«Сонную лощину» (12+) Театр-Театр представил в первые дни после Нового года, но уместнее было бы показать её 31 октября: ведь действие мюзикла происходит накануне Дня Всех Святых, то есть в Хеллоуин, и всевозможная нечисть на сцене так и толпится. Любопытно, что незадолго до этого в театре состоялась премьера ещё одного камерного мюзикла о потустороннем — «Живая история о смерти» (12+). Спектакли сходны не только тематикой и жанром, но и происхождением: оба они произросли из эскизов, созданных в рамках лаборатории мюзикла «Резиденция ТТ», и авторы у них частично совпадают — тексты писала Наталья Макуни, а за хореографию отвечала Ксения Малинина.
На этом совпадения кончаются. Всё остальное решительно разное.
Никита Чунтомов
«Живая история о смерти» основана на мифе об Орфее, о чём недвусмысленно сказано в первом же музыкальном фрагменте — вступительном хоре. Этот номер хочется назвать «зонгом», потому что хор здесь несёт ту же функцию, что и в зонг-опере Александра Журбина «Орфей и Эвридика», по которой в 1970-е годы Николай Боярчиков поставил в Пермском театре оперы и балета, наверное, самый культовый спектакль за всю историю пермского балета. Без всякой на то воли создателей мюзикл Театра-Театра перекликается с тем давним спектаклем: он тоже рассказывает о художнике, утратившем музу и отправляющемся в царство смерти, чтобы её вернуть, и тоже проникнут острой, почти болезненной эмоцией, которая передаётся залу и активно вербует зрителей в число поклонников спектакля.
Когда речь идёт о музыкальном спектакле, очень важна первая нота, первый аккорд; бывает, что стоит ему прозвучать, и музыкальное ухо понимает: этот проект точно не безнадёжный. Здесь — именно такой случай: стоит выйти на сцену вокальному квартету во главе с Марией Полыгаловой и начать тот самый вступительный «зонг», как становится понятно, что здесь есть и стиль, и музыкальность, и постановочное качество. Есть мелодия, красиво стилизованная под старину (композитор Евгения Терёхина). Есть остроумное либретто, складно и не без юмора написанное в стихах (уже упомянутая Наталья Макуни). Есть стильная сценография (Ирэна Белоусова), выполненная почти в монохроме — белый, чёрный, плюс 50 с лишним оттенков серого: ведь главный герой гравёр, и всё действие происходит в его мастерской, в окружении надгробий, на которые он наносит портреты и надписи.
Поскольку вся жизнь спектакля проходит в графичном монохроме, каждое цветное пятно здесь что-то да означает, и если появляется цвет — скажем, красный, цвет крови, — то он максимально интенсивный. Краски важны в визуальном решении спектакля ещё и потому, что они играют роль в сюжете: гравёр оказывается бывшим живописцем, который утратил чувство цвета, как Орфей из балета Боярчикова утратил голос, польстившись на славу, на «золотую лиру». Эта потеря — экзистенциальная, утерянное настолько ценно, что вернуть его можно только буквально пройдя смерть. Об этом и спектакль.
Ну, а ещё он о жизни, о любви, о неразберихе современности… Несмотря на такое обилие смыслов, немалое количество сюжетных перипетий и приличный список персонажей, в самом спектакле никакой неразберихи нет: режиссура Татьяны Михайлюк очень продуманная, смыслы аккуратно упакованы в действие и уложены слоями, юмор, пафос, макабр, лирика и мистика смешаны в аккуратных аптекарских пропорциях и скреплены единым стилем — так, чтобы зрелище при всём обилии жанров и настроений получилось выверенным и гармоничным. Немаловажно, что это очень внятная история, а рассказать историю внятно, сюжетно, со всеми «развязками кульминаций» и разгадками загадок — это искусство, которое, кажется, практически утрачено в нынешней драматургии.
История эта о том, как гравёра-мизантропа посетила «то ли девочка, а то ли виденье», которая то ли жива, то ли мертва; гравёр начинает разбираться, что же случилось с гостьей, и выясняется, что её то ли смерть, то ли не смерть связана с прошлой жизнью гравёра.
