Новый миропорядок характеризуется фрагментацией единого политического, экономического и информационного пространства. И проявлением его в Северо-Восточной Азии является фактическое возвращение к системе блоков, когда вместо единого пространства формируются два «железных треугольника»: Москва – Пекин – Пхеньян и Вашингтон – Токио – Сеул, полагает Константин Асмолов, ведущий научный сотрудник Центра Корейских исследований Института Китая и современной Азии РАН. Материал написан автором по мотивам его выступления на экспертной дискуссии, организованной клубом «Валдай» 29 мая 2023 года. По сравнению с выступлением текст более систематизирован и является личным мнением автора по основным вопросам текущего момента. Для удобства он сделан в форме «вопрос – ответ» и вбирает в себя элементы дискуссии до и после выступления.
Каковы макротренды, влияющие на ситуацию на Корейском полуострове?
Перед разговором о корейских делах хотелось бы упомянуть о важных трендах, которые определяют ситуацию не только на Корейском полуострове, но и во всём АТР.
Первый – это пресловутая «глобальная турбулентность», которая на самом деле является началом становления нового миропорядка. Старый порядок уходит в прошлое, границы нового не определены – и это довольно важный момент, поскольку неизвестность всегда пугает больше. В старом мире были понятные правила, в новом их ещё нет. Между тем этот новый миропорядок явно характеризуется фрагментацией единого политического, экономического и даже информационного пространства, что, в частности, влияет на весомость фальшивых новостей. И проявлением его в Северо-Восточной Азии является фактическое возвращение к системе блоков, когда вместо единого пространства у нас формируются два «железных треугольника»: Москва – Пекин – Пхеньян и Вашингтон – Токио – Сеул. При этом южный треугольник оформляется более чётко, особенно после визита Юн Сок Ёля в США, челночной дипломатии между Южной Кореей и Японией, блиц-саммита лидеров трёх стран в Хиросиме и попыток РК убрать под ковёр дежурный набор исторических или иных споров на фоне «угрозы» со стороны Северной Кореи и Китая.
В условиях блоковой системы мы начинаем возвращаться к ситуации, когда практическое целеполагание оказывается важнее неких общих норм. В частности, распространённый ранее тезис о том, что Россия или (чаще) Китай должны быть посредниками между КНДР и Западом, сходит на нет – хотя бы потому, что под ролью посредника понималась возможность давить на Пхеньян или доводить до Пхеньяна позицию международного сообщества. Сейчас если Китай и работает посредником, то, скорее, наоборот – доводя до международного сообщества позицию Пхеньяна.
Следующий важный тренд – это растущий уровень конфронтации между Вашингтоном и Пекином, из-за чего увеличивается вероятность конфликта не только на Корейском полуострове, но и в иных регионах. В первую очередь вероятность столкновений за Тайвань или в Южно-Китайском море. Для нас это важно, поскольку Корейский полуостров перестаёт быть единственной потенциальной горячей точкой и нет уверенности, что первые выстрелы прозвучат именно там.
Применительно же к корейским делам уровень конфронтации заставляет как Север, так и Юг чётко определиться со стороной. Северная Корея довольно быстро определилась с ориентацией на Китай. Поскольку выбирать было не из чего, с весны 2018 года отношения Пекина и Пхеньяна вернулись к риторике нерушимой исторической дружбы, основанной на дружбе братских партий, исповедующих социалистическую идеологию.
Южная Корея оказалась в более сложном положении, поскольку формально США являются ведущим союзником в сфере безопасности, а Китай – ведущим торговым партнёром. Однако с точки зрения ценностной ориентации на самом деле у РК выбора не было – и мы наблюдаем явный «разворот к США».
Ещё одно следствие тренда на конфронтацию – то, что гонка вооружений на полуострове вошла в порочный круг, отчасти связанный с дилеммой безопасности. Как Север, так и Юг заявляют, что вправе проводить самозащитные манёвры в качестве ответа на «провокации» вражеской стороны. И если делать скидку на форму риторики, то содержание практически идентично. Проблема в том, что если северокорейские ракетные пуски или громкие заявления «попадают на первую полосу», то южнокорейские учения, не менее повышающие региональную напряжённость и не всегда носящие оборонительный характер (высадка десанта или отработка «обезглавливающих ударов» проводятся часто), воспринимаются медиа куда спокойнее.
