Музыкант – о новых жанрах и старых инструментах

Примерное время чтения: 12 минут

373

Борислав Струлёв – российский виолончелист с мировой славой. В конце августа он принимал участие в фестивале Crescendo-2023 в Пскове. В интервью «АиФ-Псков» музыкант рассказал, почему не стал пианистом, зачем давал концерт в шахте, для чего хочет спуститься с виолончелью на морское дно и в чем видит будущее искусства.

«Не уступая «Руки Вверх!»

- Вы ведь с 8 лет занимаетесь музыкой, концертируете, участвуете в конкурсах. Никогда не было сожаления, что детство пропало, прошло мимо?

- Начнем с того, что в том районе Москвы, где я жил в детстве, быть виолончелистом было совсем не модно. И я был вынужден скрывать это и делать вид, что за моей спиной в футляре вовсе не музыкальный инструмент, а... спортивный лук. Я просто боялся, что мне сломают смычок и разобьют виолончель. Слава Богу, заниматься в Центральную музыкальную школу я ездил через станцию метро «Динамо», где был стадион, поэтому у меня было очень хорошее алиби. Ну и во дворе понимали, что я, по идее, должен метко стрелять.

ДОСЬЕ

Борислав Струлёв родился 21 августа 1976 года в Москве в семье профессиональных музыкантов. В 8 лет начал обучаться игре на виолончели. Выступать на публике стал в 1991 году после знакомства с первым секретарём Союза композиторов СССР Тихоном Хренниковым. В 1992 году победил на Всероссийском конкурсе молодых артистов в Москве и стал лауреатом Международного благотворительного фонда «Новые Имена». В том же году поступил в Манхэттенскую музыкальную школу. В качестве солиста дебютировал в Карнеги-холле в 1999 году с Байроном Дженисом. Он один из первых, кто начал исполнять джаз на виолончели.

В общем я, как музыкальный Джеймс Бонд, вел двойную жизнь. С одной стороны, я  очень сильно занимался дома с мамой-пианисткой. А с другой – во дворе я старался не упускать обычные детские развлечения: футбол, салки на велосипеде. В общем, я успевал все. Ну а о том, что я превратился в музыканта и открыл для себя весь мир – об этом жалеть просто смешно.

Я должен был быть музыкантом: у меня в семье все музыканты и артисты! Дядя – актер кино Олег Анофриев, папа – баритон, один из основателей хора Минина, мама – концертмейстер и пианистка с которой мы объездили весь мир с сольными концертами, дедушка – солист оперных театров, один из первых, кто исполнял песни Соловьевого-Седого, участвовал в премьере оперы Прокофьева.

- Вам, казалось бы, тоже все резоны были стать пианистом?

- Да, но когда в 8 лет меня привели в музыкальную школу, выяснилось, что набор на рояль уже закончился. Ну, сами понимаете, это был самый популярный инструмент. В советские годы дома все старались иметь пианино. Я уж не говорю про наш королевский, невероятный, красивый рояль!

Дело в том, что во время одного из первых немецких налетов на Москву в дедушкин дом попала бомба. И он потерял все: рояль, библиотеку, все вещи. Но после войны ему сказали: приходите в большой зал консерватории и выбирайте себе инструмент. А там все фойе было заставлено трофейными роялями. Моя мечта – этот рояль восстановить, чтобы он был в идеальном состоянии. У него очень интересный, теплейший тембр.

- А почему в итоге вы остановились на виолончели?

- Директор музыкальной школы, огромный дядька, посмотрел на мои руки и сказал моей маме: «Все, Мариночка, набора на рояль нет, вы опоздали. Если еще год ждать – вы загубите ребенка. Надо начинать!» А потом обратился ко мне: «Бориславчик, а теперь подумай: есть вариант взять скрипку или виолончель. И если выберешь скрипку, то будешь все время заниматься и играть концерты стоя. А если выберешь виолончель, то все занятия и концерты у тебя будут на стуле».

