В интервью Forbes Life Марина Гисич — основательница и владелица одной из самых коммерчески успешных галерей современного искусства Санкт-Петербурга Marina Gisich Gallery — рассказала, есть ли у современного российского искусства будущее в мировом контексте, стоит ли арт-дилерам рассчитывать на поддержку государства и чем отличаются рынки Москвы и Санкт-Петербурга
Марина Гисич профессионально занимается современным искусством с конца 90-х годов. В декабре 2000 года она открыла Marina Gisich Gallery, которая больше 20 лет остается одной из самых влиятельных галерей — не только Санкт-Петербурга, но и всей России. В числе прочих в галерее представлены работы Виталия Пушницкого, Григория Майофиса, Ивана Горшкова, Аси Маракулиной, Тима Парщикова. Marina Gisich Gallery регулярно участвует в крупных ярмарках современного искусства в России, а до недавних пор участвовала и в ярмарках за рубежом, таких как viennacontemporary, Art Miami, и многих других.
— Этим летом Marina Gisich Gallery приняла участие в новой, прогосударственной ярмарке «1703» в Санкт-Петербурге. Какие у вас впечатления?
— За 22 года у галереи накопился огромный опыт участия в мировых ярмарках. Мы не раз были на ARCO Madrid, Art Miami, viennacontemporary, Contemporary Istanbul и Art Paris. Но мне всегда хотелось, чтобы в нашем городе тоже была профессионально организованная ярмарка. Попыток было много, но неудачных. Несколько лет назад в Петербург приезжало руководство FIAC (Парижская ежегодная ярмарка современного искусства. — Forbes Life) с намерением открыть свой проект. Пробовала viennacontemporary.
У Петербурга отличный потенциал для открытия брендовой ярмарки. В чем-то он сильнее, чем у Москвы. Конечно, такого рода событие надо делать при поддержке государства или бизнеса. В итоге инициативу с «1703» взял на себя Фонд поддержки культурных инициатив «Газпрома». В ходе подготовки к ярмарке многие галереи, в том числе и наша, столкнулись с очень серьезными проблемами внутри профессионального сообщества, художников, кураторов и критиков.
Многие заняли критическую позицию из-за текущих событий. В Петербурге звучали призывы к бойкоту, люди не были готовы идти на контакт ни с бизнесом, ни с городом. Многие галереи столкнулись с прямым отказом от художников. Мои авторы были более деликатны: отвечали, что у них сейчас нет творческого порыва, и просто просили какое-то время их не беспокоить. С моральной точки зрения я многих понимаю. Но так нельзя, ведь жизнь продолжается, и мы должны пытаться объединиться. Так что для меня это была очень личная и непростая ярмарка, но я бесконечно рада, что мы не отступили и отработали. Мы продали несколько работ Григория Майофиса и Кирилла Челушкина, которых показывали на стенде (по ценам от €5000 до €15 000).
На Cosmoscow в середине сентября мы покажем скульптуры из металла Ивана Горшкова и его коллажи на дибонде как продолжение выставки «Кристалл чистейшей крезы», проходившей в галерее в феврале. Проект имел огромный успех: было продано 80% работ. Особенным спросом, конечно же, пользуется скульптура Горшкова, но и коллажи произвели фурор — как совершенно новый виток творчества художника.
— В чем именно, на ваш взгляд, специфика Петербурга как арт-рынка?
— Мы не можем рассчитывать на такое же, как в Москве, число коллекционеров, которые приходят на ярмарку покупать. Пока что «1703» выглядела немного как культурное дополнение к Петербургскому международному экономическому форуму. Нам еще предстоит понять, как привлечь внимание этих людей, чтобы они начали собирать искусство. Это особенная публика. Я видела людей, которых никогда не встречала в Москве на Cosmoscow.
Кроме того, у каждой ярмарки, помимо основной программы, должна быть насыщенная внутренняя жизнь. Как во время турецкой Contemporary Istanbul или испанской ARCO Madrid: там музеи и галереи делают выставки, открываются частные и корпоративные собрания, мастерские художников, для коллекционеров проводятся гала-ужины и вечеринки. Весь город всю неделю живет и дышит современным искусством. Такое всеобъемлющее погружение готовит потенциальных коллекционеров к их первым покупкам. Галереи не просто показывают искусство, как это делают музеи. Задача галереи — продавать. Поэтому нам нужно создавать располагающую для этого атмосферу. В этом плане Петербург более компактный и разнообразный. Здесь есть определенная открытость, которой не хватает Москве.