Курс нового президента РК действительно выглядит как решительный разворот от Китая, в то время как при президенте Мун Чжэ Ине РК заявляла о многовекторной политике. Так ли это и можно ли называть Юна марионеткой США?
Несмотря на то, что в правление Мун Чжэ Ина Южная Корея заявляла, что она пытается балансировать между США и Китаем, с точки зрения ценностей она всегда сидела на американском «стуле» и приказы из Вашингтона выполнялись всегда. Разница скорее в обрамлении того, как проходило выполнение приказа. При Муне в ответ на американские «просьбы» Южная Корея сперва вставала в позу «мы независимая страна и не допустим диктата», однако затем риторика менялась на «нам предстоит сделать трудный выбор», после чего то, что «на американский стул» сели боком и не сразу, позиционировалось как дипломатическая победа. При Юн Сок Ёле Сеул сразу заявляет, что «болгарский слон – лучший друг советского слона», но при этом в ситуации, которая действительно может нанести урон южнокорейским национальным интересам, Южная Корея не очень торопится исполнять американские распоряжения, хотя громко заявляет, что «всегда готова».
Характерный пример – это то, что, несмотря на беспрецедентный уровень давления и серии постоянных вбросов про секретные соглашения между Вашингтоном и Сеулом о «поставке снарядов на Украину», Юн Сок Ёль всё-таки не изменил политику (по крайней мере, официально) и южнокорейская техника и вооружение напрямую на Украину пока ещё не идут.
Конечно, в среднесрочной перспективе мои предсказания довольно печальны, потому что при таком уровне давления Юна, скорее всего, продавят – это вопрос не «если», а «когда», – но, во всяком случае, на данный момент он довольно удачно выкручивается.
Реплика в сторону: не стоит говорить о Юн Сок Ёле как о типичном консервативном политике. Это человек, который был назначен Муном генеральным прокурором, однако поссорился с ним, когда начал искать коррупцию в ближнем кругу президента, и был вынужден уйти в политику, но из-за отсутствия в Южной Кореи третьей политической силы примкнул к консерваторам. К сожалению, положение дел оказало влияние на политический курс, поскольку Юн не был профессиональным политиком, и внешняя политика и межкорейское направление оказались отданы на кормление тем людям, которые занимались этим даже не при Пак Кын Хе, а при Ли Мён Баке.
Теперь о термине «марионетка». Под таковой мы понимаем правителя, который по собственной воле и в ущерб национальным интересам страны готов «бежать впереди паровоза». Политика Юн Сок Ёля этим критериям пока не соответствует. Да, мы видим довольно сильный тренд в сторону солидаризации с США. Но если смотреть не на слова, а на действия, то наблюдается очень интересный момент. С одной стороны, Южная Корея повышает сотрудничество с США в тех сферах, где, по мнению Сеула, это увеличивает военный потенциал в области безопасности с точки зрения сдерживания Севера. Также мы видим активность по тем направлениям, которые несут Южной Корее экономическую выгоду. В частности, это торговля оружием, поскольку у Юн Сок Ёля амбициозные планы – подняться с 8-го места на 5-е или 4-е. С другой стороны, организации типа QUAD или AUKUS Юг поддерживает, но присоединяться к ним не торопится.
В отношении РФ Сеул выполнил минимальный уровень санкций и осуждающей риторики, чтобы считаться членом «международного сообщества». Даже сделанное перед визитом США расширение списка санкционных товаров, очевидно, в качестве жеста доброй воли перед поездкой, по мнению Сеула, касалось экспортного контроля. Иное дело, что для Москвы важен сам факт присоединения к санкциям, а не уровень участия.
Наконец, не следует думать, что, проводя откровенно проамериканский курс, Юн идёт поперёк мнения нации. 89 процентов южнокорейцев считают США наиболее приоритетным партнёром для сотрудничества. Об этом свидетельствуют результаты опроса, проведённого 4–5 апреля 2023 года.
Как можно охарактеризовать северокорейскую политику Юн Сок Ёля?
