В издательстве «Время» выходит в свет книга «Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой». Поразительна судьба героини. Внучка великого ученого-психиатра, скорее всего, поставившего роковой диагноз Сталину. Дочь врага народа, сирота, детдомовка, блокадница, сумевшая переломить судьбу и в недружелюбной среде выстроить блестящую карьеру, не ведая о новых испытаниях, ей уготованных: гибель близких, предательство приближенных.
Выдающийся нейрофизиолог, единственная женщина — академик двух академий (большой, АН СССР и Академии медицинских наук СССР), депутат Верховного Совета и народный депутат СССР, почетный гражданин Санкт-Петербурга. На таких людях Академия держится триста лет! Создатель уникального института, рискнувшая изучать не только живой мозг человека — сложнейший объект во Вселенной — методом ювелирно тонкого, точечного проникновения в его глубины, но и загадочное Зазеркалье, что лежит за пределами материального мира. Как же много может вместить одна жизнь, если ты — Бехтерева!
Автор книги — корреспондент газеты «Поиск» Аркадий Соснов.
Послесловие к ней написал сын и сотрудник Натальи Петровны Бехтеревой академик РАН Святослав Медведев. «Эта книга — подарок читателю, поскольку раскрывает внутренний мир Натальи Петровны Бехтеревой, выдающейся личности нашего времени, не в пересказе, а в ее ощущениях, страстях, образах, воспоминаниях от первого лица», — отметил академик, советник РАН Юрий Наточин.
Публикуем главу, посвященную одной из драматичных и вместе с тем счастливых страниц научной и человеческой биографии НП, как называли ее сотрудники.
ПЭТ и Раиса Максимовна: история уникальной покупки
— Наталья Петровна, перечитал расшифровку наших предыдущих разговоров. Особенно зацепила фраза: «Тогда меня еще никто не предавал». Наверное, надо раскрыть ее смысл. Конфликт в Институте экспериментальной медицины, потеря близких людей — все это совпало для Вас.
— Иэмовская история меня очень сильно вывела из равновесия. Предали как раз те, кому я в жизни сделала много хорошего. Но сама по себе история — оптимистическая, в ее финале — светлое будущее. Представьте, мне 64 года, я собрала институтскую молодежь и сказала, что через год, в 65, ухожу из директоров, оставаться считаю нерациональным. А весь накопленный опыт, умения и знания использую для работы в отделе нейрофизиологии человека, который когда-то организовала, о чем поставила в известность и московские инстанции. Параллельно мы с невероятным трудом добываем позитронно-эмиссионный томограф, под него строится корпус. Госплан и Совмин считают нужным создать новый институт по изучению мозга человека. А меня после моего заявления о намерениях парадоксальным образом изгоняют из ИЭМ на общем собрании. Проводят голосование, говорят обо мне жуткие вещи — после того, как я 20 лет была любимым директором. И все равно, если бы не эти две смерти, я бы очень даже здорово справилась с этой ситуацией. А оптимизм заключается в том, что Институт мозга человека начал работать под руководством Святослава Медведева и продолжает хорошо работать.
— Вас обвиняли в том, что выбиваете институт для сына.
— Давайте откровенно. Прежде всего Святослав — один из научных лидеров в нашей области. Именно он занимался налаживанием у нас в стране позитронно-эмиссионной томографии, закупкой сложного оборудования при жестких ограничениях на его поставки в Советский Союз.
ПЭТ не просто приборный комплекс, это методология, переход от точечной информации, получаемой с помощью электродов, к обобщенной — о состояния мозга в целом, функциях всех его зон, причем щадящим, неинвазивным путем. Мы понимали, на какие просторы в изучении мозга выйдем с его помощью. Наш ПЭТ в течение 10 лет был единственным в стране. Недавно я по заказу американцев написала статью в международную энциклопедию на основе этих исследований. На нее пришел потрясающий отзыв рецензента, лучше не бывает.
— Но все-таки идея обзавестись ПЭТ Ваша?
— Вот если взять за точку отсчета 1985 год: началась перестройка, все полны надежд, эйфория распространялась и на нашу область знания. Приехавшие к нам в отдел шведские ученые сделали доклад о позитронно-эмиссионной томографии. Понимая, что будущее за ПЭТ как революционной технологией с принципиально новыми возможностями, мы со Святославом и с моими физиками стали обивать пороги, ходить по заводам и НИИ, выясняя, что можно сделать своими силами. Ходили долго, всем это надоело, кроме нас двоих.
— То есть сначала была идея построить отечественный ПЭТ?
