«Жизни русских тоже важны». Этот крик души великого режиссера Ларса фон Триера — глас вопиющего в ледяной пустыне по имени Дания. С тех пор как он прозвучал, датское сердце лишь больше зачерствело: Украине выделили 20-й военный транш, а российскую дипмиссию вынудили сократить так, что она больше не может оказывать гражданам РФ консульские услуги.
Иван Шилов
ИА Регнум
У памятника Русалочке в Копенгагене иногда пропадает голова
Еще до того Дания стала главным военным спонсором Киева в пересчете на душу населения. В абсолютных цифрах американцы дают ВСУ больше, но им же достаются и бонусы от конфликта. А датчане отрезают от национального бюджета самый щедрый кусок, не получая ничего взамен.
За что они так ненавидят Россию, нельзя сказать наверняка: про их страну никто ничего не знает.
В мультсериале «Южный парк» о датчанах отзывались, как о европейских канадцах — нации-ноунейме, которая между тем многое о себе мнит. Бывает, что Словакию путают со Словенией (и наоборот), но тут другое. Одна близка к Чехии, вторая была частью Югославии, а это уже две совсем разные истории, их не перепутать, как пиво не перепутаешь с кровью. Дания — это кусок разваренной селедки в общескандинавском супе. Нация, на взгляд иностранца, лишенная индивидуальности.
Копенгаген. «Русалочка» в Копенгагене. Другие сказки Андерсона. Только это плюс конструктор «Лего» — стандартный жидкий набор ассоциаций с державой, чья монархия старейшая в Европе, а государственный флаг — в мире.
Для тех, кто нуждается в более глубоком изучении датского вопроса, есть удобный стандарт — так называемый культурный канон Дании, составленный местным правительством. Из более чем сотни позиций, символизирующих датский дух и вклад Дании в мировую культуру, наиболее известные (помимо, конечно, «Русалочки») — это Сиднейский оперный театр и колесики от офисного стула. И то, и другое — плоды датской инженерной мысли.
Но истинная самость Дании не в этом, а в почти уникальном сочетании жуткого и унылого. Идеально характеризующий эту нацию случай — публичное, на глазах у детей, умерщвление зоопарком Копенгагена жирафа Мариуса с последующей разделкой на мясо. Как будто обыденная жесткость, но в то же время яркое событие в жизни нации, на которое семью сводить не стыдно.
MADS CLAUS RASMUSSEN/EPA/TASS
Разделывание овцебыка в Копенгагенском зоопарке на глазах у зрителей
В этом вся Дания. Северная, отстраненная, безопасная для людей, но не для индивидуальностей. Однако безблагодатная. Про неё правильно думать так: мрачный город Копенгаген. «Русалочка», которой регулярно отпиливают голову. Другие мрачные сказки неврастеника Андерсона, адаптируемые для детей человеколюбивыми переводчиками.
Как эта мрачная нация смогли придумать разноцветные кубики «Лего» — культурологическая загадка того же рода, как и изобретение караоке почти непьющими японцами.
А сверх этого набора про Ютландское королевство потому и не знают, что лишний раз не заглядывают в самый сырой, серый и темный угол Западной Европы, где даже медведи не выжили.
Со своей стороны, датчане не любят пришлых и поддерживают наиболее жесткий в Европе миграционный режим. Это народ-сухарь, народ-душнила, народ-коробочка, чья социопатическая империя расширялась только туда, где льда еще больше, а людей совсем мало — в Норвегию, Исландию, Гренландию, на Шпицберген и Фареры, чьи прибрежные воды регулярно окрашиваются кровью из-за языческой традиции забоя китов.
Датский национальный характер — т. н. закон Янте, сформулированный в художественной литературе, но принятый в качестве ориентира. Общий смысл — тише будь: не высовывайся, не отсвечивай, сливайся с толпой, забудь об эмоциях, подчиняйся датской дисциплине.
Датский фэншуй — т. н. хюгге — местная версия уюта. Отберите в «Икее» всё непрактичное, пушистое, нелепое, но в то же время однообразное, обложитесь этим — и будет хюгге. Хюгге — это уродливый вязаный свитер для каждого, чтобы согреться под хронически серым небом в окружении ледяных сердец.
