Создатель первого в России конного драмтеатра актер Евгений Ткачук: «Быть артистом — постоянно искать свободу от телесных и умственных оков»

Вообще феноменально. В деревне Лепсари под Петербургом актер и режиссер Евгений Ткачук создал первый в России конный драмтеатр и теперь строит на его базе творческую лабораторию и экологическую резиденцию — есть парижский театр «Зингаро» Бартабаса, есть «Желтая мельница» Славы Полунина рядом с местечком Crecy-la-Chapelle и есть «ВелесО» во Всеволожском районе. Сюда приезжают (да, и Юра Борисов тоже!), чтобы стать «велесовцами»: трудотерапия, сонастройка с природой и животными, ранний подъем. Для июльской премьеры — музыкальный спектакль «Люблинский штукарь» по роману нобелевского лауреата Исаака Башевиса-Зингера — команда «AXE» готовит огненные декорации, композитор Иван Кушнир — саундтрек, а жеребцы Шукри-Дон, Валдай, Заботливый, Гротеск (и пони Капучино!) репетируют пластические этюды, чтобы наравне с артистами рассказать историю о гениальном фокуснике, акробате (и немного маге!) Яше Мазуре.

Только в 2022 году вышли фильмы, в которых Ткачук снялся у Ладо Квитании, Сергея Бодрова-старшего и сыграл с Алисой Фрейндлих. Чтобы застать Евгения в Лепсари, редактору Татьяне Зиза пришлось дождаться, пока у актера отменят съемочную смену в Дагестане. Все не зря: Таня думала, возьмет интервью у актера и режиссера, а вышел разговор с философом о гении Хамдамова, фатуме, скоморохах как русских жрецах и границах дозволенного.

I

«ВелесО» — это анти­ урбанистический театр

Чем живет сейчас театр «ВелесО»?

Живем премьерой и работаем над ней. «Люблинский штукарь» по роману Нобелевского лауреата Исаака Башевиса-Зингера — это спектакль-воспоминание, покаяние артиста, гениального фокусника и даже чародея Яши Мазура, который в какой-то момент своей жизни и творчества переходит границу дозволенного.

Интересно, где находится эта граница?

Когда корысть начинает преобладать над божественным даром. Когда человек начинает использовать близких и любимых в своих целях, не думая о последствиях. Когда пропадают дар и смысл. Когда творец вступает в свой главный конфликт: чтобы развиваться, ему нужно двигаться, и он еще не понял, что движение в сторону медных труб — псевдоразвитие.

Ой, это спойлер! Интересный, актуальный, но сложный материал. Почему его выбрали?

Материал действительно непростой, и как-то он сам «выбрался». Итог романа Зингера — отшельничество главного героя. Нашему театру эта тема близка, в некотором смысле мы тоже отшельники — находимся за городом.

Я бы даже сказала обособленно — и территориально, и по смыслам.

«ВелесО» — обособленная и в хорошем смысле местечковая история. Для нас не так важно количество зрителей, сколько ценны те, кто по-настоящему хочет погрузиться в наш мир. У нас особенная публика: к нам едут из других городов России, из-за границы. Часто это семьи с детьми, которые любят путешествовать. «ВелесО» — антиурбанистический театр, где мы контактируем с природой на уровне внимания, созидания. Надо сказать, это сложная форма — и форма еще не законченная. Мы ее не обрели — только исследуем.

Акробатические снаряды, декорация в виде гигантского разводного моста — судя по тому, что мы сейчас у вас тут видим, «Люблинский штукарь» — это спектакль с трюками?

Да, мы выбрали цирковую подачу. Этого потребовали и роман Зингера, и образ главного героя Яши — он ведь еще и акробат, и музыкант, и чревовещатель, и дрессировщик. Над декорациями для «Люблинского штукаря» потрудились творцы Инженерного театра «АХЕ», его сооснователь Павел Семченко и архитектор, художник-технолог Николай Хамов. «AXE» изобрели конструкцию, которая позволит артистам делать трюки в невесомости, и построили фантазийный мир, в котором происходит самое главное — Яша осознает свою сущность и принимает свой путь.

Кто сыграет Яшу — главного героя?

Андрей Черепанов, очень интересный артист, который не первый год работает у нас в театре. Он нашел контакт со всеми лошадьми и сейчас нарабатывает пластический опыт. Думаю, Андрей покажет интересные выходы к свободе.

Вы сами выходите на сцену в спектакле?

Планирую, но не скажу, как именно. Хочется, чтобы не было понятно, где я — и был ли.