Похоже, что с точки зрения своих личных взглядов Юн Сок Ёль действительно воспринимает Северную Корею как территорию несвободы и беззакония. К этому надо добавить, кто отвечает в его правительстве за северокорейское направление. Хороший пример – это нынешний первый заместитель советника по национальной безопасности Ким Тхэ Хё, который хорошо известен как профессор, знающий человек, но при этом откровенный ястреб. При Ли Мён Баке именно Ким разрабатывал программу «Денуклеаризация – открытость – 3000», римейк которой мы наблюдаем сегодня в качестве так называемой Смелой инициативы. Идея очень проста: сначала Север полностью разоружится, а потом мы, наверное, завалим его экономической помощью, концепция которой морально устарела ещё при Ли Мён Баке.
Складывается ощущение, что, выдвигая такие заведомо непроходные с точки зрения Северной Кореи предложения, Юн пытается разменять межкорейское направление на минимальную свободу рук на российском и китайском.
Почему? Олимпийское потепление 2018 года хорошо показало, как выглядит верхняя планка межкорейского сотрудничества, когда даже при Мун Чжэ Ине, который считался консерваторами «просеверокорейским», практически ничего из подписанных соглашений не было воплощено в жизнь. И хотя в качестве причины южнокорейцы часто кивали на препоны со стороны американцев, выяснялось, что, например, поставки лекарств на Север и иных гуманитарных грузов американцами не блокировались. Единственное, что более-менее было сделано, – это соглашение в военной сфере, которое дало возвращение ДМЗ в статус «демилитаризованной зоны», что снизило вероятность конфликта по иррациональным причинам.
Нижняя планка – это формально преддверие конфликта, но при этом и в окружении Юна, и в Пхеньяне, сидят прагматики, которые без определённых триггеров, затрагивающих идеологические устои, на серьёзный конфликт не пойдут. Исходя из этого, Юн Сок Ёль понимает, что ситуацию с зубодробительной риторикой и иным уровнем приграничной напряжённости, не переходящей в прямой конфликт, Южная Корея как-нибудь вытерпит. А вот второй раунд неформальных санкций со стороны Китая или заметное осложнение российско-южнокорейских отношений нанесут стране серьёзный урон. И именно поэтому Юн солидаризируется с США по корейскому направлению, пытаясь разменять ситуацию в отношениях с Россией и Китаем.
В какой мере изменится южнокорейская политика если к власти там придут представители оппозиционной Демократической партии?
Некоторым кажется, что если неким чудесным образом Юна заменят демократы, то страна будет вести менее недружественный курс. Даже с учётом распространённой в РК логики фракционной борьбы, когда решения принимаются по принципу «главное, не так, как при предшественнике», я бы на такое не рассчитывал. Напомним, что, несмотря на напускной антиамериканизм некоторых представителей Демократической партии, зависимость от «американских ценностей» в рядах демократов даже больше. При самом культовом демократическом президенте Но Му Хёне южнокорейские войска воевали в Ираке, а разговоры об объявлении английского вторым государственным языком выходили на рабочий уровень.
С точки зрения ценностей демократы не менее ориентированы на США, чем консерваторы. Более того, их популистский характер будет требовать от них демонстративных шагов. Так, нынешний лидер оппозиции и соперник Юна на президентских выборах Ли Чжэ Мён ещё в рамках своей предвыборной программы предлагал топить китайские суда, которые нелегально появляются в территориальных водах РК.
Кроме того, поскольку для демократов важна хотя бы имитация межкорейского сближения, то, если Юн пожертвовал им ради попытки обеспечить свободу рук на китайском и российском направлении, демократы будут делать противоположное. Юн Сок Ёля активно критикуют в демократической прессе именно потому, что Южная Корея не помогает украинскому народу в нужной мере. Демонстрации русскоязычных граждан против политики Путина поддерживаются скорее организациями, связанными с Демократической партией, и критика Юн Сок Ёля за недостаточную преданность идеалам демократии идёт скорее из демократических газет.
Каковы последствия развития ракетно-ядерной программы КНДР для баланса сил на Корейском полуострове? Каким образом Республика Корея и США осуществляют сдерживание КНДР?