Пряничная история про королевскую семью, которая нашила на одежду желтые звезды в знак солидарности с евреями, — миф. Практическая евгеника и насильственная стерилизация женщин в уже послевоенной Дании — правда. В своей Ютландии, как будто укрывшись в тени, датчане тихо-буднично строили северный национал-социализм с той разницей, что у них — так уж и быть — запрещено убивать людей.
Над Данией редко светит солнце. В датском языке нет слова «пожалуйста». Датские подростки легально покупают спиртное. Датский кинематограф (а кино — всегда окно в страну) сконцентрирован на чудовищных жестокостях, социальных язвах и современных неонацистах. Непосвященному непонятно, как такое вообще возможно в благополучной Скандинавии.
Вдобавок ко всему у датчан нет души. Это одна из наиболее атеистичных наций мира, которая тем не менее поголовно платит налоги в пользу государственной Церкви датского народа с ее очень особой атмосферой — женщинами-священниками и венчанием гомосексуалов.
По-датски — это со звериной серьезностью, на сложных щщах, с заменой эмпатии на график, инструкцию и бюрократический аппарат везде, где возможно (кстати, именно там Петр I подсмотрел свой «Табель о рангах»). Дания — это когда зима не близко, а навсегда, будь то холодный ветер или пыльная конторская скука.
В главном датском кинохите последних лет — оскароносной драме «Еще по одной» — четверо школьных учителей решают напиваться по будням, чтоб как-то выносить свою безрадостную датскую жизнь.
Есть информация, что для вечеринки по случаю датского дня рождения именинник сам покупает себе торт и сам вставляет туда свечи, но она требует дополнительной проверки: как-то чересчур даже для датчан.
Неудивительно, что они нашли себе друга в лице украинских националистических формирований.
Неудивительно, что единственным, кто в условиях датской общинной поруки подал голос в пользу русских, стал Ларс фон Триер — главный кинорежиссер Дании, посланный ей для искупления национальных грехов. Он самое антидатское из того, что терпит Ютландия. Орел, раз от раза склевывающий ее расширенную печень.
Zuma/TASS
Датский режиссер Ларс фон Триер
Самое шокирующее открытие в жизни Триера — то, что он стопроцентный датчанин, а не наполовину еврей, как привык думать, считая отчима отцом, лишенным любви к сыну. Родному отцу он, впрочем, оказался вовсе не нужен, несмотря на талант и первые успехи в карьере. И все дальнейшие фильмы про человеческую чёрствость Триер снимал на иностранных языках и в условных декорациях. Но всегда про Данию.
Его прорывом стал знаменитый манифест «Догма 95», суть которого — вернуть кино к реальным проблемам, настоящим людям, неподдельным эмоциям пусть даже ценой гиперреализма в реалиях тошнотворной датской жизни.
Последующие фильмы были про то, как жестока община к индивидуальности. Про то, что человечество состоит из сволочи, лучший финал для которой — апокалипсис («Меланхолия»). Про то, что наш мир, вполне возможно, создал не Бог, а Дьявол («Антихрист»).
Даже когда в ленте не звучало ни одного датского слова, а дома и улицы сводились к линиям на асфальте (чтоб не отвлекаться от душевной пытки), Триер продолжал бороться с Данией как с королевством «степфордских жен», лицемерных вахтеров и тайных социопатов с грудой скелетов в шкафах. То, что касалось изощренным измывательством над чувствами и глазами зрителя, было попыткой перебить бездушную датскую серость яркой интернациональной избыточностью.
Каждый жест Триера в отношении собственной страны — это протест, переходящий в революцию. Возможно, он в зрелые годы даже католичество принял только ради того, чтоб противопоставить себя родине, переделывающей все личности в датчан.
Точно известно, что не удалось переделать его, а еще, возможно, Томаса Винтерберга — второго по значимости датского режиссера, друга Триера, соавтора «Догмы 95» и постановщика «Еще по одной». Также он поставил «Курск» — ленту менее известную, но более показательную. Основная мысль та же, что прокричал Триер: «жизни русских тоже важны».
Во всей Дании нашлось всего двое, для которых они важны. И в случае Триера — принципиального антифашиста, пацифиста и индивидуалиста — это фирменный пинок по датскому большинству. Очередной, но один из последних.
Болезнь Паркинсона не из тех, с которыми легко снимать шедевры. Но когда бы датская зима ни закончилась персонально для Ларса, в лимбе его встретит Алексей Балабанов, чтоб перевезти на деревянной лодке в наш русский рай.
Из Дании больше никого не возьмем. Место там проклятое.