Герой когда-то был художником, но материальные соображения заставили заняться доходным, но мрачным делом — гравировать портреты на надгробиях. С тех пор его жизнь максимально близка к смерти: в его мастерской выставлены надгробия, которые заказали, но не выкупили, и автор так с ними сроднился, что уже разговаривает. Да и сама смерть — её в спектакле называют «Чёрная» — то и дело приходит просто так, навестить. Но вот готов ли гравёр перейти ту зыбкую черту, к которой подошёл максимально близко, и встретиться со смертью, чтобы сохранить чью-то жизнь? Вот вопрос…
Актёрский ансамбль спектакля сконструирован так же внятно и продуманно, как и сюжет: он аккуратно делится на два соло, которые время от времени превращаются в дуэт, плюс ещё одно — характерное — соло и два квартета. Есть ещё «Чёрная», но она не поёт и даже не разговаривает: Ульяна Букина, исполняющая эту роль, — актриса танцевальной труппы. «Хор», состоящий из четырёх актрис-певиц под предводительством Марии Полыгаловой, заслуживает отдельных и очень бурных аплодисментов: демонстрируя достойное многоголосие (спасибо хормейстеру Владимиру Никитенкову), девушки практически не уходят со сцены, становясь то полицейскими, то прозекторами в морге, то роботизированными телефонными голосами — «Ваш звонок очень важен для нас», а то просто хором — аналогом древнегреческого.
Квартет «надгробий» — Ольга Пудова, Юлия Никитина, Владимир Котляревский и Владислав Чучумов — позволил максимально проявить себя и художнику-постановщику, и хореографу — Ксении Малининой: эти персонажи, отвечающие за «чёрный» макабрический юмор и простейшую философию «все там будем», — образец постановочной изобретательности; они и люди, и статуи, и немножко голос «от автора», и всё очень прилично поют. К сожалению, не поёт Наталья Макарова в роли Старушки, зато она трогательно и в меру комично, без карикатурности, играет нелепую одинокую старушенцию, этакий «ридикюль-шапокляк».
…И есть главные герои — ярчайшие звёзды труппы: в роли гравёра Александр Гончарук, в роли Вероники — Анна Огорельцева. Поначалу кажется, что эти роли написаны, если использовать уместную метафору из сферы изобразительного искусства, несколько однообразными красками и слишком крупными мазками, однако к этому привыкаешь, да и сами герои постепенно меняются, усложняются… И им веришь! На протяжении всего спектакля глаза Анны Огорельцевой предательски блестят: в них стоят настоящие слёзы. В театре уверяют, что никакие капли для этого не используются — только актёрские эмоции.
Хотелось бы, конечно, такой симпатичный мюзикл видеть — и слышать! — под живой оркестр, но в параметры малой сцены он никак не укладывается, и спектакль идёт под фонограмму, которую Евгения Терёхина записала сама, в своей студии в Красноярске, и, если не знать заранее, ни за что не определить, что музыка синтезированная, а не оркестровая.
* * *
«Сонная лощина» на старте даёт уверенную фору скромной по постановочным средствам «Живой истории о смерти»: здесь и большая сцена-трансформер со всеми чудесами театральной машинерии, и живой оркестр, и труппа в два десятка исполнителей, и богатая литературно-кинематографическая предыстория сюжета о «всаднике без головы».
Отличные задатки. Всё, казалось бы, должно получиться; но есть детали, на которые стоит обратить внимание, прежде чем решать — идти или не идти в театр. Так, нигде не обозначены авторы музыки, зато имеется загадочное пояснение: «в мюзикле звучит уникальный музыкальный материал, написанный современными композиторами». Что за композиторы такие скромные? Одного из них можно назвать по имени: это Кирилл Бузмаков, дирижёр и музыкальный руководитель постановки. Он явно приложил к партитуре руку, а то и две. Но, видимо, были и другие руки, иначе как объяснить, что музыка такая «лоскутная»: то интересная стилизация под новоанглийский фолк, то стопроцентный джаз, но чаще всего, увы, некая среднестатистическая «оркестровая музыка», которую очень трудно петь, потому что она мелодически неяркая и незапоминающаяся.
Вторая деталь, которую очень, очень стоит учесть перед походом на «Сонную лощину»: как сказано на сайте театра, «спектакль исполняется на двух языках — русском и английском (большее количество вокальных номеров и все диалоги артисты исполняют на английском языке)». В переводе на понятный русский это означает: спектакль исполняется по-английски на 90%, субтитров нет, а поскольку поют и говорят студенты, которые на языках вовсе не специализируются, то даже знатоки разберут далеко не всё.
