В 2022 году покупатели моложе сорока лет в Азии, США и Европе стали одной из важнейших движущих сил аукционного рынка. Forbes Life поговорил с российскими молодыми коллекционерами современного искусства о том, что за работы они покупают сейчас и зачем
Весной 2022 года Forbes Life задал галеристам-участникам Ассоциации галерей (AGA) вопросы о том, как будет существовать арт-рынок в России в изменившихся условиях, кто будет коллекционировать современное искусство. Дмитрий Ханкин, сооснователь галереи «Триумф», тогда ответил, что придется «вновь учить людей покупать хорошее искусство — возможно, новых людей».
Пока за стеной культурной изоляции российский арт-рынок борется за выживание, «новые люди» моложе сорока лет в Азии, США и Европе в 2022 году стали одной из важнейших движущих сил аукционного рынка. Этот тренд Artprice определил как «ультрасовременное искусство» (U-C art): молодые активно покупают молодых. Основные продажи идут на аукционах Нью-Йорка, Лондона и Гонконга. Например, среди покупателей Sotheby's в Гонконге больше 40% — поколения Y и Z.
Forbes Life поговорил с российскими молодыми коллекционерами о том, как они начали покупать первые работы, что мотивирует их вкладывать деньги в современных художников и как они распоряжаются своими коллекциями.
Полина Бондарева, основатель школы Masters
По первому образованию я юрист, а в классическое искусство пришла из современного. За 15 лет с помощью моей подруги, галериста Марины Гисич, я не только узнала мир международных ярмарок, биеннале и современных художников, но и сформировала внушительную коллекцию.
Первые работы я покупала в галерее Марины и в галереях Питера. А с переездом в Москву стала активно коллекционировать не только питерских художников, но и Евгения Антуфьева, Тимофея Радю, Данини. В Masters я тоже стараюсь показывать то искусство, которое сейчас представляют главные галереи России.
Сначала я ориентировалась в основном на мнение своих проводников-галеристов, на ярмарки современного искусства, выбирала работы с провенансом. Теперь мне интереснее искать самой и открывать новые имена, начиная с классической живописи. Я стала больше интересоваться инсталляциями, видеообъектами. Недавно купила металлические плиты с признаниями в любви Лизы Бобковой и пиксельные пластификации Вани Тузова на тему Бородинского сражения на всю стену.
Еще купила березу с мантрами высотой под два метра Федора Хиросигэ, которая сейчас занимает почетное место в нашей гостиной в Москве. Но это не мешает мне собирать и вполне традиционное искусство. Обожаю работы Кирилла Челушкина, Григория Майофиса, Виталия Пушницкого и Леры Набиру. Наша московская квартира теперь пополняется быстрее, чем петербургская, и все сегодня меня больше привлекает медиаискусство, когда есть возможность хранить файлы на компьютере, — неоспоримое преимущество перед классикой. Хотя мне хотелось владеть произведениями таких авторов, как Пепперштейн и Кабаков.
Одна из моих удач как коллекционера — продажа картины Григория Майофиса на 40-50% дороже, чем я приобретала ее. Также считаю огромной удачей покупку большой вышивки Евгения Антуфьева, сейчас цены на его работы такого размера возросли вдвое.
Из забавных эпизодов помню, как на одной из первых ярмарок Cosmoscow увидела пластификацию работы Тимы Ради «Эй ты, люби меня», а когда переехала в Москву, случайно нашла его последнюю работу в галерее «Тираж». Теперь эта работа символизирует для меня переезд в Москву и воспринимается как памятный трофей.
Михаэль Джерлис, основатель компании EMCD Tech
Я собираю NFT-объекты, потому что мир в принципе переходит в цифровой режим, а они позволяют организовать работу в нем. Уже есть 2D- и 3D-работы, и NFT не требует большого пространства для размещения коллекции, в отличие от материальных произведений искусства. Например, для фрески Misha Libertee нужно искать место в доме. Мне ее разместить негде, потому что я, как приверженец sharing-экономики, не покупаю квартиру, а живу в небольшой съемной.
Моей первой NFT-покупкой была работа Аристарха Чернышева «Последний апдейт» на стыке реального и онлайн-объекта — помимо NFT, есть еще и реальный предмет, который можно потрогать руками. Он находится у меня дома в Москве. А первая работа только в онлайн-виде — «Манифест каллиграфутуризма №11» Покраса Лампаса. Но, помимо NFT, у меня есть и другие figital-истории. Например, я коллекционирую digital clothing, потому что ее нигде не найти и она создана уникальными дизайнерами или кастомами.
Когда я покупаю NFT-объекты, я не имею права размещать копии в интерьере. Объект хранится у меня в блокчейне, оттуда его нельзя украсть, если не получить доступ к моему кошельку. Я могу включать его с цифровых носителей. Например, одну из работ я использую на часах.