— Для галереи важно, чтобы художники, с которыми она работает, были представлены в музеях, особенно в государственных. Как эта ситуация будет развиваться в современных условиях?
— Знаю, что есть художники, которые забирали свои произведения, скажем, из Третьяковки, но моих художников это, к счастью, не коснулось. Для меня это абсолютно невозможная история. Сейчас в Русском музее идет проект «Современное российское искусство — языком анимации» (до 29 августа. — Forbes Life), в котором принимают участие восемь наших авторов. Я планирую и дальше сотрудничать с музеями. Если кто-то из моих художников говорит, что не может сейчас работать, я буду поддерживать его и финансово, и морально, но давить не буду. Хотя в этой ситуации мне тоже сложно, ведь если не работает художник, не могу работать и я как галерист. Но я понимаю, что должна оставаться человеком по отношению к тем, кто сегодня чувствует себя не в своей тарелке.
— «Ассоциация галерей» (АГА) как-то высказывала предложение о введении своего рода квот на закупку музеями современного искусства. Что вы думаете о такой инициативе?
— Это неплохой путь, но я бы выбрала другое направление. Сегодня существует немало серьезных частных коллекционеров. Например, в Петербурге собирают современное искусство Сергей Лимонов и Денис Химиляйне (выставка работ из их собраний под названием «Вещи» под кураторством Алексея Масляева проходит в московском музее АРТ4 до 27 августа. — Forbes Life). Они могут купить целую выставку. Если художник мыслит масштабом проекта, они хотят соответствовать, выражая тем самым свое уважение. Это совершенно другой подход к искусству, который характерен скорее для Петербурга, а не для Москвы. Такие образцовые собрания могут служить примером для подражания. Я хотела бы попробовать отдавать их на временное хранение в региональные музеи. Тут как раз есть пространство для поддержки со стороны государства или бизнеса. Возможно, какие-то работы будут передаваться в дар музеям, если у коллекционеров будет для этого достаточная мотивация.
Проще говоря, я не верю в то, что у нас будут выделяться какие-то государственные деньги на закупку современного искусства. А если и будут, то в борьбе за них все попросту переругаются. Гораздо правильнее, как мне кажется, стимулировать бизнес на покупки, которые впоследствии можно подарить не только Пушкинскому или Третьяковке, но и в другим музеям по всей стране. Мы будем пытаться развивать это направление.
— До пандемии вы по три-четыре раза в год участвовали в международных ярмарках. Как изменилась сейчас ваша стратегия?
— В последний раз мы были на Art Miami: приехали туда в декабре 2019 года, а в феврале уже ушли на карантин. Я уже тогда чувствовала, как в воздухе витал дух предубеждения по отношению к русскому искусству. Не стоит слишком радужно смотреть на западный рынок, это во многом бутафория. Участие в ярмарке стоит как минимум €25 000-30 000, при этом ты никогда не выйдешь в плюс. Ты теряешь примерно 75% от этой суммы. Дорогое удовольствие, зато коллекционеры видят, что ты работаешь не только на локальный рынок. Ты чувствуешь на себе испытующий взгляд: коллекционеры как бы спрашивают тебя, что ты тут делаешь, понимаешь ли ты, что происходит в мире. На российском галеристе сегодня лежит очень большая ответственность. Помимо своей непосредственной работы он должен нести еще и моральное бремя.
Крупные ярмарки важны как своего рода профессиональный тренинг. Но сейчас я не вижу для этого возможностей. Если только мы не говорим о работе с турецким, катарским или латиноамериканским рынком. В ближайшее время я точно не планирую выходить ни на какие международные ярмарки. Планируем развивать галерею внутри страны. Российский арт-рынок огромный, растет колоссальными темпами: последние три-четыре года у нас лучшие продажи за всю историю галереи.
— Чего, как вам кажется, удалось достичь на мировом арт-рынке? Узнают ли сейчас в мире кого-то кроме Кабакова?
— Это вопрос коллективной ответственности, галеристов, кураторов, коллекционеров, бизнеса, государства. Должно быть общее желание всех сторон, чтобы художников видели и узнавали. Но сейчас про международный рынок можно на какое-то время забыть. Если тебя там не ждут, зачем стучаться в закрытую дверь?
