С образованием национальных государств в Латинской Америке продвигались интеграционные проекты, которые до сих пор не завершены, и для их исследования ни один из аспектов не может быть обойден вниманием. В каком-то смысле это — дисциплина без границ в поиске причин и последствий их внутреннего и внешнего развития. О безграничности этой области можно судить по множеству значений и объяснений, которые лежат в основе даже самых простых государственных действий.
Существенное влияние на развитие региональной экономической интеграции оказала Вторая мировая война, выдвинув на передний план международной повестки постепенную институционализацию специализированных механизмов международной торговли. В 1944 г. состоялась Бреттон-Вудская конференция, где были приняты решения о создании МВФ и МБРР, целью которых стало восстановление глобальной экономической стабильности. В 1946 г. Экономический и социальный совет ООН организовал форум, начавший дискуссию о необходимости создания единой торговой системы, и в 1947 г. было согласовано ГАТТ, в XXIV статье которого предусматривалось создание зон свободной торговли и таможенных союзов — интеграционных механизмов, поступательно укреплявших мысль об их эффективности в качестве инструмента для стран, стремящихся к большей торговой амплитуде [1]. В 1948 г. была принята Гаванская хартия Международной торговой организации, которая включала временные правила управления по широкому кругу вопросов, в первую очередь принцип наибольшего благоприятствования, разрешение споров и обобщенную систему преференций. Между тем, несмотря на предпринятые мировым сообществом усилия, консолидированного единства по вопросам достижения соглашений, касающихся режима международной торговли, достигнуто не было. Имеющиеся разногласия стали очевидны в период работы Уругвайского раунда, где переговоры длились долгих семь лет (1986–1993 гг.) и завершились подписанием Марракешского соглашения, положившего начало процессу создания ВТО.
Елена Комкова:
Перелицованное НАФТА
В 1980-х гг. в Мексике происходила глубокая трансформация структур власти, где наблюдалась тенденция к вытеснению государства из сферы экономики и превращению рынка и частных интересов в главных бенефициаров стратегии развития, и это был не первый случай в истории страны, когда либерализм стал доминирующей идеологией в среде правящей элиты. В конце XIX в. при режиме генерала Порфирио Диаса экономические реформы привели к власти группу так называемых científicos, которые в течение тридцати четырех лет придавали государственной политике открытую и либеральную направленность. Революционные события 1910–1917 гг. изменили мозаику политической картины страны — в результате сложного процесса договоренностей между científicos и победившими в гражданской войне фракциями была создана структура власти с более патерналистской и националистической ориентацией. В этом сценарии Мексика следовала мировой тенденции, когда старая политика laissez-faire, позволяющая рынку свободно функционировать, чтобы общее благосостояние естественным образом следовало за ним, оказалась несостоятельной. Повсеместно стало приниматься новое трудовое законодательство, включающее всевозможные ограничения (от запрета детского труда до максимального рабочего времени и обязательного отдыха), а государство стало брать на себя общественные работы и услуги. Основная идея заключалась в том, что свобода бессмысленна без гарантии набора материальных условий, начиная с минимального уровня дохода, здравоохранения, образования. Это был так называемый «социальный либерализм», нечто очень похожее на то, что позже станет социал-демократией.
Вторая мировая война и особенно послевоенный период, когда кейнсианская парадигма приобретала все большее значение в разных частях мира, изменили политику мексиканского правительства, которое было вынуждено обратиться к протекционистской модели развития, формировавшейся по двум направлениям: стратегии импортозамещения и авторитарной системе представительства, созданной и поддерживаемой доминирующей Институционно-революционной партией. Эти два фактора не позволили побудить предпринимателей к повышению производительности и конкурентоспособности в обмен на защиту и субсидии; напротив, среди них распространилось поведение rentier, сговор монопольных интересов, коррупционные практики различных типов и масштабов. Что удивительно, это не мешало в 1960–1970 гг. расширению внутреннего рынка и росту экономики в среднем на 7%, что было признано впоследствии как «мексиканское экономическое чудо».
