Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно...
И.А. Бродский, 1969 г.
Эхо прекрасной эпохи
27 января 2023 г. исполняется 65 лет со дня подписания соглашения Лэйси-Зарубина — одного из значимых договоров в истории советско-американских отношений. С 1958 по 1973 гг. это первое в своем роде соглашение регламентировало порядок обменов в области науки, культуры, техники и образования между двумя сверхдержавами, находившимися в состоянии холодной войны. Его заключение, имплементация и регулярное продление происходили в крайне непростой международной обстановке: космическая гонка, запущенная вместе с первым спутником в 1957 г., Карибский кризис 1962 г., локальные противостояния двух флагманов биполярной системы в самых разных уголках планеты. Среди резонансных «мемов» того периода можно вспомнить и «кухонные дебаты» Никиты Хрущева с вице-президентом Ричардом Никсоном в 1959 г., и обросший мифами эпизод с ботинком первого секретаря ЦК КПСС, да и еще много всякого разного. И тем не менее на этом далеко не радужном фоне культурный и научный диалог стран-антагонистов не просто продолжался, но получал новый импульс и приобретал институциональные формы.
Лев Панин:
«Доктрина безумца» и риски ядерной эскалации
В нынешних реалиях подобная вещь сама по себе видится граничащей с фантастикой. Параллели упорно не проводятся ни в одной из известных геометрий. Да и широкого чествования юбилейной даты с учетом текущего градуса отношений Москвы и Вашингтона ждать не приходится. На дворе не 1988 г., когда в честь 30-летия уже прекратившего к тому моменту свое действие соглашения почта СССР выпустила коммеморативную марку. Не та, что называется, эпоха. С другой стороны, дата все-таки памятная.
В свете нее уместно освежить в памяти обстоятельства заключения и реализации названного двустороннего договора и попытаться ответить на вопрос о том, почему в 1958 г. он было возможен, а в 2023 г., как видится (хотя, конечно, мечтать не вредно), едва ли. Кто знает, может быть, призраки научных дипломатов послевоенных лет дадут подсказку относительно того, как исправлять ситуацию?
Научная дипломатия — это люди
Финальная стадия переговоров по соглашению Лэйси-Зарубина началась 28 октября 1957 г. и заняла три месяца. С американской стороны старшим должностным лицом выступал Уильям Стерлинг Лэйси — советник по вопросам обменов между Востоком и Западом американского госсекретаря Джона Даллеса. С советской — Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в США Георгий Зарубин. Обоих главных переговорщиков, несмотря на их богатые заслуги, нельзя причислить к когорте карьерных дипломатов.
Лэйси пришел в эту сферу в 36 лет, имея за плечами опыт работы по основной специальности — экономиста — в различных государственных органах. Съездив в две загранкомандировки по линии госдепартамента (Индонезия, Филиппины), в 1955 г. он был назначен американским послом в Республике Корее. В Сеуле, если не вдаваться в подробности, «что-то пошло не так», и уже через семь месяцев глава дипмиссии подал президенту Дуайту Эйзенхауэру прошение об отставке, которое было удовлетворено. Вернувшись в Вашингтон, Лейси по рекомендации Национального совета безопасности, а также министров иностранных дел трех стран-победительниц — СССР, США и Великобритании — был назначен специальным помощником руководителя Госдепа, курировавшим культурные связи со странами Восточного блока.
Андрей Кортунов:
Семь отличий от Карибского кризиса
Трудовая биография советского посла тоже была интересной и нелинейной. Окончив в 1918 г. курсы счетоводов, Зарубин шесть лет отслужил в РККА. Демобилизовавшись после Гражданской войны, в 1931 г. окончил текстильный факультет Промышленной академии и в том же году был сам назначен ее директором. В 1935–1938 гг. возглавлял Главное управление учебных заведений Наркомата легкой промышленности, а с 1938 по 1940 гг. трудился в должности заместителя генерального комиссара и председателя художественного совета советской части Всемирной выставки в Нью-Йорке.