Текущий уровень военного потенциала Северной Кореи находится как минимум на уровне минимального сдерживания, при котором вероятность успешного ответа северокорейского ЯО по континентальной территории США и тем более по союзникам Америки (Японии и Южной Кореи) является ненулевой.
За десять лет Северная Корея превратилась в серьёзную ядерную державу, которая по своим военно-техническим возможностям начинает превосходить некоторые младшие страны «большой пятёрки». Это и наличие водородной бомбы, и очень широкая номенклатура средств доставки ядерного заряда. БЖРК, крылатые ракеты, гиперзвуковой глайдер, локальная версия «статуса 6», крупнокалиберное (600 мм) РСЗО, которое де-факто стреляет ракетами малой дальности, аналоги «Искандера», выполняющие манёвр «подтягивание»…
Что же касается северокорейского военного потенциала в целом, то, если страна в состоянии пускать МБР уже не на уровне единичного вундерваффе, а на уровне оружия, которое спокойно поступает в войска и отстреливается на учениях, это требует соответствующей промышленной базы, кадровой базы, инженерной базы. И, условно говоря, если единичный образец ещё можно где-то украсть или сделать на коленке силами нанятых специалистов непонятно откуда, нынешняя ситуация уже так не трактуется.
Конечно, у Северной Кореи нет шансов победить в военном столкновении коалицию из США и их региональных союзников. Однако, если по итогам столкновения Северная Корея будет стёрта с лица земли, но США получат успешную ядерную атаку по Сан-Франциско или Лос-Анджелесу, а Сеул «превратится в море огня», это нельзя будет назвать победой, поскольку её цена будет неприемлемой для руководства США и РК. И поскольку ракетная гонка продолжается (в том числе – космическая[1]), на данном этапе текущий уровень южнокорейской ПРО скорее не удержит возможную ракетную атаку Севера. Именно этим объясняется рассуждение южнокорейских военных о том, что в критической ситуации логичнее уповать на превентивный удар, атакуя северокорейские ракеты, пока они не взлетели. КНДР при этом резонно воспринимает такие разговоры как оправдание агрессии, где рассуждения о превентивном ударе – не более чем оправдания первого удара.
Ещё одно следствие неспособности отразить северокорейский удар – это ставка на «развал режима» изнутри, однако, несмотря на периодические брифинги южнокорейской разведки, где из любого события делается вывод, что режим на грани коллапса, Северная Корея достаточно устойчива для попыток расшатать лодку. Нет предпосылок ни для «цветной революции», ни для «заговора генералов».
В результате как среди военных, так и среди политиков стремительно демаргинализируется идея о том, что ядерное оружие Севера нужно сдерживать ядерным оружием. Эту идею начинают обсуждать системные политики из числа консерваторов, да и народ не против. Согласно опросу, проведённому Корейским институтом национального объединения в июне 2023 года, 60,2 процента респондентов заявили, что поддержали бы вооружение своей страны собственным ядерным оружием[2]. Хотя этот показатель значительно снизился по сравнению с 69 процентами в 2022 году, в целом ядерный проект поддерживает большинство опрошенных.
Дискуссия идёт лишь по поводу того, должна ли Южная Корея начать свою ядерную программу, либо на Корейском полуострове должно на постоянной основе разместиться ЯО США, как это было в 1958–1991 годах.
Сторонники ядерного сдерживания полагают, что при наличии ядерной бомбы как у Севера, так и Юга ситуация будет напоминать индо-пакистанскую, где после того, как обе стороны взяли друг друга на мушку, общая напряжённость снизилась.
Интересно, что в качестве обоснования собственной ядерной программы используется та же логика, которую в своё время использовал Север. Она касается десятой статьи ДНЯО, согласно которой страна может покинуть договор, если она является потенциальным объектом агрессии со стороны другой ядерной державы[3].
Однако, похоже, что данные идеи не встречают поддержки США. Да, Южная Корея входит в «новую ядерную девятку» и обладает достаточным технологическим потенциалом, чтобы от политического решения до первого испытания могло пройти от года до двух лет. Но появление ядерной Южной Кореи может окончательно поставить крест на режиме нераспространения ядерного оружия, а также поставить Вашингтон перед неприятной необходимостью вводить санкции против союзника.