Вот по поводу студентов — это третья деталь, которую надо иметь в виду. Дело даже не в том, что на сцене — не вполне профессиональные исполнители с очень разной степенью одарённости и подготовки, поэтому актёрский ансамбль такой же «лоскутный», как и музыка; а в том, что в задачи «учебного спектакля» для выпускного курса Московского института современного искусства (мастерская Бориса Мильграма) входит создание ролей для всех студентов, а их человек двадцать. На сцене — нагромождение персонажей, у каждого есть имя, обозначенное в программке, но вычислить, кто здесь кто, совершенно невозможно. Зрителям бесплатно выдаются либретто, чтобы как-то облегчить восприятие, но получается наоборот: приходится ещё и читать убористый и очень длинный текст, вникать в хитросплетения взаимоотношений нескольких поколений жителей Сонной Лощины, и большинство зрителей с этой задачей не справляется — просто бросает чтение на полуслове.
Ксения Малинина, автор либретто, режиссёр-постановщик и хореограф, честно выполнила задачу, и даже перевыполнила: ну нельзя так грузить зрителей сложным сюжетом, кучей персонажей, да ещё и по-английски! Возникает закономерный вопрос: зачем? На это пресс-служба театра отвечает исчерпывающе: «Такая концепция». На вопрос, а почему бы не перевести хотя бы диалоги, ведь есть же отличный (судя по «Живой истории о смерти») либреттист Наталья Макуни, следует ответ: «Нельзя, это нарушит концепцию».
Ну, так поменяйте концепцию…
Если продолжить говорить о том, что вызывает недоумение, то визуальное решение спектакля, увы, из этого же ряда. Художник Анна Иткина, видимо, не задумалась о том, что такое XVIII век и где это — Новая Англия. На сцене — не призраки из прошлого, а пёстрый карнавал хеллоуиновских попрошаек с их космами, ярким макияжем и нелепыми костюмами: пёстрыми, в полоску, в разводах, самого разного кроя и фасона.
Жаль, потому что в «Сонной лощине» разбросано множество находок — режиссёрских и актёрских. Ксения Малинина — постановщик изобретательный, и в этом она верна себе. Чего стоит, например, священник — отец Эбел, который не ходит по грешной земле, а буквально парит над ней, ловко перемещаясь по сцене на гироскутере, скрытом полами его рясы. Или два персонажа, которые срослись — это как бы одно тело с двумя головами. Вот только зритель ни за что не поймёт, что это за персонажи: то ли близнецы, то ли две Генриетты с похожими фамилиями — Дункан и Дунстан, то ли бессмертные ведьмы Сандра и Сибил…
Интересная находка постановщика — использование ярусов и поворотных кругов большой сцены. Зрители рассаживаются прямо на них и по ходу пьесы оказываются то в подземном мире, то над ним; то в небесной высоте, то буквально рядом с оркестром… В финале первого действия сцена начинает вращаться, и зрители — вместе с ней, так что, остановившись, не сразу могут понять, где зрительный зал, где кулисы, где выход в фойе… Это очень правильно: ведь в этот момент мы вместе с героиней, Мией — дочерью Икабода Крейна из оригинальной «Сонной лощины» — покидаем реальную реальность и оказываемся в реальности потусторонней.
Среди актёрских работ есть очень достойные — это прежде всего дуэт Бальтуса и Лисбет Ван Хед, дедушки и бабушки Мии в исполнении Сергея Белова и Евгении Созоновой. Оба хорошо поют, особенно впечатляет стильный джазовый вокал Евгении — ей повезло с сольным номером. Вообще, здесь все удачи и неудачи завязаны на музыке. Там, где есть хорошая музыкальная основа, получается хороший концертный номер, как, например, джига, где Ксения Малинина, чувствуя природу этой музыки, создала задорный характерный танец, и труппа именно в этот момент танцует слаженно, энергично, живо. Там, где музыки особо нет… Нет и ничего другого.
Поскольку в спектакле играют студенты и у них, как говорится, всё ещё впереди; поскольку они юные, ранимые и так далее, называть по именам особо неудачных исполнителей не будем, но знайте: они есть. Некоторые роли, довольно большие по объёму, отданы молодым людям, которые и играют неубедительно, и очень плохо поют.
В общем, зрителю, отважившемуся на посещение «Сонной лощины», нужно заранее со многим смириться. Финал, тонкий, красивый, внятный и трогательный, искупает сюжетную неразбериху и становится для зрителей наградой.