Вместе с тем эта модель зависела от импорта капитальных товаров, который требовал все больших объемов иностранной валюты, поступающей до 1960-х гг. в страну в основном от экспорта сельскохозяйственной продукции и минералов. С 1970-х гг. к этому добавился экспорт мексиканской нефти, но ее добыча требовала огромных инвестиций, что увеличивало государственный долг и делало систему более уязвимой. На финальном этапе реализации стратегии экономического развития при правительствах Луиса Эчеверрии Альвареса и Хосе Лопеса Портильо благоразумие, которое характеризовало вмешательство правительства в экономику, уступило место серьезным провалам в макроэкономическом управлении (в основном в политике обменного курса), которые создали валютный разрыв в текущем счете: сильное завышение курса песо, наблюдавшееся в период 1971–1975 гг., спровоцировало головокружительный рост импорта. В результате к концу 1975 г. дефицит текущего счета достиг 4,9% ВВП, что вынудило власти провести в следующем году макродевальвацию и сократить к 1977 г. дефицит до 1,9% ВВП.
Однако, несмотря на огромные доходы от продажи нефти в последующие несколько лет, дефицит текущего счета только рос, составив 6,5% ВВП в 1981 г., что привело к долговому кризису 1982 г. В начале 1983 г. правительство Мексики инициировало процесс либерализации торговли в рамках программы структурной перестройки, продвигаемой правительством США, МВФ и Всемирным банком. Эти меры были направлены на сокращение государственного вмешательства в экономику, которое считалось основной причиной чрезмерной задолженности Мексики перед международными финансовыми институтами в период расцвета неолиберальной политики, проводимой американской администрацией Рональда Рейгана. Этот процесс ускорился в 1986 г., когда Мексика присоединилась к ГАТТ.
Целью начатых реформ выступала корректировка мексиканского внешнего рынка в соответствии с неоклассической теорией свободной торговли между странами и с идеей использования сравнительных преимуществ, которые Мексика должна была иметь по сравнению со своим главным торговым партнером — США. Предполагалось, что эти сравнительные преимущества заключаются в производстве и экспорте трудоемких товаров, которых в Мексике было много, притом дешевых. Ожидалось, что в результате свободного импорта отмена или снижение тарифов принесут пользу внутренним потребителям, поскольку цены будут ниже, а качество продукции выше. Однако показатели мексиканской экономики, заявленные в рамках этой стратегии, не дали благоприятных результатов с точки зрения экономического роста и создания рабочих мест (чтобы избежать миграции в США), а также улучшения внешнеторгового баланса. В результате, когда в 1980-х гг. началось падение цены на нефть с одновременным ростом процентных ставок, в мексиканском истеблишменте распространилась идея, что такая модель более не жизнеспособна.
В сложившейся ситуации главным актором мексиканской финансовой и экономической системы стал МВФ — это был гарант по отношению к частным банкам, в которых правительство Мексики держало подавляющую часть своего государственного внешнего долга, потребовав от латиноамериканцев принятия программ структурной перестройки, которые предусматривали сокращение государственного бюджета для сдерживания дефицита. Эти сложности создали благоприятную ситуацию для группы мексиканских технократов, планирующих радикально изменить стратегию развития страны. Начиная с 1988 г., в период администрации Карлоса Салинаса де Гортари, эта группа, руководимая экономистом Педро Аспе, была интегрирована сначала в Секретариат по программированию и бюджету, а затем в Институт экономических, политических и социальных исследований, откуда контролировала общественные пространства, из которых продвигала самые важные финансовые, коммерческие и социальные реформы. Со временем возникли конфигурации, которые охватывали все большее число учреждений и государственных компаний и вели не только к кадровым перестановкам, но и к интеграции избранных элитой чиновников в узкий внутренний круг, в котором был задуман и направлялся неолиберальный проект.