Если рассматривать ситуацию, какой она была до февраля, мне кажется, что мы проделали очень хорошую работу. В принципе все шло в правильном направлении. Медленно, но шло. Если бы у нас впереди было 5-10 лет, мы бы вышли на неплохой уровень. Бизнес начинал очень активно поддерживать современное искусство. Вопрос в том, как это будет происходить дальше. Мы точно будем двигаться вперед, но кто-то должен быть рядом. Просто без помощи со стороны мы будем развиваться крохотными шажками, хотя вполне можем идти уверенной походкой. В этом отношении я надеюсь не на государство, а на бизнес.
— Если не брать в расчет ярмарки, вы продаете больше покупателям из Петербурга или других городов?
— В процентном отношении на долю Москвы приходится примерно 50% всех наших продаж, еще четверть на Петербург, а остальные 25% на регионы. Регионы активно покупают онлайн, прямо у нас на сайте. Мы активно начали развивать это направление наряду с социальными сетями во время пандемии. Через онлайн-магазин идут продажи в Ханты-Мансийск, Нижний Новгород, Владивосток и другие города. А дальше мы работаем с этими людьми в формате private banking: дарим книги по искусству, приглашаем на завтраки, когда они приезжают в Петербург. Онлайн-продажи — это своего рода крючок, позволяющий «подсадить» человека на искусство, а дальше он начинает развиваться. Может, потом эти люди уйдут к другому галеристу, в этом нет ничего страшного. Главное, чтобы человек влюбился в искусство. В онлайне сейчас самый большой ценовой сегмент примерно от €200 до €2500. Это работы, которые буквально «улетают». Есть и более дорогие продажи, вплоть до €5000 за скульптуру Марии Кошенковой.
— То есть люди готовы не глядя потратить такие деньги?
— Я на рынке уже 22 года. Мои коллекционеры прекрасно знают, с какими авторами я работаю. Если они за такие деньги покупают онлайн небольшую работу Пушницкого или Шишкина-Хокусая, это значит, что они отлично знакомы с творчеством этих художников. Я способна гарантировать покупателям, что это искусство стоит таких денег: я объездила с ним множество ярмарок, оно представлено в музеях.
— Что еще покупают онлайн?
— Магазин начал работать только в этом году, но уже набирает обороты. Есть художники, которые пользуются в интернете особой популярностью именно среди молодых коллекционеров, например Ася Маракулина. Мы стабильно продаем 8-10 графических работ разных авторов в месяц через online shop.
— Как в целом сейчас обстоит дело с покупателями?
— Число коллекционеров растет в геометрической прогрессии. Но для такой огромной страны их по-прежнему слишком мало, как и галеристов. Потенциал роста колоссальный. Основной костяк коллекционеров сегодня — это люди в диапазоне от 30 до 50 лет. Но пласт интересующихся гораздо моложе. Они горят желанием пробежаться по всем выставкам, которые проходят в городе. Это способствует насмотренности, которая необходима при совершении первых покупок.
— Что вы отвечаете, когда у вас спрашивают, какое искусство купить, чтобы через несколько лет оно выросло в цене?
— Это совершенно неверный посыл. В этом случае лучше присмотреться к покупке квартиры, машины или акций. Если вам нужны инвестиции, вы можете поиграть в NFT. На этом рынке сейчас огромное количество людей, которые готовы обещать вам невероятный рост.
Бывает так, что ко мне приходит коллекционер, который хочет что-то купить, а я вижу, что он еще не дозрел. Этого человека я принципиально остановлю со словами: «Если не уверен, не надо сейчас покупать». Я приглашу его в мастерскую художника, дам ему одну работу «на примерку», чтобы он пожил с ней неделю или месяц. При покупке человек должен быть уверен в правильности своего выбора, чтобы потом ни один случайный человек не застал его врасплох словами: «Мой ребенок тоже может так нарисовать».
Коллекционерам я обычно обещаю делать все, что в моих силах, чтобы создать оптимальные условия для роста художника. Все остальное зависит от внешних обстоятельств. Если я выбрала художника, это значит, что я за него отвечаю. Я буду его поддерживать, в том числе финансово, буду его продавать и продвигать, несмотря ни на что.