мамышева-Монро, прошедшие после его смерти в 2013 году в обеих столицах, — ускользает сущность артиста-художника.

Возможно, трудность экспонирования художников Новой Академии на подобной коллективной выставке связана с особенностью кураторского мышления Тимура Новикова, который мыслил проектом, серией, циклом — и в этом направлении вел за собой. Некоторые работы, показанные в Инженерном замке, сложно воспринимать как нечто самодостаточное, они кажутся герметичными. Эту живопись не будешь долго рассматривать как живопись. Но когда выстраивается некая серия работ, то проступает концепция, мысль, и к этому подключаешься.

Именно как цикл демонстрируются экспонаты, связанные с Константином Гончаровым. Отданный ему большой зал — пожалуй, самый интересный здесь раздел уже хотя бы потому, что «Костя Гончаров», легендарный персонаж петербургской моды, трагически рано ушедший из жизни в 29 лет, не выставляется в музеях столь часто, как другие именитые художники, приближенные к Новикову. Гончаров известен как «строгий юноша», по названию фильма Абрама Роома. Культовая для Новой Академии картина, снятая в русле советского довоенного неоклассицизма, подарила название и ателье на Австрийской площади. Ателье «Строгий юноша» — совместный проект Гончарова с Алексеем Соколовым, поддержанный Новиковым.

На выставке показано коллективное детище середины 1990-х по мотивам «Золотого осла» Апулея. Это галерея обработанных на компьютере (техническое новшество по тем временам) фотографий: модели, одетые в костюмы Гончарова и Соколова, в духе «театра живых картин» изображают героев древнеримского романа, — плюс несколько костюмов вживую. Судя по фотографиям, это не самые выразительные костюмы проекта, к тому же иногда очень сложно увидеть их очертания, потому что черная ткань пропадает на черном манекене. В любом случае, этот «античный» проект зримо показывает неоакадемиков, закрывавших XX век, наследниками петербургской богемы Серебряного века. Тоже театрализация жизни, ролевые модели, заимствованные из прошлого, особая страсть к эллинской культуре, эстетство, эротические связи богемы, подпитывающие произведения искусства. И остается надеяться увидеть когда-нибудь большую выставку, целиком посвященную Гончарову, чтобы были показаны редкие фотографии и, конечно, костюмы, созданные «строгим юношей» не только для художественных мероприятий, но и для жизни.

«Клин Новикова» вписывается в сегодняшний выставочный контекст, определенный воздухом времени. Игра с античными мифами, тоска по высокой классике, обращенность к канону и «ремеслу», интерес к академизму и классицизму как чему-то устойчивому, нормативному, стабильному. Это объединяет экспозицию с другими выставками Русского музея: «Вдохновленные классикой. Неоклассицизм в России» (Корпус Бенуа) и «Античный миф и современный мир» (Мраморный дворец). Можно упомянуть и «„Салоны“ Дидро…» в ГМИИ имени Пушкина, которые в декабре привезут в Эрмитаж, и «По ступеням мастерства. Русский академический рисунок…» в Третьяковской галерее. Вот уж где в изобилии представлено мужское ню, важное для питерского неоакадемизма, так это на экспозиции в Третьяковке; впрочем, при всем жанровом сближении тут очевиднее сила отталкивания: наших неоакадемиков критикуют как раз за неважное владение рисунком (они охотнее фотографировали классические образцы, делали коллажи на основе уже готовых изображений, чем собственноручно рисовали).

Эта выставка провоцирует на разговор скорее о фигуре Тимура Новикова, сумевшего примагнитить к себе неординарных художников, нежели о том, как сделана экспозиция. Хочется верить, что фигура эта еще не прочитана, что попытки экспонировать ее будут продолжены. То есть мы скорее стоим у «дверей Тимура», нежели он для нас — прочитанная книга.