Здесь следует сделать отступление и отдельное внимание уделить термину «неолиберализм», которым часто злоупотребляют, используя свободно для описания всего, тем самым обесценивая его. Вместе с тем это самое успешное интеллектуальное движение второй половины ХХ в. Внутри неолиберальной традиции существуют вариации, как, например, и в социалистической теории, но основные контуры едины: тенденция к дерегулированию рынков, либерализация торговли, предпочтение политики жесткой экономии, контроль инфляции. Вопреки ряду утверждений — это не усиленный временем либерализм, а очень специфический вариант, который характеризуется приоритетом экономических свобод над политическими, использованием государства для расширения рынков и спонсированием масштабной программы приватизации социальной жизни. Именно на основе неолиберальной политики científicos разработали пакет структурных реформ, в котором саморегулирующийся рынок становился центром новой модели развития страны, как предписывал Вашингтонский консенсус, и которые действовали в нескольких тесно взаимосвязанных направлениях: уход государства из всех сфер экономики (особенно отказ от стратегий индустриализации), экономического дерегулирования, субсидирования потребления и производства; приватизация государственных компаний и вместе с этим массовый перевод ресурсов из государственного в частный сектор; либерализация и открытие экономики для торговли и инвестиций; растущая автономия некоторых государственных учреждений. В совокупности эти реформы трансформировали сущность «государства-производителя» в «государство-регулятор». В этих условиях широкое распространение получила практика «вращающейся двери» — все более частого перехода из государственных в частные места принятия решений и наоборот. По мере того, как отношения между политической и экономической элитой становились все более открытыми, граница между государственным и частным стала размываться, а вместе с ней в среде бюрократии снова распространилась практика rentier, которые стремились максимально использовать привилегированную информацию и государственные ресурсы для личного обогащения и продвижения по службе.
Такая трансформация не только изменила отношения власти между государством и рынком, публичным и частным пространствами, она также изменила отношения между национальными и транснациональными элитами. Эти отношения осуществлялись через следующие механизмы: многочисленные и многогранные переплетения с региональными и глобальными корпоративными сетями; участие в аналитических центрах, деятельность которых выходила за рамки национальных границ; активное присутствие в международных организациях; вхождение через академическую и профессиональную траекторию в пул глобальных экспертов, признанных международным корпоративным и финансовым сообществом в качестве наиболее квалифицированных и надежных посредников и переговорщиков. Например, известный мексиканский политик Эрнесто Седильо через Центр по изучению глобализации в Йельском университете осуществлял руководство рядом рабочих групп, созданных Программой развития ООН, а также входил в советы директоров некоторых наиболее влиятельных международных аналитических центров, включая Всемирный экономический форум, Институт международной экономики Петерсона и филантропический Фонд Билла и Мелинды Гейтс; или Хосе Анхель Гуррия, который с 2006 по 2021 гг. занимал пост генерального секретаря ОЭСР.
Взаимодействие с международными организациями и транснациональными компаниями, а также с научным и экспертным сообществом оказало решающее влияние на стратегии, принятые мексиканской политической элитой в последнее тридцать лет. Все началось в 1993 г. с создания Альянса Аламоса, получившего название «мексиканский Давос». Его организатор — Испано-американский центр экономических исследований — аналитический центр, управляемый членами Mont Pelerin Society, которое было создано в 1947 г. известным экономистом австрийской школы Фридрихом фон Хайеком как противовес росту кейнсианской политики и до настоящего времени играет ведущую роль в организованных глобальных усилиях по укреплению власти экономических элит путем подчинения общества господству рыночных сил, функционируя как частная организация, действующая только по приглашениям, тщательно ограничивающая членство экономистами, участвующими в создании сложного механизма, предназначенного для сбора, обсуждения и распространения неолиберальных идей [2].
Определяющим результатом деятельности Альянса Аламоса стал Закон о прямых иностранных инвестициях 1993 г., в соответствии с которым иностранному капиталу было предоставлено право на мажоритарное владение почти всеми видами экономической деятельности в Мексике (за исключением энергетического сектора). Новое законодательство отменяло действие Закона 1973 г., который, наоборот, отдавал предпочтение мексиканскому государству и частному сектору в развитии секторов национальной экономики, допуская в определенных случаях привлечение иностранного капитала с миноритарным участием. Новое законодательство создало привилегированный статус для прямых иностранных инвестиций, который не только ограничивал национальный суверенитет в промышленной политике, но и предоставил иностранным инвесторам гарантии по сравнению с национальными инвесторами в таких вопросах, как экспроприация. Параллельно активно продвигалась программа приватизации, в которой предпочтение отдавалось приобретению активов за счет внутреннего капитала. Ярким примером стала приватизация коммерческих банков, все из которых были куплены транснациональными бизнес-группами, финансовыми фирмами или крупным капиталом.