— Ленинградский научный центр АН СССР, который возглавлял академик Глебов, нас в этом не поддержал, ссылаясь на позицию Института ядерной физики в Гатчине. В свою очередь, его директор, сколько мы его ни убеждали, повторял: «Покупайте». И, как выяснилось, был прав. Да только мы не знали, как подойти к этой покупке.
— За границей вы видели такие томографы?
— Разумеется, хотя их было немного. Я посещала лабораторию пионера позитронно-эмиссионной томографии Генри Вагнера в Балтиморе, изучала ПЭТ-технологии в Японии. Но дарить «игрушку» за пять миллионов долларов никто из зарубежных коллег нам не собирался. И тут жизнь свела меня с Раисой Максимовной Горбачевой. Если бы не она, не видать нам позитронно-эмиссионного томографа.
— Как же случилась эта судьбоносная встреча?
— В 1988 году в Москве проводилось заседание психологов, на котором меня попросили председательствовать. При этом как всякому периферийному директору мне надо было «отбивать поклоны» в разных министерских кабинетах. И я решила: ничего страшного, если опоздаю на часик, поскольку у заседания было еще два сопредседателя. Так и получилось, пришла с часовым опозданием и тихонько устроилась в задних рядах. Но меня заметили и все-таки вытащили на сцену. Еще подосадовала: могли бы дождаться перерыва, ведь сидеть на конференциях в президиуме не очень-то комфортно. Те, кто в зале, — в удобных креслах, а ты на всеобщем обозрении, как птица в клетке.
Осматриваюсь и вижу в зале женщину, скромно и со вкусом одетую, удивительно похожую на Раису Максимовну. Не иначе как обозналась, с какой стати ей здесь быть. Потом замечаю по периметру зала с виду необычных научных работников — подтянутых, в аккуратных костюмах мужчин. Повернулась к соседу: «Слушайте, мне кажется…», и он, не дав мне закончить фразу, отвечает: «Вам правильно кажется, это она». Речь на заседании шла, по-моему, о психологии сельскохозяйственного труда. Не самая близкая мне тема, и как ее связать с проблемами мозга, я не знала. Но поскольку мы были уже одержимы стремлением заполучить ПЭТ, говорить ни о чем, кроме него, я не могла. Выступила и популярно объяснила, почему он позарез нам нужен. Раиса Максимовна поделилась своими соображениями в конце заседания, говорила горячо и умно. А в перерыве подошла ко мне и прошептала на ухо: «Вы — наша гордость».
«Не думала, что Вы меня знаете», — ответила я. «Да как же Вас не знать?!» Она посадила меня рядом с собой и тоже шепотом сказала, что внимательно выслушала мое выступление и если ПЭТ действительно так необходим, надо подготовить на имя Михаила Сергеевича письмо, которое она берется ему передать. У нее для этого есть специальный адрес. Диктует адрес, а я в большом волнении прошу: «Раиса Максимовна, лучше сами напишите, вдруг я что-нибудь напутаю». Она очень спокойно вырвала листочек из блокнота, написала адрес и сказала, что Михаил Сергеевич разрешает ей рассматривать отдельные вопросы и докладывать ему, после чего предложила выпить с ней кофе и завела общий разговор, но в моей голове, кроме мыслей о томографе, ничего уже не было.
Конечно, порадовалась этому заоблачному контакту, но не сильно верила, что он сработает. Вернулась домой, рассказала о встрече Святославу. Предложила написать страницы две — начальство больше не читает. И тут надо отдать должное моему сыну. Он сказал: «Ну, нет, такой шанс выпадает раз в жизни. Либо мы напишем эту бумагу как следует, либо не будем ее писать вообще». Святослав ее в основном и писал, потому что к тому времени был полностью в теме. Он возглавил лабораторию позитронно-эмиссионной томографии в Институте эволюционной физиологии и биохимии им. И.М.Сеченова, когда прибора в стране еще не было. Вы же знаете, он физик по образованию, при этом докторскую защитил по биологии, работал практически с нами, а числился в том институте, что было нелегко. Но Святослава ничего не волновало, только дай ему возможность изучать живой мозг. Получилась очень сильная бумага, великолепная.
— Сколько страниц?
— Восемь или девять. Не уверена, сохранилась ли у нас копия. Отправили оригинал по указанному Раисой Максимовной адресу, стали ждать ответ, а потом и ждать перестали.
