Кения ждет приближения новых президентских выборов, назначенных на 9 августа 2022 г. Похоже, что на этот раз такие привычные и знакомые «разделительные полосы» на электоральном ландшафте, связанные с политизацией этнического фактора, постепенно стираются, уступая место новым. Нынешние предпочтения избирателей соотносятся с глубинными метаморфозами, затрагивающими представления кенийцев о самих себе.
Власть в Кении — традиционный предмет противостояния и торга между двумя крупнейшими кланами: Кениата и Одинга. Отцы-основатели кенийского государства — первый президент Кении Джомо Кениата и видный деятель антиколониального движения Джарамоги Огинга Одинга — то сотрудничали, то враждовали друг с другом на протяжении нескольких десятилетий, и эта кармическая, как бы сейчас сказали, динамика вышла далеко за пределы межличностных отношений. Каждая фамилия — своего рода символ для крупнейших народностей Кении: семья Кениата — лидеры кикуйю, Одинга — луо. В условиях характерных для Африки патронажно-клиентельных сетей электоральная база каждого политика формируется не на основе имиджевой или программной привлекательности, а исходя из его этнической принадлежности. Приход к власти того или иного клана влечет за собой перераспределение ресурсов в пользу представителей поддержавшего его этноса — это обязательное условие благосклонности избирателей, негласный закон, действовавший еще до обретения страной независимости. Такая картина, с одной стороны, приводила многих исследователей к выводу, что демократические политические институты в Африке приживаются плохо или, по крайней мере, приобретают причудливые формы, а с другой — наталкивала на очевидную мысль о том, насколько сложный процесс представляет собой согласование интересов между крупнейшими племенами, к тому же готовыми к самым радикальным действиям ради доступа к властному ресурсу.
Балансировать в Кении получалось с переменным успехом. Начиная с 1990-х гг. выборы в стране неоднократно сопровождались политическим насилием. Апофеоз его наступил в 2007 г., когда несмотря на успешную предвыборную кампанию и высокий рейтинг Раилы Одинги, наследника одного из кланов-мастодонтов, победителем был объявлен его соперник Мваи Кибаки, пользовавшийся поддержкой Кениаты. В результате массовых беспорядков между сторонниками Кибаки и оппозицией, продолжавшихся несколько недель, погибло около 1100 чел. При посредничестве Африканского союза и ООН стороны все-таки подписали соглашение об урегулировании и сформировали коалиционное правительство под руководством Одинги.
Нынешние представители главных политических семей — действующий лидер страны Ухуру Кениата и Раила Одинга — на первый взгляд люди с совершенно разным бэкграундом. Про таких как Ухуру Кениата говорят «родился с серебряной ложкой во рту». Сын первого президента Кении, выпускник Амхерст-колледжа в штате Массачусетс, он сформировался как большой поклонник капитализма и западных политических ценностей. Раила Одинга же обучался в Кении, позже — в Восточном Берлине и унаследовал от отца восхищение маоистским Китаем, а также симпатии к социалистическому блоку в целом. Тем не менее оба харизматичных лидера, каждый со своей идеологией и этнотерриториальной электоральной базой, выглядели как настоящие колоссы, между которыми в некоторой степени маятникообразно и, как казалось, предсказуемо двигался политический процесс.
Однако в 2018 г. список ключевых игроков существенно поменялся. Ситуацию переломил неожиданный для многих альянс между Кениатой и Одингой, заключенный после вспышки насилия в результате очередных выборов в 2017 г. и призванный остудить наэлектризованную до предела атмосферу. «Инициатива по наведению мостов» — так назвали этот жест в рамках политики национального примирения. Собрав под свои знамена соратников из Оранжевого демократического движения (ODM), Юбилейной партии (Jubilee Party), Национальной радужной коалиции (NARC-Kenya) и нескольких десятков более мелких партий, в марте 2022 г. Одинга и Кениата официально объявили о создании объединенной партии под названием Азимио (Azimio la Umoja — One Kenya, то есть Декларация единства — Единая Кения). В качестве кандидата в президенты коалиция выдвинула Одингу, а баллотироваться на пост вице-президента вместе с ним будет Марта Каруа, которая прославилась в период так называемого «второго освобождения» — борьбы за многопартийность в 1980–1990-х гг., и с тех пор успела сделать сразу две карьеры: в юриспруденции и политике. Ставка на «кенийскую железную леди» дает Азимио возможность мобилизовать традиционно пассивную часть электората — женщин, проживающих в городских районах.