В новых условиях для конгломератов Монтеррея целью стал прямой доступ к огромному рынку США, а, следовательно, и увеличение совместных предприятий, в которых мексиканским вкладом была дешевая рабочая сила. Руководители этой группы утверждали, что через некоторое время доходы на душу населения работников в Мексике и США сравняются, однако, вопреки этому ошибочному предположению, разрыв между доходами людей в каждой стране увеличился. Почему так произошло? Дело в том, что в соответствии с теориями роста в слаборазвитых странах, провозглашенными такими экономистами, как англичанин Уильям Артур Льюис и бразилец Селсу Фуртаду, при избытке рабочей силы, когда растет экспорт и ВВП, такой рост не приводит к росту заработной платы. Когда страна внедряет реформы в свою модель развития и вступает в переговоры, связанные с многосторонним интеграционным соглашением, она стремится преодолеть препятствия для роста и приблизиться к более развитым экономикам. При этом стандартный эффект торговли — это единовременный прирост благосостояния, и, хотя такой прирост может накапливаться со временем, он не обязательно поднимает экономику на более высокий уровень технологической эффективности. Это также предполагает, что открытость торговли, усиливая размещение факторов в традиционных секторах, может отсрочить рост видов деятельности с возрастающей отдачей. Другими словами, связь между торговлей и ростом не линейна и зависит от отправной точки, из чего следует, что ни внешняя торговля, ни открытость не могут быть самоцелью, а лишь инструментом для роста. Дело в том, что помимо открытости необходим целый пакет мер для стимулирования роста, развития деятельности с возрастающей отдачей и продуктивной занятости. Создание условий для ускорения роста и сокращения разрыва между странами-участницами становится одной из причин закрепления в многих интеграционных соглашениях преференциального режима для менее развитых стран. Например, проблемы, стоящие перед Европейским Союзом, выявленные в ходе кризиса 2008 г., который в большей степени затронул страны Южной Европы — Португалию, Италию, Грецию и Испанию, — помимо прочих аспектов, были обусловлены ослаблением конвергенции.
Николай Школяр:
Новое НАФТА: свободная торговля под прицелом протекционизма
Несмотря на отрицательные издержки этого проекта, в рабочих кабинетах мексиканских интеллектуалов на свет появилась идея о создании «Соглашения о свободной торговле» с США. За образец было принято Соглашение о свободной торговле между Канадой и США (CUSFTA), заключенное в 1988 г. Для этого был создан Координационный комитет предпринимательских организаций внешней торговли, в который входили Мексиканская ассоциация брокерских и страховых компаний, Мексиканский деловой совет по международным делам, Американо-мексиканская ТПП и Мексиканский совет бизнесменов, и началась работа по выработке концептуальных предложений.
Целью присоединения в 1992 г. Мексики к CUSFTA было обеспечение неизменности неолиберальных экономических реформ, проводимых в стране со времен администрации Мигеля де ла Мадрид Уртадо и завершенных при правительстве Карлоса Салинаса де Гортари. Задачи, которые ставили перед собой латиноамериканцы на первом этапе, сводились к следующему: создать достаточное количество хорошо оплачиваемых рабочих мест для мексиканского населения и тем самым приостановить иммиграцию в соседние страны; значительно увеличить приток прямых иностранных и внутренних инвестиций; ускорить рост экономики и производительности труда; модернизировать производственный комплекс и повысить его конкурентоспособность; достичь более высокого уровня социального обеспечения.
Важный аспект, который следует выделить при изучении NAFTA, принцип, которым отмечено Соглашение — «общее начинание». Сегодня в трех странах Соглашения проживает 492 млн человек; на них приходится 28% мирового ВВП и 18% международной торговли. С момента полноценного вхождения в NAFTA в 1994 г. в производственном секторе Мексики была создана группа экспортных фирм maquiladora, сосредоточенных на нескольких видах деятельности. В первую очередь это касалось автомобильной промышленности, куда инвестировались значительные объемы средств, связанных со строительством новых автосборочных предприятий, при этом большая часть продукции была предназначена для экспорта. Нечто подобное происходило в производстве электрического и электронного оборудования и приборов, а также в производстве оборудования и приборов для различных отраслей промышленности. Два крупнейших пивоваренных концерна в стране входят в состав иностранных пивоваренных консорциумов: AB-Inbev, крупнейшая в мире пивоваренная группа со штаб-квартирой в Бельгии, владеет мексиканской Grupo Modelo, а нидерландская Heineken приобрела местный FEMSA-Cervecería. Коммерческие банки выступают еще одним звеном в экстраверсии экономики страны в смысле пространства, в котором получаемая прибыль не монетизируется в Мексике. В дополнение к перечисленному следует добавить универмаги, супермаркеты и некоторые сети ресторанов, телевидение и СМИ, медицинские услуги. Чтобы оценить полное влияние NAFTA на экономику Мексики, важно изучить его региональное воздействие. В 2019 г. общий объем двусторонней торговли между США и Мексикой достиг 438,1 млрд долл. При этом около двух третей торговли между ними сосредоточено в четырех штатах: Техасе, Калифорнии, Мичигане и Иллинойсе, на долю которых приходится 61,7% от общего объема. Со стороны Мексики основными штатами выступают Чиуауа с 14,1%, Нуэво-Леон с 8,4% и Тамаулипас с 5,7%.