Перейдя на ответственную работу в НКИД в 40 лет, Зарубин стал сначала заведовать Консульским отделом (1940–1941), затем отделом США (1941–1944). Далее последовали его назначения послом СССР в Канаде (1944–1946), в Великобритании (1946–1952) и, наконец, в США (1952–1958).
Примечательно, что на момент подписания соглашения 27 января 1958 г. Зарубин формально уже не числился главою дипмиссии в Вашингтоне: 4 января он был повышен до заместителя министра иностранных дел, а 7 января новым послом Советского Союза в Соединенных Штатах был назначен другой выдающийся государственный и партийный деятель, бывший министр внешней торговли (1949–1951) и экс-посол в Индии (1951–1957) Михаил Меньшиков. Прибыв в американскую столицу в конце января и вручив верительные грамоты 11 февраля 1958 г., именно он впоследствии стал работать над воплощением в жизнь положений соглашения. И все же под документом стоит подпись «Его Превосходительства» Посла СССР Зарубина.
Его сменщик Меньшиков тоже происходил не из горчаковского и даже не из чичеринского «племени», но из числа крепких, как раньше говорили, хозяйственников. До указанных выше должностей — блестящий и типичный для этой номенклатурной категории трудовой путь. Добавим лишь, что в 1943–1946 гг. он служил заместителем директора Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций (ЮНРРА), где пересекался с работавшим там же Лэйси.
К чему, казалось бы, эти навевающие тоску выписки из личных дел? К тому, что фактор личности, как нам видится, сыграл не последнюю роль в процессе достижения договоренностей. До некоторой степени, вероятно, сказалась близость формации участников переговоров. Конечно, не совсем «свои люди», но вот «сочтись» (в хорошем смысле, а не по ходу пьесы) профессиональным экономистам, имевшим к тому же внушительный опыт руководящей работы в сферах культуры, техники и образования, было проще. А в дипломатии, и особенно в ее научном измерении, это уже полдела.
К сожалению, результатов сделки Зарубин практически не увидел, так как скоропостижно скончался в ноябре 1958 г. Лэйси пережил его на двадцать лет. Меньшикова на посту посла в 1962 г. сменил легендарный Анатолий Добрынин, с приходом которого начался новый этап развития советско-американских связей. Однако соглашение Лэйси-Зарубина оставалось в силе.
Роман Райнхардт:
Научные дипломаты: кот Леопольд и кот Матроскин
Научная дипломатия — это конкретика
Теперь посмотрим на то, что же было прописано в этом соглашении. На самом деле, много чего: от намерений развивать туризм и установить прямое воздушное сообщение между странами до гастролей конкретных артистов (Эмиля Гилельса, Бланш Тебом и других) при поддержке знаменитого музыкального и театрального продюсера Сола Юрока (в доэмигрантском прошлом — Соломона Гуркова). Впоследствии импресарио приписали фразу о том, что культурный обмен между СССР и США, по сути, сводился к тому, что «ему в Штаты привозили своих одесситов, а он в Союз — своих». Это опять же к вопросу о значении выдающихся личностей. Не говоря уже о выступлениях на американских подмостках балетной труппы Большого театра и иных именитых коллективов, а на советских сценах — соответственно, американских.
Нас здесь больше интересуют научные и академические обмены. И в этой части соглашение тоже отличалось конкретикой, пусть и меньшей по сравнению с межстрановым диалогом муз.
Два из четырнадцати разделов документа были посвящены визитам ученых и академической мобильности, соответственно. С советской стороны операторами поездок должны были выступать Академия наук, Минсельхоз и Минздрав, с американской — Национальная академия наук. При этом индикативно фиксировалась продолжительность поездок (от двух недель до одного года), численность делегаций (например, 3–4 ученых-медиков) и даже география (в СССР — Москва, Ленинград, Киев). Схожим образом указывалось количество профессоров, преподавателей и студентов, призванных участвовать в программах академического обмена между Московским государственным и Колумбийским университетами, а также между Ленинградским государственным и Гарвардским университетами в 1958–1959 и 1959–1960 учебных годах.