Периодически мне предлагают принять участие в digital-выставках, показать свои работы. Например, Покраса Лампаса. Узнаваемость NFT-художников приходит за счет галерей, медиа, классных дропов и высоких сумм сделок. Сейчас любой художник должен быть предпринимателем, а интересного автора, как и хорошего писателя, видно издалека.
Алина Крюкова, владелица галереи a-s-t-r-a
Создание коллекции искусства — это всегда эксперимент, если ты, конечно, не подходишь к этому с холодным расчетом в надежде заработать. Я собираю работы без оглядки на моду или громкие имена. Чаще всего влюбляюсь и, если доступно, сразу покупаю. Работы, их выбор, темы, цвета много говорят о человеке того, что обычно спрятано внутри. Покупка искусства — встреча с собой, которую многие отчаянно избегают. Может быть, поэтому так мал рынок российского современного искусства.
Моей первой большой покупкой отечественного художника стала работа Алисы Йоффе из проекта 5-й Московской биеннале современного искусства. Сегодня я и представить себе не могу, что не увижу эту работу хоть раз в течение дня в своем кабинете. Часто я совершаю спонтанные покупки, но если через несколько недель я не могу воспроизвести эмоции и логику приобретения, то откладываю работу в «комнату подарков» и внимательно выбираю человека, кому могу это вручить.
Иногда я покупаю работы художников из своей галереи. Бывает, еще во время подготовки выставки намечаю себе объект для покупки, но приходится уступить другому коллекционеру. Потом жду не дождусь новой работы этого художника, которая сможет залечить пустоту необладания. В дальнейшем с такими коллекционерами мы становимся друзьями, и я иногда хожу в гости к работе. Звучит странно, но, когда совпадают переживания от работы, очень легко найти темы для общения.
У галереи a-s-t-r-a выстроенная логика поиска художников, так называемые три кита. Новые для себя имена мы отбираем через постоянно действующий open call и ежегодно зимой и летом делаем групповую выставку a-s-t-r-a open. Также отсматриваем выпускные выставки, открытые студии, кураторские проекты, ярмарки и приглашаем к сотрудничеству тех, кто нам нравится. Еще мы работаем с нашими резидентами над сольными и институциональными проектами. Третий, совсем новый для нас вектор: поиск и пересмотр имен художников старше 50 лет, в которых мы ищем недосказанность, прерванную 90-ми, которая, возможно, станет новой стратегией для русского искусства после февраля 2022 года.
Я советую обращать внимание на тех художников, которые показывают самостоятельность в рассуждениях и выборе тем, а не отрабатывают повестку. На тех, о которых вы думаете спустя недели после посещения выставки. На тех, кто уже зарекомендовал себя и постоянно переигрывает себя, не застывая в величии. На тех, кто будит в вас чувства.
Дария Караваева, меценат, патрон Пушкинского музея
Я совсем начинающий коллекционер и чаще всего решения о покупке принимаю, основываясь на собственных ощущениях. Мне нравится думать, что коллекция — живой организм. Мне кажется, что она меняется вместе со мной по мере моего взросления. Я 12 лет проучилась в художественной школе. Мое второе высшее образование тоже связано с искусством, и после этого я работала и стажировалась в различных художественных институциях, поэтому даже не могу представить, чтобы я увлекалась чем-то другим.
У меня нет дорогих работ, но есть диптих Ивана Горшкова «Сияние. Катана». А самая дорогая сердцу — портрет моего бульдога Локи. Его написала Стася Гришина. В целом я против работ на заказ, мне кажется, это превращает автора из создателя в исполнителя. Я часто беру Локи с собой на выставки. Стасю он выбрал сам на выставке в галерее Fabula: он не мог отойти от ее работы Welcome.
Два года назад я стала меценатом Пушкинского музея, когда шла выставка Билла Виолы. Мне предложили купить одну из его ранних работ в коллекцию музея. В этом году по совету Ольги Шишко (в прошлом куратор направления «Пушкинский XXI» в ГМИИ им. Пушкина, сейчас — консультант коллекции новых медиа. — Forbes Life) приобрела в коллекцию музея работу Александры Митлянской «Шкатулка».
У меня нет конкретной суммы в год, которую я могу потратить на произведения искусства, — я очень импульсивна, а в нынешней обстановке тем более не вижу никакой возможности для планирования. Семья поддерживает мое увлечение искусством, поэтому бюджет на покупки формируется из моего собственного и нашего общего дохода.
Виталий Аксенов-Шабловский, создатель Bad Gallery
Как и все сверстники, я собирал вкладыши жвачки Turbo, кэпсы, игрушки из Kinder Surprise, а потом увидел медведей Be@rbrick в парижском Colette. Сначала искренне не мог понять популярности интерьерных игрушек. Но в «Гараже» на выставке Такаси Мураками впечатлили скульптуры Kiki и Kaikai в человеческий рост. Каждая из них стоила больше €3 млн. Купить не представлялось возможным, пришлось ограничиться постерами. Так я стал жадно интересоваться японскими художниками. И в моей коллекции оказались Be@rbricks Medicom Toy.