Старым «династиям» противостоит новая политическая сила, лицом которой стал дистанцировавшийся от Кениаты 55-летний вице-президент Уильям Руто, родом из четвертого по величине в Кении племени календжин. Его опора — молодые и предприимчивые кенийцы со средним и низким уровнем дохода, готовые реализовывать свои профессиональные и финансовые амбиции в условиях активно развивающейся и пока не особенно регулируемой экономики. Популярность Руто, за которого по состоянию на 1 августа 2022 г. готовы отдать голоса 53% избирателей, хорошо объясняет характеристика, данная Кении политиком-социалистом и известным филантропом Джосайей Мванги Кариуки еще в эпоху Кениаты-старшего: «Десять миллионеров и десять миллионов нищих». В 2015 г. индекс Джини в этой стране превысил отметку в 40%. Это хорошо понимает команда Руто и делает ставку на неомарксистские лозунги: призывы к равному распределению экономических и политических возможностей и социальной справедливости.
Основные претензии у прослойки граждан, стоящей за Руто, сосредоточены вокруг неисправимых зол: коррупции (Кения занимает 129-е место из 180 в рейтинге Transparency International), повального взяточничества со стороны церковнослужителей, которые пользуются в стране большим авторитетом, возросшей в ковидные годы до 65% безработицы среди молодежи и, что немаловажно — трайбализма, имеющего кадровое, экономическое и политическое выражение. Перед фрустрацией и ощущением безысходности особенно уязвимы молодыми мужчины: как отмечают социологи Чимараоке Изугбара и Наоми ван Стапеле, кенийский идеал маскулинности подразумевает, что мужчина должен полностью обеспечивать свою семью. Социокультурный прессинг по отношению к тем, у кого это не получается, становится почти невыносимым. Эти переживания транслируются через социальные сети, особенно Twitter, где за последние годы набрало силу не аффилированное ни с кем из кенийских политиков виртуальное сообщество #KOT — Kenyans on Twitter, и все более активно политизирующуюся поп-культуру: так, клип рэпера King Kaka под названием Wajinga Nyinyi, в котором исполнитель на протяжении шести минут перечисляет все вышеупомянутые проблемы с конкретными примерами, вызвал небывалый резонанс.
В хронической неспособности справиться со всеми этими бедами коалиция Руто Kenya Kwanza («Кения прежде всего» — явная отсылка к лозунгу кампании Трампа America First), где тон задает партия Объединенный демократический альянс (UDA), винит «династийность» кенийской политики, противопоставляя ей «нацию дельцов» (hustler nation). В кенийском английском словом hustler принято называть человека из небогатого района, при этом готового на любые подработки ради того, чтобы только вырваться из бедности. Сам Руто, заработав многомиллионное состояние в страховом бизнесе и на продаже недвижимости, выстроил свой образ на полном отождествлении со своим электоратом: так, он нередко делится историями, как до 15 лет ходил босиком в школу, а позже зарабатывал на жизнь продажей кур.
То, что «дельцы» теперь — сила, с которой придется считаться, продемонстрировал в том числе и знаковый для Кении исход дополнительных выборов членов парламента в Джудже и Рури в центральной части Кении весной 2021 г., когда кандидаты, пользовавшиеся поддержкой Руто, неожиданно для всех одержали победу в округах кикуйю, симпатизирующих Юбилейной партии. Тем самым был разрушен стереотип о том, что избиратели кикуйю якобы не голосуют за «чужаков». По данным опросов, в густонаселенном регионе Маунт-Кения «династии» и «дельцы» вообще идут вровень: впервые с момента установления многопартийной демократии в стране там нет однозначного лидера мнений. Это произвело такое впечатление на кандидатов, что оба они решили заручиться поддержкой выходцев из этого региона: как и Марта Каруа, ярый критик режима Кениаты Ригати Гачагуа, претендент на пост вице-президента из лагеря Руто, имеет те же «исторические корни». Еще два кандидата в президенты, эксцентричный Джордж Ваджакойя и Дэвид Ваихига, вряд ли смогут претендовать на серьезное количество голосов.
Переформатирование политического дискурса отозвалось в сердцах многих кенийцев и определило тональность и настроение нынешней предвыборной гонки. Однако смена электоральных предпочтений — симптом более масштабного процесса, затрагивающего всю ткань социальных отношений, и речь идет не только о выходе на сцену новых действующих лиц в пику узурпации власти узкой группой традиционных элит. Племенная идентичность в Кении постепенно отходит на второй план, уступая место социально-классовой. Этому способствует и многолетнее движение государства, пусть не всегда уверенное, по капиталистической траектории, и влияние урбанизации на этнотерриториальные границы внутри страны, и особенности молодежной культуры, а также другие аспекты.
Значит ли это, что этнический фактор совсем исчезнет из кенийской политики? В ближайшем будущем нечто подобное вряд ли можно прогнозировать: слишком сильна пока еще связка племя–язык–ареал проживания. Как бы то ни было, сегодняшняя расстановка сил не случайна и является прямой производной от процессов, происходящих в кенийском обществе. Что касается того, кто победит 9 августа 2022 г., никакого глубокого кризиса ожидать в любом случае не стоит: пройдя с 1991 г. через многочисленные драматические повороты и кровопролитные столкновения, сама кенийская политическая система демонстрирует удивительную устойчивость и адаптивность, и нет никаких оснований полагать, что в этот раз все будет по-другому.