На наш взгляд, этим документ весьма выгодно отличался от последующих поколений договоренностей. Будучи по форме рамочным, он в то же время содержал четкие плановые показатели, а в отдельных смежных пассажах даже конкретные имена. Ведь одно дело, когда «стороны намерены развивать в духе …» (далее — прелестные и витиеватые дипломатические формулы), а совсем другое — цифры. Ученым, причем не только адептам точных и естественных наук, больше понятны последние.
То же можно сказать о подготовленном в августе 1959 г. Докладе Комитета Сената США по международным отношениям [1]. Тогда его возглавлял Джеймс Фулбрайт — тот самый, который в 1946 г. инициировал знаменитую и до сих пор функционирующую программу обменов и грантов. Впрочем, советско-американское взаимодействие в рамках нее началось лишь полтора десятилетия спустя, а Фулбрайтовский доклад 1959 г. содержал подробные количественные данные и качественные оценки реализации соглашения Лэйси-Зарубина.
Дабы не перегружать читателя статистикой, приведем лишь несколько значений. К лету 1959 г. порядка 75% проектов, определенных в соглашении, были уже полностью завершены, а 90% находились на различных стадиях реализации. За первый год действия соглашения СССР посетили 58 американских ученых, преподавателей высшей школы и студентов, а США — 54 их советских коллег. В первом полугодии 1959 г. тоже наблюдался устойчивый положительный тренд, и уже с перевесом в пользу советских специалистов: 24 отечественных против 19 американских участников программ обмена в сфере науки и технологий.
Всего за первые полтора года действия соглашения Лэйси-Зарубина было реализовано 124 двусторонних проекта в областях теоретической и молекулярной физики, неорганической химии, гастроэнтерологии, ветеринарии, фармакологии, вакцинологии, исследований Арктики и других сферах. На момент публикации доклада Фулбрайта был согласован и инициирован еще 31 проект. По многим из них в тексте доклада можно найти имена конкретных участников и исполнителей.
О чем это говорит? Без лишних слов: соглашение Лэйси-Зарубина работало. При том не на бумаге и в бюрократических эмпиреях, но на деле, то есть на кафедрах, в лабораториях, на полях симпозиумов и конференций. Чем не образец для подражания!
«Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера…»
Подводя итог анализу, позволим себе определить следующий критерий успеха большинства научно-дипломатических процессов. Для их эффективного протекания необходимы (но, разумеется, не всегда достаточны) профессионализм участников вкупе с ясностью, предметностью в части целеполагания, средств и путей достижения поставленных целей. «Банально», — заметит читатель. «Жизненно», — возразят историк и практик. Совсем не обязательно, чтобы соглашения подписывали первые лица или ученые с мировым именем. Скажем прямо: вне узкого круга международников ни Лэйси, ни Зарубин как при жизни, так и посмертно не пользовались широкой известностью. Но, как явствует из биографий этих в полном смысле слова «научных дипломатов», они были профессионалами высокого класса. О том, почему специфические и занудные документы (скажем, дорожные карты) реализуются лучше самых добрых и высокопарных рамочных меморандумов (столь же красивых, сколь аморфных), мы уже писали прежде. Рассмотрение кейса Лэйси-Зарубина служит еще одним тому подтверждением. С юбилеем, товарищи ученые! Take care.
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 18-78-10123-П); https://rscf.ru/project/18-78-10123/; https://rscf.ru/project/21-78-03019/
1. United States Exchange Programs with the Soviet Union, Poland, Czechoslovakia, Rumania and Hungary. Committee on Foreign Relations. United States Senate. August 20, 1959. Washington: Government Printing Office, 1959. — 57 p.