Может быть сработал стереотип, что у меня папа все время стоит в хоре. Может, я просто в тот момент был усталый. Но я выбрал виолончель и очень рад, что «сижу на стуле». Это для меня – самый вокальный инструмент. Каждая струна – человеческий тембр! У меня есть и Шаляпин, и Хворостовский, и Мария Каллас, и Джесси Норман, и Кэтлин Бэттл. Вилончель может всё!

А я иду в ногу с современным миром и создал новый жанр: техно-опера. Там есть элементы оперы: история, костюмы, вокализация, красивейшие оперные мелодии. И в то же время – современные технологии, с использованием диджейства, техно, рейва. Великое искусство должно жить не только в крошечных филармониях, но и на стадионах. Я считаю, что мы можем давать его массам, не уступая группе «Руки Вверх!» или Depeche Mode, Metallica.

«Виолончель может всё»

- Ваши авангардные проекты – это в большей степени самовыражение или пиар?

- Это все не просто ради какого-то эффекта. То кого-то встречу, то с кем-то сдружусь и мы вместе что-то придумаем. В результате, к примеру, виолончель появляется в шахте, на глубине 340 метров, где ее никогда не было, где никогда не было там Баха. Спасибо людям, которые мне это предложили. А я не отказался.

Я сказал шахтерам: дорогие друзья, я для вас играю Баха, а Бах – это что? Орган! А орган – это металл! А вы тут что добываете? Руду! Так что, если был бы жив Бах, он бы наверняка приехал и оценил ваш великий труд, и эту силу, это давление тысяч тонн руды над нами!

Что касается авангарда – если я вижу, что диджей собирает 50 тысяч человек, а гениальный дирижер или лучший пианист, скрипач, виолончелист, вокалист мира – еле-еле 1-2, ну 5 тысяч, то это же надо как-то выравнивать! Раньше никто не играл на виолончели оперные арии, а это можно делать! Закрываешь глаза – и слышишь тембр Доминго, Паваротти, Хворостовского! Эта музыка написана не для виолончели, но она потрясающе может звучать именно на этом инструменте. Ну как же не браться, не делать?

- А было что-то, что вам предлагали, но вы сами сказали: «Ну нет, это уж перебор!»

- Нет! Я сейчас работаю с моими друзьями-художниками Наташей и Валерой Черкашиными над тем, как сделать концерт и арт-перформанс под водой! Понятно, что это не простое дело, может быть, какой-то специальную виолончель для меня создадут…

- А какой у вас самый любимый проект?

- Это фестиваль BelgorodMusicFest – «Борислав Струлёв и Друзья», который проходит уже 12 лет. В прошлом году вместе с губернатором Гладковым мы сделали самый большой опенэйр в России, Владимир Путин обратился к нам с словами приветствия. За три дня мероприятия фестиваля посетили более 100 000 белгородцев и гостей города, а более 2,5 миллионов зрителей посмотрели концерты в режиме онлайн.

А я сумел проявить свои продюсерские способности и создать уникальный контент - например прозвучали пять выдающихся песен Олега Газманова с симфоническим оркестром и хором. Он потрясающий поэт, а когда добавился симфонический оркестр, то эта музыка просто переродилась в махину совершенно другого полета!

Приезжал хор Пятницкого, хор Минина, был оперный бал в честь великой Елены Образцовой с лучшими певцами мира, мы показали часть технооперы с DJ Feel и DJ Legran. Это невероятный адреналин, драйв! Это было общемировое музыкальное достижение!

- У вас наверняка много хейтеров, в том числе среди коллег-музыкантов?

- Мне не интересны мнения каких-то людей, которые что-то пишут в соцсетях. Да мне и не нужно, чтобы меня все любили: я не Майкл Джексон!