Хлынувший в страну поток иностранных инвестиций означал, что мексиканские рабочие потеряли доходы из-за иностранного капитала, в основном американского происхождения, поскольку США стали главным иностранным инвестором для Мексики. Такой перенос трудовых доходов на капитал был следствием превращения заработной платы в основной элемент международной конкурентоспособности, поэтому она может рассматриваться скорее как издержки производства, подлежащие сокращению, чем компонент внутреннего совокупного спроса. В результате реальная средняя заработная плата в Мексике составляла 75% от уровня 1980 г., а реальная минимальная заработная плата — 35%. Падение трудовых доходов означало, что средняя реальная заработная плата в мексиканской обрабатывающей промышленности ниже, чем в Китае, и этот факт многими латиноамериканскими экономистами иронично преподносился как достижение производственной эффективности благодаря либерализации и участию страны в NAFTA [3]. Интересно, что рост торговли и прямых иностранных инвестиций не привели к увеличению разрыва в доходах на душу населения и производительности труда в Мексике: за первое десятилетие участия страны в NAFTA доход на душу населения рос всего на 1,2% в год, что было гораздо ниже, чем в Бразилии, Чили и Перу. В результате уровень бедности в стране оставался на уровне 1994 г. — великий парадокс мексиканской экономики для тех, кто выступал за ее вхождение в североамериканский трехсторонний торговый блок.
Но это был фон, за которым скрывались проблемы: последствия финансового кризиса 2007–2008 гг. не рисовали радужной картины для многих американцев. В их восприятии глобализация, с одной стороны, и субрегиональная интеграция — с другой, не дали хороших результатов с точки зрения их экономического благосостояния. Ситуация в Мексике в этом отношении ничем не отличалась — национальная экономика после вступления в NAFTA не обрела динамизма и оставалась на платформе медленного расширения, растущего неравенства, тревожного уровня бедности и уязвимости значительной части населения. Недостатки макрополитики, а точнее неолиберальной программы развития с ее упором на номинальную стабилизацию, низкую инфляцию и бюджетный дефицит, а также уход государства от распределения ресурсов в экономике в качестве необходимого условия развития, оказали серьезное влияние на долгосрочный рост производственной активности и занятости в стране. Проблема заключалась в том, что основным выгодоприобретателем в рамках NAFTA оказались США, которые стали крупнейшим торговым партнером Мексики и на которые приходилось около 80% ее экспорта и 50% импорта. Такая структура торговли демонстрировала одну из наиболее уязвимых сторон мексиканской экономики — привыкание к траектории, на которой любой рост национальной активности зависел от показателей экспорта и, следовательно, от рынка США.
После более чем двадцати пяти лет существования NAFTA трудно дать окончательную оценку ее влияния на мексиканскую экономику, и с каждым годом, прошедшим с 1 января 1994 г., эта задача становится все более сложной. Одно с уверенностью можно констатировать — спустя многие годы после начала действия Североамериканского соглашения о свободной торговле «земля обетованная» с ускоренным ростом занятости, инвестиций, производства и благосостояния так и не была обретена. В этих условиях выделяется ряд мексиканских компаний, которые, как и другие компании из развивающихся стран, выбирают покупку активов за рубежом в качестве существенного средства для продвижения своей интернационализации: América Móvil, четвертый сотовый оператор в мире — в сфере телекоммуникаций; Cemex SA de CV, третий крупнейший производитель цемента на планете — в строительной промышленности; Bimbo и Gruma — в пищевой промышленности; Grupo Carso, возглавляемая одним из самых богатых людей в мире Карлосом Слимом, — в сфере финансов и инфраструктуры; Grupo México — в горнодобывающей промышленности.