Кроме того, появление ядерного оружия в РК, особенно американского, будет воспринято как ядерный плацдарм не столько против Северной Кореи, сколько против России и Китая, которых американские ракеты будут достигать. Следствием этого может стать дальневосточный аналог Карибского кризиса.
Возможно, именно поэтому принятая во время визита президента РК в США Вашингтонская декларация стала важном шагом в развитии «расширенного сдерживания», но это сильно меньше, чем все ожидали. Во-первых, Южная Корея подтвердила верность принципам ДНЯО (то есть южнокорейский ядерный проект хотя бы формально отложен в долгий ящик). Во-вторых, американское ЯО не будет размещаться в РК на постоянной основе. Да, есть большая интеграция с точки зрения принятия решений, обмена информаций и так далее, будет больше учений, визитов носителей ЯО на Корейский полуостров и вокруг, но, по сути, это всё.
Кстати, тренд на превращение РК в ракетный плацдарм США на самом деле начался при Мун Чжэ Ине, когда американцы сняли с южнокорейцев ограничение на разработку МБР. Раньше дальность этих ракет была ограничена 800 километрами, и этого хватало, чтобы доставать до территории Северной Кореи, а теперь возникает хороший вопрос: против кого будут направлены южнокорейские ракеты нового поколения?
Каковы позиции членов Совета Безопасности ООН по проблеме безопасности Корейского полуострова? Как будет меняться роль Китая и России в вопросах безопасности на Корейском полуострове?
Начнём с того, что «безопасность Корейского полуострова» разные члены СБ ООН понимают по-разному. Для России и Китая это означает снижение напряжённости в соответствии с дорожной картой, отработанной ещё в 2010-х годах и предполагающей двойную заморозку, против которой и Север, и Юг. США же предполагают окончательное решение северокорейского вопроса путем стирания Севера с карты. Напомним, конституция Южной Кореи распространяет своё действие на весь полуостров (статья 3), а четвёртая её статья говорит о том, что «Республика Корея будет стремиться к объединению и будет формулировать и проводить политику мирного объединения, основанную на базовом свободном и демократическом порядке». Однако нужно хорошо понимать, что под объединением понимается не создание какой-то новой структуры из Севера и Юга, а простое поглощение Севера Югом. Именно поэтому в русскоязычных текстах «Министерство объединения» начали переводить как «Министерство по делам воссоединения».
Глобальная турбулентность и усиление конфронтации между Вашингтоном с одной стороны и Москвой и Пекином с другой, накладывают отпечаток на изменение позиции Москвы и Пекина по северокорейскому вопросу. Дело в том, что международное сообщество перестаёт быть единым международным сообществом и этот термин скорее начинает использоваться как обозначение США и их союзников, которые пытаются узурпировать право говорить от имени всего мира. Ранее, пока международное сообщество было вполне едино, Москва и Пекин понимали причины, по которым Пхеньян пытается войти в ядерный клуб, но необходимость поддерживать миропорядок, основой которого было нераспространение, имела больший приоритет. Соответственно, принцип «новый шаг в развитии ядерной программы – новый виток санкций» не подвергался сомнению, хотя Москва, Пекин и Вашингтон могли спорить по поводу меры санкционного давления.
Однако на фоне глобальной турбулентности я вижу признаки дискуссии, которая касается того, в какой мере в нынешней ситуации соблюдение санкций в полном объёме всё ещё имеет приоритетность по сравнению с пониманием северокорейских нужд. Это не означает пока прямой или косвенной поддержки Севера или открытого нарушения санкций, но разговоры на эту тему вполне ведутся вплоть до реплики Дмитрия Медведева о том, что в случае доказанной помощи Сеула Украине Москва может помочь КНДР похожим образом.
Поэтому важным знаком нового миропорядка стало голосование 26 мая 2022 года, когда Москва и Пекин наложили вето на очередной санкционный поток США. С тех пор любая попытка США использовать СБ ООН для осуждения Пхеньяна не заканчивалась никакими официальными заявлениями.
Разумеется, на фоне дальнейшего расхождения и образования блоковой системы РФ и КНР и далее будут стараться оказывать поддержку КНДР. Даже в случае гипотетического проведения Севером ядерного испытания[4] СБ ООН может оказаться расколот.