Задача музыкантов, людей искусства – придумывать новые формы! Раз в сто лет происходит что-то сногсшибательное. И чаще всего сначала никто ничего не понимает, а только потом до людей доходит. Это было, есть и будет, поэтому я ни с кем не соревнуюсь, ничего не доказываю особо. Вот есть моя виолончель, есть мои четыре струны, есть я. А дальше – закройте глаза, или наоборот, откройте, идите в зал, слушайте, смотрите, чувствуйте!

- Но такое же бывает наверняка, что люди приходят на концерт с вашим участием, видят в программе «виолончель», думают, что будет классика, а потом в шоке от того, куда они попали?

- Я работаю во многих жанрах и считаю, что музыкант, артист, должен уметь все как великие актёры которые смогли показать себя во многих образах. Я, прежде всего, конечно же, «классик». Но когда надо – преображаюсь и превращаюсь как актёр в джазмена или в Танго музыканта. Много лет в Нью-Йорке у меня была своя музыкальная концертная серия в лучшем джазовом клубе мира Birdland. Я работал с невероятным количеством музыкантов совершенно разных направлений. Я доказывал и буду доказывать, что виолончель может всё. 

Многоликость, многожанровость – за этим будущее! У некоторых моих коллег есть определенные страхи на этот счет. А надо просто поверить, полететь на крыльях творчества – к счастью!

«Лучше позовем флейтиста»

- Вы упомянули Нью-Йорк. А в «Википедии» про вас написано, что вы «живете между Нью-Йорком и Москвой». Это до сих пор актуально?

- У меня родился сын и перелетов стало меньше. А было время, когда меня уже стюардессы узнавали. Тем более, что не запомнить трудно: виолончелист же всегда берет два билета, на себя и на свой инструмент.

- А виолончель летит рядом с вами в кресле???

- Разумеется. И был забавный случай: мы с мамой летели самолетом японских авиалиний, у нас три места в первом классе: я, мама и виолончель. И из-за невероятного уровня сервиса бедная японская стюардесса стала разговаривать с футляром: «Что вам принести выпить?» Потому что раз виолончель занимает отдельное пассажирское место, то она обязана к ней обратиться.

- «Она не пьет!»

- Да! Она не пьет, а если будет – то шампанское, но возьму его я! Мы посмеялись, но это говорит об отношении к работе. Поэтому, когда мне сейчас говорят: «А можно мы вам повесим ручную кладь на виолончель?», то я говорю: «Нет, извините! Виолончель занимает место по полной цене, это не чемодан!» На многих международных авиалиниях виолончель даже получает мили!

Вообще, пользуясь случаем, хочется сказать: уважаемые авиакомпании, ну неужели вам не надоело с виолончели брать полный ценник авиабилета, как будто это человек?! Ведь уже до Иркутска просят какие-то страшные, невероятные суммы! Как тут работать, играть? Любой фестиваль скажет: давайте лучше позовем флейтиста – сунет инструмент в карман и приедет, посвистит!

- На каком инструменте вы сейчас играете, кстати?

- В моей жизни когда-то был госколлекционный инструмент, французская виолончель XIX века, которая была мне выдана благодаря Тихону Николаевичу Хренникову. Понятно, что моя семья не могла приобрести дорогой старинный инструмент. И Госколлекция, в которую он вероятно попал таким же путем, как те рояли, про которые я рассказывал, – выдавала такие инструменты в пользование подающим надежды, талантливым музыкантам.

С его помощью я прославлял родину по всему миру, но в один прекрасный момент у меня его забрали. И я вынужден был купить дорогой современный российский инструмент работы Николая Стасова что бы не сорвать все концерты и фестивали. Кстати, я один из не многих, кто играет русскую музыку на русском инструменте русским смычком!

Сейчас с госколлекционными инструментами стало очень тяжело обращаться. Требуются какие-то гигантские деньги, чтобы платить за них страховку, вывозить их на гастроли. Очень многие величайшие музыканты просто отказались от них, потому что лучше не связываться.

Слава Богу, я могу себе позволить иметь несколько собственных инструментов, которых никто никогда у меня не заберет.

Оцените материал