И вдруг звонок из Москвы. А дальше было, как у Кити и Левина из «Анны Карениной», которые по первым буквам угадывали слова. Не успевают нас что-то спросить, мы подхватываем: да-да, ПЭТ, письмо, Раиса Максимовна… В итоге я получаю резолюцию Михаила Сергеевича на первом листе нашего письма, всегда ее с собой таскаю. Есть некоторые занятные бумажки, с которыми не расстаюсь. И вот на этой страничке значится: «Надо уважить просьбу академика Бехтеревой». Уважить просьбу! Расписано было для исполнения Маслюкову (Ю.Д.Маслюков — первый зампред Совета министров, председатель Госплана СССР. — А.С.), кому-то еще. Оказывается, письмо наше прошло множество экспертиз. Все организации нашего профиля получили запросы: во-первых, чего мы стоим как научное подразделение, а во-вторых, нужен ли нам ПЭТ. Отзывы о нас были исключительно похвальные, а по поводу ПЭТ каждое запрошенное учреждение отвечало, что томограф нужен ИМ. Когда начальство осознало, что прибор, который нужен ВСЕМ, в стране отсутствует, началось оформление покупки. Процесс более чем сложный, несмотря на резолюцию с самого верха, на предельно доброжелательное отношение к нам Маслюкова. И основная нагрузка — взаимодействие с ведомствами, переговоры за границей, выбор оптимального варианта ПЭТ — легла на Святослава. Он к ней был готов, поскольку мы бредили этим прибором уже давно, проявил понимание тех нюансов, в которых остальные не очень-то разбирались. Потому и назначили его директором, меня — научным руководителем Института мозга человека. А дальше все пошло-поехало через Академию наук.
— Раиса Максимовна Вас поздравила?
— Да, мы виделись с ней еще несколько раз, в частности, на заседаниях Верховного Совета. В ее книжке «Я надеюсь…» есть пара абзацев обо мне. Раиса Максимовна удивительно тепло со мной общалась, но на долгие разговоры времени не было, поэтому я ей писала о текущих делах, рискнула даже сообщить ей о своей личной трагедии. О ней она тоже упомянула в книжке.
— Можем процитировать?
— Конечно. Вставите, если захотите.
«Несколько писем, написанных твердым, характерным почерком на плотных листах бумаги, в верхней части которых типографским способом набрано по-русски и по-английски: “Бехтерева Наталья Петровна, академик Академии наук СССР, директор НИИ экспериментальной медицины, руководитель отдела нейрофизиологии человека” и т. д. В общем, одна из самых титулованных женщин СССР.
“Наконец-то совсем недавно смогли, пройдя бесконечную цепочку барьеров, заключить договор со шведской фирмой на поставку позитронно-эмиссионного томографа, который для меня всегда будет связан с Вами — спасибо Вам за помощь. Сделаем все для реализации открывающихся возможностей и для скорейшего создания отечественных аналогов…”. И далее: “По тому, что я знаю о механизмах мозга, наше общество сейчас проходит фазу, только через которую и можно достигнуть нового желаемого уровня в социально-коммерческом и экономическом планах”.
В каждом ее письме есть хотя бы строчка о долгожданном томографе: как он себя “чувствует” и как трудится на благо отечественного здравоохранения. И в конце: “Думаю о Вас… но почему-то сейчас, когда Вы так хороши на экране… когда Вас так тепло принимают… болит у меня за Вас душа…”. Язык ясный, русский, и почерк как будто типографский. Передавая мне (собеседник Р.М.Горбачевой — писатель Г.В.Пряхин. — А.С.) на время эти письма, хозяйка сказала грустно:
— У Натальи Петровны — трагедия. Почти одновременно из жизни ушли сын и муж».
— Пушкин говорил, что «чернь» и «молва» — понятия, которые сходятся. Как Вы думаете, почему все-таки к Раисе Максимовне, так скажем, неоднозначно относились?
— По-моему, это судьба тех, кто знает больше окружающих, умеет больше окружающих. Она знала и умела гораздо больше. Жен генсеков мы раньше не видели. Они где-то были, а может, и не были. А Раиса Максимовна всегда была рядом с Горбачевым, в том числе в самые тяжкие дни для него. Иногда на полшага впереди, в чем ее тоже обвиняли. Она была элегантная, тоненькая, невысокого роста, но очень складная. К тому же правильно одевалась. Скажем, в Верховном Совете — никакой роскоши, пушистая кофточка и юбка; на конференции, где мы познакомились — серый костюм, серые сапожки. Но эта женщина имела твердый характер и умела высказать свое мнение по самым разным вопросам. Горбачев на нее просто молился. Однажды мы с ним стояли в коридоре, он спросил: «Вы уже видели Раису Максимовну?», и лицо у него засветилось. В зале она сидела неподалеку от нас, в гостевой ложе, он часто поглядывал в ее сторону.
Осознание правды обычно запаздывает. И на похоронах Раисы Максимовны сколько было слез, сожалений, добрых слов об этой незаурядной женщине, ее вкладе в культуру, помощи больным детям и других делах на благо страны.