Спектакль Александра Баргмана по пьесе Джона Бойтона Пристли «Время и семья Конвей» — новую редакцию постановки, осуществленной режиссером около десяти лет назад.
ФОТО предоставлено пресс-службой театра «Приют комедианта»
Тема времени, его иллюзорной природы — одна из главных в творчестве Пристли. В разных его сочинениях она разворачивается чуть по‑разному, но почти всегда остается стержнем, на который нанизываются события. В пьесе «Время и семья Конвей» литератор обыгрывает теорию, согласно которой прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. «Время ничего не разрушает. Оно только двигает нас вперед и подводит от одного окна к другому», — говорит один из героев.
И вот режиссер Александр Баргман и художник Анвар Гумаров предлагают зрителям заглянуть в окно дома семьи Конвей. Вместо занавеса — полупрозрачная завеса, по бокам — хрупкие застекленные двери (выходы на авансцену, за границу мира героев).
Все происходит в гостиной загородной виллы миссис Конвей. В первом действии герои празднуют 21‑й день рождения Кей, одной из дочерей миссис Конвей (всего сестер четыре плюс два брата). Во втором — персонажи встречаются в тот же день 18 лет спустя, и встреча эта драматична, нерадостна. В третьей части все возвращаются в прошлое, в тот вечер, с которого все началось.
Обычно, когда излагают краткое содержание этой пьесы, говорят о том, что вечеринка в первом акте протекает безоблачно. «Торжество полно гостей и звонкого смеха. Все строят планы и с надеждой смотрят в будущее» — так написано и в аннотации к спектаклю Баргмана. Однако в его постановке все оказывается не совсем так. Режиссер сразу обозначает конфликты, которые разовьются, разразятся впоследствии. Более того, он заостряет их.
Миссис Конвей (Оксана Базилевич) предстает дамой не просто эксцентричной, но выпивающей и ревнивой к чужой удаче. Колкие фразы, которые ранят детей, рушат их любовь и желанную карьеру, брошены ею не случайно. Мэдж, ее дочь, мечтающая построить новый, счастливый мир (Наталья Бояренок), оказывается особой жесткой, лишенной эмпатии. Она не заботится о чувствах сестер и братьев, гостей дома — только о выдуманных идеалах. И даже в характере Кей (Дарья Румянцева), главной героини — начинающей писательницы — намечены ростки тех черт, что сделают ее несчастной в будущем. Она мечтает написать искренний, глубокий роман, но настолько недовольна собой, что не получает удовольствия от творчества. А человек, изначально не умеющий находить радость в своем деле, обречен на неудачи.
Впрочем, не все так печально. Баргман чуть отступает от текста пьесы и начинает спектакль с короткого монолога Кей, которого нет у Пристли. Героиня выходит на авансцену и говорит то ли себе, то ли зрителям: «Сегодня мой день рождения, мне сорок лет. Я счастлива…». Она рассказывает о том, что начала писать новый роман, и он увлек ее, и она верит в то, что на этот раз все получится.
По ходу действия несколько раз эта тема всплывает снова. То один из эпизодов проигрывается дважды, как если бы автор решал перечитать, усовершенствовать его. То артисты внезапно переходят на язык оригинала (английский) — как будто писательница еще не решила, на каком языке будет звучать ее роман. То Кей с Аланом (тем самым братом, устами которого озвучивается теория иллюзорного времени) превращаются на несколько минут из действующих лиц в наблюдателей…
Да и сам способ актерского существования на сцене словно навеян одной из реплик: «Кажется, что все это ненастоящее». Артисты то и дело акцентируют театральность происходящего — слишком яркие оценки, слишком красивые жесты, все — слишком… Такие «проколы», выпадения случаются периодически. Реальность словно плывет. И зритель то верит в подлинность чувств и событий, то вновь начинает подозревать, что его разыгрывают, представляют ему шараду (в первом действии герои играют в шарады).
И уже непонятно, является ли спектакль инсценировкой романа Кей, ее сном или действительной историей семьи Конвей, не сумевшей сохранить ни дружбу, ни уважение друг к другу, ни деньги.
В пьесе Пристли есть несчастная любовь и разбитые мечты, смерть и ненависть. Семья Конвей терпит крушение — из‑за неумения услышать друг друга. Однако Алан (Виталий Коваленко) остается верен себе и своей вере: «Сейчас мы видим другой уголок действительности — скверный уголок, если хочешь, — но весь ландшафт по‑прежнему на месте… Суть в том, что сейчас, сию минуту, и вообще в любую минуту мы представляем лишь частицу нашего подлинного «я». То, что мы реально представляем собой, — это весь наш путь, все наше время, и когда мы дойдем до конца нашей жизни, весь этот путь, все это время будут представлять нас — подлинную тебя, подлинного меня».
Значит, все хорошее, что было когда‑то, есть и сейчас. И когда настают тяжелые времена и нам трудно (когда мы заглядываем в «плохое окно»), с нами все равно остаются наши прошлые победы и прозрения, наша ушедшая любовь, наша будущая радость.