Какую роль в принятии решений может сыграть образ КНДР как «государства зла», сформировавшийся в массовом сознании западных стран, и пытается ли КНДР этому как-то противодействовать?
Действительно, в массовом сознании есть очень серьёзные искажения относительно образа Северной Кореи как некой совершенно карикатурно тоталитарной и неразвитой страны, потому что «государству зла положено строить потёмкинские деревни». Тезис о том, что «не может же такая страна иметь реальные успехи», до сих пор туманит мозги как массам, так и ЛПР.
Хороший пример неверного понимания ситуации – перевозимая на тракторе мини-РСЗО, которая стала своего рода мемом без понимания того, что это такое. На деле это оружие не армии, а войск территориальной обороны, которые должны заниматься партизанской войной в случае нападения противника. Согласитесь, мини-РСЗО как оружие ДРГ, которое легко переносится и быстро наносит серьезный урон, – это довольно неприятная вещь.
Понятно, что в Северной Корее определённые элементы контрпропаганды ведутся и при Ким Чен Ыне они даже вышли на качественно новый уровень. Например, появились влоги, которые ведут жители Северной Кореи[5]. Иное дело, что контролируемая Штатами медиасреда мгновенно банит почти все северокорейские или просеверокорейские ресурсы на площадках типа YouTube. При том что откровенная ложь, особенно того типа «перебежчиков», которые зарабатывают продажей страшных сказок, тиражируется весьма активно. В результате я сталкивался с мнением ряда северокорейских чиновников о том, что «мы всё равно их не переубедим».
Кроме того, автор хотел бы обратить внимание на то, что безумные фейки категории «в Пхеньяне пятый раз за год перебили всех детей-инвалидов» рассчитаны не на то, чтобы переубедить колеблющихся. Они нацелены на то, чтобы укрепить веру тех, которые уже «знают» о том, что в Северной Корее Ад и Мордор.
Теперь посмотрим на Северную Корею с точки зрения среднего американца и поговорим о «государстве зла» как «чёрном зеркале» представлений об идеальном государстве (именно поэтому условное «государство зла» для каждой культуры своё). Коллективизм в противовес американскому индивидуализму и атеизм в противовес американской религиозности, которую у нас традиционно недооценивают, дают примерный аналог КНДР. Поэтому для многих американских религиозных консерваторов уничтожение Северной Кореи – это «незавершённый гештальт».
Сегодня корейская тема звучит не только применительно к Корейскому полуострову. О корейском варианте говорят в качестве предложений по завершению украинского кризиса. Насколько такие сравнения корректны?
Похоже, от корейского варианта здесь только концепция перемирия и создания на линии соприкосновения демилитаризованной зоны.
Корейская война начиналась как гражданская между двумя частями разделенной страны, каждая из которых имела основания считать себя единственной законной наследницей[6]. До начала СВО было относительно правомерно говорить, что Сеул смотрит на Пхеньян так же, как Киев на Донецк и Луганск. Согласно Закону о национальной безопасности РК, Северная Корея – это не государство, а некая антигосударственная организация, которая контролирует половину страны. Оттого межкорейское направление находится в ведении не МИД, а Министерства по делам воссоединения, и все попытки эту структуру расформировать и отдать МИДу вызывали жесткое противодействие, воспринимаясь и либералами, и консерваторами как знак признания того, что Северная Корея – это отдельная страна.
Соответственно, с момента образования двух Корей конфликты на 38-й параллели шли постоянно и с воинственными заявлениями выступали обе стороны (к слову, Юг значительно больше). Было понятно, что рано или поздно большая война начнётся и тот, кто ударит первым, будет иметь преимущество. После чего некоторые элементы в северокорейском руководстве, которые были лично заинтересованы в присоединении Юга, а конкретно Пак Хон Ён как глава южнокорейской ветви ТПК, убедили Ким Ир Сена в том, что в случае начала войны случится крупномасштабное восстание и будет блицкриг. Потом они вместе убедили в этом Сталина и Мао.
Затем война интернационализировалась внешним вторжением сначала с южной (т. н. войска ООН), потом с северной стороны (китайские народные добровольцы). А когда обе стороны поняли, что не могут развить успех, начались переговоры, по итогам которых обе стороны фактически остались «при своих». Граница легла примерно там же, где она была до начала Корейской войны, – и это существенное отличие от ситуации СВО.