Несмотря на доказательства того, что NAFTA не была подходящим инструментом для достижения прорывов в мексиканской экономике и что сближение с уровнем развития и благосостояния США и Канады не было достигнуто, мексиканское правительство начало готовиться к заключению нового регионального соглашения, и в октябре 2018 г. три страны завершили процесс перезаключения Североамериканского соглашения о свободной торговле. Хотя дискуссия о необходимости пересмотра NAFTA началась в 2009 г., главное внимание экспертов было привлечено к тому, как проходил этот процесс. Акцент был сделан на том, что, несмотря на формальный «пересмотр договоренностей», односторонний подход администрации Дональда Трампа оставлял мало места для переговоров со стороны партнеров. В результате сложилось впечатление, что этот процесс был сценарием, близким к игре с нулевой суммой. Позиция американцев изначально противоречила концепции открытого регионализма, который должен способствовать взаимозависимости между странами, в том числе с разным уровнем развития, с целью стимулирования либерализации торговли в условиях глобализации. Вопреки этой логике, торговая политика американского лидера характеризовалась протекционизмом, повышением торговых барьеров и националистической риторикой. Это проявилось в том, как резко администрация Д. Трампа вела себя во время пересмотра NAFTA с мексиканскими партнерами, что выражалось в недипломатических заявлениях по вопросам миграции, экономики и безопасности, которые часто звучали в снисходительной манере: вначале США пытались выполнить свою часть соглашения в отношении проекта строительства стены на границе с Мексикой, затем они ввели новые тарифы на торговлю сталью.
Электоральный успех Д. Трампа в 2016 г. был в значительной степени основан на критике глобализации. В течение четырех десятилетий экономика США заставляла избирателей из рабочего класса довольствоваться малым, переживая стагнацию заработной платы и потерю рабочих мест в производственном секторе. Это важный фактор для США, где социальная защита намного слабее, чем в других развитых странах с режимом социального обеспечения. Такая ситуация противоречила пониманию «американской мечты», действие которой основывалось на простой формуле: усердно работай, поступай правильно, и твои дети будут жить лучше, чем ты. В ходе избирательной компании команда Д. Трампа эксплуатировала это недовольство, критикуя неолиберализм и создавая искаженное представление о глобализации, в котором иммигранты обвинялись в том, что они ухудшают жизнь американцев [4]. Нарратив Д. Трампа был основан на идее, что США — это жертва, которая из щедрости предоставила иностранным партнерам выгодные торговые сделки и позволила массе нелегальных иммигрантов вторгнуться в страну и «украсть» у американцев рабочие места, вызвав при этом снижение заработной платы. В этих условиях американский лидер предложил двойную антиглобализационную платформу: первый ее аспект — изоляционизм, направленный на усиление торговой защиты страны; второй аспект был связан с потребительскими привычками. Президент США просил правительство, бизнес и национальных потребителей покупать американские товары и продукты, тем самым порвав с республиканской традицией защиты свободной торговли.
Несмотря на то, что начало переговоров о пересмотре NAFTA было представлено как односторонний шаг американской администрации, Мексика также была заинтересована в пересмотре сотрудничества, хотя и не на тех же условиях, которые выдвинуло правительство США. В ходе переговоров представители Мексики и Канады подтвердили свою приверженность улучшению соглашения и созданию условий для взаимной выгоды, не соглашаясь с постоянными американскими угрозами уйти из-за стола переговоров и искать односторонние преимущества. В 2017 г., когда правительства трех стран начали процесс пересмотра Соглашения, внутриполитический контекст оказался важным для переговоров, поскольку мексиканская администрация готовилась к избирательному процессу и в стране увеличивался рост поддержки населением оппозиционных кандидатов. Действующее правительство стремилось извлечь выгоду из переговоров, поощряя предварительные публичные консультации с представителями производственных секторов, ассоциаций, коммерческих и деловых структур. Укрепляя национальную переговорную позицию, президент страны Энрике Пенья Ньето установил три основополагающих принципа: Мексика не согласится на повторное введение тарифов, квот или других механизмов, ограничивающих мексиканский экспорт в США; Мексика готова совершенствовать прежнее Соглашение, чтобы включить в него новые направления сотрудничества, подходящие для XXI в., которых не было в 1992 г.; NAFTA по своей природе включает в себя Мексику, США и Канаду, поэтому любое обновление Соглашения должно учитывать интересы всех трех сторон.