Также в ней есть KAWS, и Дэниел Аршам, и CВ Hoyo. Дэниел Аршам использует бытовые предметы, которые помещает в определенные временные рамки и транслирует свое видение того, как будет выглядеть, например, окаменевший телефон, найденный спустя 1000 лет во время раскопок. CB Hoyo появился в моей коллекции из-за его сатиры на тему современного искусства. И Мураками, и Брайан Доннелли (KAWS), и те же Be@rbricks — все полны иронии и насмешек, я покупаю их, потому что мне это нравится.
Российских художников в коллекции не так много, но у меня есть прекрасные работы Дмитрия Морозова, известного как ::vtol::. Третьяковка пару лет назад приобрела несколько объектов и выставляла их в рамках выставки «Лаборатория Будущего. Кинетическое искусство в России».
::vtol:: создает агрегаты, которые взаимодействуют со светом, радиочастотами, шумовыми эффектами. Есть серия «Ресурсы» петербуржца Дениса Прасолова. Есть работы Алексея Головина. Он использует саморезы, каждый из которых вкручивает в работу на определенную глубину для придания объема изображению.
Вся моя коллекция выложена на сайте Bad Gallery, потому что мне хочется делиться с окружающими своим хобби. Уверен, искусство в любых его проявлениях интересно каждому, главное — найти верный подход к аудитории. К сожалению, в нашей стране за пределами крупных городов художественное сообщество развито слабо. Недостаток информации или незнание, где ее искать, накладывают свой отпечаток. Лекции читать я не умею, поэтому появилась мысль, почему бы нашей команде не взять на себя просветительскую роль с современными формами подачи.
Мы отвергли мысль о студийной «бланковой» каталожной съемке, потому что это скучно. Хотелось создать что-то непохожее на магазинную витрину — так нам пришла идея погружать объекты в интерьеры и сюжеты. Так Be@rbrick Майкл Джексон записывал новый трек в студии звукозаписи, а Eroded Delorean Аршама пересекал песчаный карьер. Мы с трепетом относимся к фотоискусству, поэтому и получили, того не ожидая, искусство в квадрате.
Я вообще не рассматриваю искусство как инвестиции. Хочу построить свою Bad-art-экосистему, выйти за пределы родного Петербурга и поработать над офлайн-проектами в Москве. Искать в мире искусства что-то новое, дающее неподдельные эмоции.
Ольга Ломанова, фандрайзер Уральской индустриальной биеннале, организатор благотворительного аукциона «Мелисса», арт-консультант
Я занимаюсь консультированием в области искусства, но задолго до этого жила в Барселоне, читала книги, затем пошла учится в Sotheby’s, ездила по выставкам и ярмаркам, потом начала покупать работы. Мое первое приобретение — абстрактная фотография Владимира Глынина. Я пришла к нему в студию, и, когда увидела абстрактные работы, на ум пришел Малевич. Сейчас в моей коллекции много фотографий. Следом за Глыниным были снимки литовского классика Антанаса Суткуса. Их я покупала в парижской галерее.
Обычно я приобретаю работы на ярмарках. Когда путешествовать было проще, старалась не пропускать никакие значимые события. Обычно покупала небольшие работы, которые можно провезти в чемодане. Но как-то раз купила огромную работу Самуэля Сальседо. Доставка из Барселоны оказалась квестом. В то время я еще не занималась искусством профессионально, не понимала, как правильно оформить документы, как ввозить работы в Россию, и почему-то не воспользовалась услугами компании перевозчиков искусства. В итоге доставка вышла в половину стоимости работы. Теперь, когда занимаюсь ввозом и вывозом, это происходит быстро, без особых проблем и затрат.
Коллекционирование для меня — это способ самопознания. То, что мне нравится, иногда меня саму пугает. Как консультант знаю: при покупке работы очень важно, чтобы человек был доволен своим выбором и получил именно ту эмоцию, которую хотел. В основном мои клиенты — коллекционеры, собирающие энциклопедические коллекции, по которым можно проследить историю русского современного искусства. А чтобы понять, что действительно любит человек, нужно посмотреть, что висит у него в спальне. Предметы в гостиной вешают для гостей, чтобы произвести впечатление. А вот в личном пространстве — то, что действительно нравится.
Я постоянно смотрю работы молодых художников. Хожу на итоговые выставки учебных заведений и разных проектов. Смотреть их так же важно, как и музейные блокбастеры. В покупках я ограничена только собственным заработком. Работая в искусстве, я зарабатываю, чтобы тратить на искусство.
Др сих пор не могу себе простить, что упустила на позапрошлой ярмарке Cosmoscow работу Олега Устинова и Ивана Горшкова в галерее Х.Л.А.М. Пока думала, работа ушла в хорошую коллекцию. С годами мне нравятся все более резкие, неудобные работы. Видимо, я начала глубоко копать внутрь себя.