Кстати, соглашение о перемирии 1953 года было подписано Северной Кореей, КНДР и войсками ООН, а Южная Корея свою подпись не поставила. Ли Сын Ман собирался воевать до победного конца, торпедировал процесс мирного соглашения как мог, и закономерным следствием этого был подписанный США и РК договор о взаимной обороне, в рамках которого южнокорейскую армию фактически подчинили не южнокорейскому президенту, а командованию войск ООН (де-факто американцам). Сделано это было исключительно для того, чтобы южнокорейские власти не начали войну, когда США не были к ней готовы.
А технически война до сих пор не закончена. Поэтому, возможно, те, кто говорит о «корейском варианте», имеют в виду некую демилитаризованную зону и замораживание ситуации, но эта условная ДМЗ будет размещаться не между условной Украиной и условной ДЛНР, а между Украиной и Россией, поскольку «четыре области» приняли в состав РФ.
С точки зрения дискурса что Севера, что Юга Корейская война воспринимается скорее как победа, потому что «мы отстояли свою территорию от вражеской агрессии». Если же подобное соглашение будет подписано между Россией и Украиной, то обеими сторонами это будет восприниматься как поражение. Для Украины – потому что значительная часть территории осталась под Россией. Для России – потому что декларированные цели СВО не были выполнены, а часть территорий, которые вошли в состав России по итогам референдума, осталась на украинской стороне.
Соответственно, это будет повышать уровень ресентимента и легенд о «ноже в спину» что в Москве, что в Киеве и более того – на самом деле сильно повысит вероятность ядерного конфликта, потому что ситуация после этого перемирия будет напоминать Интербеллум с точки зрения «это не мир, это перемирие на 20 лет». Обе стороны будут использовать перемирие для того, чтобы как можно скорее переиграть конфликт в свою пользу за счёт накопления сил, в том числе ядерных, что скорее повысит вероятность перерастания конфликта в ядерный[7].
Чего ждать в будущем
Я не вижу изменений обстановки, которые бы могли в краткосрочной перспективе (до 2027 года) остановить или замедлить порочный круг, связанный с дилеммой безопасности. С моей точки зрения, ситуация будет постепенно накаляться. Вопрос только в том, насколько мы сможем избежать скатывания в конфликт по условно иррациональным причинам. Это то, что я в своё время называл «войной из-за кролика», – когда непонятное шебуршение в кустах воспринимается как проникновение диверсантов, начинается стрельба, другая сторона воспринимает это как неспровоцированный обстрел и всё развивается по нарастающей.
Вероятно, что Москва и Пекин, в чьих интересах отсутствие горячей точки на своих границах, будут стараться удерживать Север от резких движений, но в целом я ожидаю ситуации, когда обе стороны будут стоять у черты, обмениваться оскорблениями и бряцать оружием, но не перейдут её.
[1]Как неудачный запуск разведывательного спутника Севера, так и космическую программу Юга надо рассматривать под данным углом.
[2] Оппозиционные Юну агентства дают результат в 56,5 процента, но порядок цифр сравним.
[3] Выходя из ДНЯО, КНДР обосновывала это тем, что американские ядерные ракеты были нацелены на территорию Севера, несмотря на отсутствие у неё ядерного оружия.
[4] Этот вопрос выходит за рамки статьи, и потому хочется отметить, что оно до сих пор не состоялось, и одно из объяснений этого – просьбы Москвы и Пекина
[5]Подробнее о современных техниках контрпропаганды КНДР см. работу Асмолова и Захаровой.
[6] РК упирала на признание ООН, КНДР – на то, что, в отличие от Юга, провела выборы не только на собственной половине.
[7]Здесь я выхожу за пределы своей компетентности как корееведа, но, с моей точки зрения, важную роль в том, что события развернулись так, как развернулись, играла речь Зеленского, в которой он сказал, что либо Украина получает гарантии безопасности со стороны ядерных стран, либо создаёт собственную ядерную программу. Более подробно см. https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/columns/riacdigest/o-stsenariyakh-yadernogo-konflikta-do-2025-g/
Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.