В 2018 г. атмосфера напряженности в Мексике усилилась, поскольку близость президентских выборов в июле того же года ставила под угрозу как завершение переговоров, так и их возможную ратификацию Национальным конгрессом. Особенно это было связано с ростом популярности оппозиционного кандидата Андреса Мануэля Лопеса Обрадора. Мексиканское правительство стремилось заручится поддержкой сената страны, осуществляя с ним постоянный диалог посредством встреч конгрессменов с членами переговорной команды, чтобы информировать их о деталях соглашения, стремясь таким образом ускорить ратификацию нового Соглашения. Как только США объявили о пересмотре Соглашения, Центр международных исследований Хильберто Боскеса, связанный с мексиканским Сенатом, уже подготовил аналитический отчет по этому вопросу. Однако эти переживания были напрасными — несмотря на опасения, избрание Анреса М. Лопеса Обрадора в июле 2018 г. на высший пост страны существенно не изменило мексиканскую позицию.
Подписание Соглашения между Соединенными Штатами Америки, Мексиканскими Соединенными Штатами и Канадой (T-MEC или USMCA) 30 ноября 2018 г. на саммите G20 в Буэнос-Айресе способствовало снижению неопределенности в отношении пересмотра и модернизации NAFTA. 19 июня 2019 г. оно было ратифицировано Сенатом Мексики. Срок действия нового соглашения составляет шестнадцать лет, что несомненно позволяет деловым компаниям осуществлять более долгосрочное планирование своей деятельности.
Дмитрий Кравцов:
Саммит 2022. Место и роль стран Латинской Америки в G20
Однако новый документ — новые условия сотрудничества. Основные изменения составляли требования к автомобилям для получения права на их без тарифную торговлю в Северной Америке. Во-первых, правило происхождения для автомобилей было повышено до требования 75% североамериканского содержания по сравнению с прежними 62,5%; во-вторых, 70% стали и алюминия, используемых в автомобилях, должны были поставляться североамериканскими производителями; в-третьих, 40% стоимости легкового автомобиля (45% стоимости пикапа или грузового автомобиля) должно быть произведено рабочей силой, зарабатывающей не менее 16 долл. в час (так называемого «содержания трудовой стоимости»). Кроме того, новое Соглашение требует более строгой проверки конечного национального происхождения всех комплектующих, чтобы гарантировать, что «неоригинальные» (не североамериканские) запчасти не будут включены в расчеты регионального содержания — положение, в основном направленное на импорт из Мексики, который может включать детали или компоненты, полученные из Китая.
Для Мексики принятие этих правил не критично. Сегодня подавляющее большинство автомобилей, производимых в стране, уже соответствуют 75% порога регионального содержания. Необходимость документировать конечное происхождение всех импортируемых ресурсов добавляет сложностей и расходов, но у компаний есть возможность производить в Мексике некоторые ресурсы, ранее импортируемые из-за пределов Северной Америки, чтобы соответствовать региональному правилу происхождения. Главная задача мексиканской автомобильной промышленности состоит в том, чтобы привлечь больше инвестиций в сборочный подсектор. Кроме того, отрасль может воспользоваться возможностями, созданными новыми требованиями к компонентам, для увеличения инвестиций в сегменте автозапчастей. Что касается порога заработной платы, то некоторые национальные автопроизводители решили повысить ее для достижения целевого показателя, а не отказываться от уже сделанных инвестиций в сектор. Кроме того, эти требования могут побудить к большей автоматизации трудоемких видов деятельности в автомобилестроении, а не к перемещению его в США или Канаду. Гораздо более вероятным представляется рост затрат на рабочую силу, сталь и другие производственные ресурсы, что, в свою очередь, заставит автопроизводителей либо повысить цены для потребителей, либо согласиться на более низкую маржу прибыли (или на некоторую комбинацию этих двух факторов). Помимо прямых затрат на выполнение новых требований T-MEC (USMCA), автомобильные компании столкнутся со значительно более высокими административными расходами на проверку соответствия новым правилам.
Нефть и деривативы составляют вторую по величине категорию товаров, которыми торгуют участники Соглашения между собой, при этом энергетический сектор североамериканского региона сильно интегрирован и взаимозависим. Внедрение T-MEC (USMCA) будет продолжать поддерживать его за счет отмены тарифов на сырую нефть, бензин и другие продукты переработки, что должно обеспечит инвестиционную безопасность и расширение сектора природного газа Мексики. Еще в рамках NAFTA государственное нефтяное предприятие Pemex столкнулось с рядом ограничений: во-первых, у него не было доступа к иностранным инвестициям для развития проектов; во-вторых, препятствием выступало тяжелое бремя федеральных налогов, с которым сталкивалась компания; наконец, утверждалось, что компания имеет ограниченные возможности для обеспечения эффективного управления. Чтобы справиться с этими проблемами, в стране были проведены реформы, которые заключались в следующих основных изменениях: сохранение государственной собственности на ресурсы углеводородовых недр при разрешении частной собственности на добытые ресурсы; заключение контрактов на разведку, добычу и обслуживание; открытие секторов хранения, транспортировки и переработки природного газа и нефтехимии для частных инвестиций; преобразование Pemex в предприятие с автономным бюджетом и советом директоров; укрепление федеральных органов с регулирующими функциями в углеводородной отрасли. Сегодня отрасль готова к вызовам, чему способствуют нормы нового Соглашения, которые предусматривают сохранение нулевых тарифов на энергоносители в регионе сотрудничества и должны стимулировать дополнительные инвестиции, которые увеличат производство нефтепродуктов и торговлю углеводородами по трубопроводам.
T-MEC (USMCA) меняет правила происхождения для электроники. Одной из характеристик электронной промышленности выступает важность цепочек поставок и низкие тарифы, и географическая близость участников Соглашения создает эффективный логистический коридор, позволяющий существенно снижать затраты. Другой важный аспект, касающийся электронной промышленности, связан с автомобилестроением — электронная промышленность поставляет различные детали для автомобилей, поэтому требование Соглашения о региональной стоимости может оказать значительное влияние на электронную промышленность Мексики.
Новое трехстороннее соглашение содержит значительные улучшения в отношении трудовых прав, требуя от участников придерживаться стандартов Международной организации труда. Приложение к главе о труде конкретно требует от Мексики создания независимой структуры для примирения и регистрации коллективных договоров профсоюзов, а также независимых судов по трудовым спорам. Эти положения дают определенную надежду на то, что Соглашение станет эффективным инструментом для защиты прав трудящихся по обе стороны американо-мексиканской границы. В случае, если мексиканские рабочие смогут создавать независимые профсоюзы и вести переговоры об улучшении заработной платы и условий труда, это может помочь смягчить неравенство в Мексике. Остается неясным вопрос, в какой степени стремление к расширению трудовых прав повлияет на инвестиции, производство, занятость и заработную плату в экспортных отраслях Мексики, и окажет ли оно заметное влияние на рынок труда США. Даже если все трудовые права будут полностью и эффективно соблюдаться, мексиканские зарплаты останутся значительно ниже американских в обозримом будущем.
И все же благодаря новым элементам сотрудничества его участники могут воспринимать T-MEC (USMCA) не как риск, а как возможность для развития, которая способна привести к большей прибыльности и росту при условии использования преимущества инноваций как ключа к решению проблем, возникающих в связи с новыми нормативными требованиями. Кроме того, международный контекст высокой геополитической напряженности предполагает стимулы к реструктуризации глобальных производственных процессов для снижения риска фактора Китая, и наличие такого инструмента, как T-MEC (USMCA), а также выгодное географическое положение делают Мексику привлекательной в глазах инвесторов в качестве производственного и торгового хаба на пути к огромному североамериканскому рынку.
1. Bela Balassa, The Theory of Economic Integration, Allen & Unwin, 1962, p. 9.
2. Bela Phillip Mirowski, Defining Neoliberalism, en P. Mirowski y D.Plehwe, The Road from Mont Pélerin, Cambridge, Harvard University Press, 2009.
3. Bela Arturo Oropeza García, TLCAN 20 años ¿Celebración, desencanto o replanteamiento? Universidad Nacional Autónoma de México, Instituto de Investigaciones Jurídicas, 2014.
4. Bela Joseph E. Stiglitz, Povo, poder e lucro. Capitalismo progressista para uma era de descontentamento, Record, 2020.