А что, так можно было?

Да, и в этом смысле меня потрясает «сНежное шоу» Славы Полунина. Каждый раз думаю: «Вот это Слава, это он на сцене, сегодня сам играет!» А Слава каждый раз выходит на поклон отдельно от всей труппы. Ну как он это делает? У «ВелесО» был спектакль «Священный полет цветов» по мотивам «Кругом возможно Бог» Введенского. И в самом начале я появлялся в роли бабушки-экскурсовода и рассказывал зрителям о поэте и сооснователе ОБЭРИУ. Надо сказать, никто меня не признал. «Когда уйдет эта старуха и выйдет Евгений Ткачук?», — звучало периодически из зала.

II

Быть артистом — значит, искать свободу от оков ума и тела

Какую роль в спектакле вы отвели артистам-животным?

В еврействе есть такое понятие «диббук» — сущность потустороннего мира, опасный проводник, который втягивает в игры с жизнью и смертью. На эту роль отобран наш вороной конь Шукри-Дон. Остальные будут создавать общий образ, станут живой естественной материей, через которую диббук постоянно проявляется. В «Люблинском штукаре» вообще много символизма. Ну, и, конечно, верховые сцены станут сквозной линией всей постановки.

На чем строится работа артиста с конем?

Это диалог на контакте в балансе партнерства и доминирования. Очень важно этот баланс держать.

Это мягкое доминирование?

Оно зависит от состояния коня. Конь — немалое животное, в нем много силы, он тоже может попытаться доминировать, особенно жеребцы. У нас в «ВелесО» только жеребцы.

Почему вы вообще решили работать с животными-артистами? Кстати, как их корректнее называть?

Животными — в целом, артистами — в частности. Играя спектакли в традиционном формате, ты попадаешь в систему выученных мизансцен и заученных фраз. Как профессионал, ты можешь и должен иметь возможность каждый раз проживать это по-новому. В какой-то момент приходит осознание: сегодня я готов двигаться дальше, хочу другую мизансцену. Но это повлияет на партнера, нарушит целостность. А конный театр — это живая, идеальная среда. Здесь тебе важна не форма мизансцены, а ее суть — как именно сегодня она прозвучит и именно сегодня сыграется. Этот момент сиюминутного высказывания меня очень заинтересовал.

И как вы реализуете это в спектаклях «ВелесО»?

Тут работают только чрезвычайное внимание и тот самый момент проживания. История повествования играет второстепенную роль. В конном театре многое строится на импровизации: у тебя не может быть точно сформулированного, выверенного текстового куска, который всегда будет работать конкретно в этом месте. Так это не работает. Здесь артистам важно понимать не только свою роль и свой текст, а вообще все: откуда спектакль начинается, с каким настроением пришли и должны уйти люди. Кроме того, артисты должны осознавать и чувствовать пространство: внешняя среда агрессивна — погода и даже слепни могут в любой момент изменить ход спектакля.

Звучит как сверхзадача! Не перебор?

Такая многозадачность очень полезна для артиста. Добавьте ко всему вышесказанному необходимость владеть конным языком — языком тела. А вообще, мне кажется, быть артистом — это значит постоянно искать свободу от телесных и умственных оков. Только в этой свободе ты можешь проявиться как творец. Это мы в театре и исследуем.

III

Я разрешаю себе быть творцом и прыгаю в неизведанное

Только за весну вышло три кинопроекта с вашим участием: «Казнь», «Родители строгого режима», «Дышите свободно». Во всех вы привычно хороши, но нашли ли вы своего режиссера? Ответ «нет» тоже принимается.

Это ведь живая история. Совпали мы с режиссером по теме — и пошло ́, а если нет — не пошло ́. Если говорить о каком-то запределье, то для меня это Рустам Хамдамов. Как он работает, чувствует, — это уже мистика. Никогда не пойму, как он это делает. Рустам выстраивает свою реальность, куда бы он ни приходил, с чем бы ни соприкасался.

Вы снимались у Хамдамова в красивейшем фильме «Мешок без дна». Он тот самый творец, о котором вы все время говорите?

Да, такой талант однозначно кладет тебя на лопатки. Могу сказать, что и Нана Джорджадзе такого уровня человек — режиссер с абсолютно своим миром. И Александр Сокуров в своем чисто русском мытарстве, неблагополучности. И Эймунтас Някрошюс, с которым мне довелось поработать в театре. Я сейчас перечисляю людей, с которыми работал бы и работал. И продолжаю в каком-то смысле работать, обращаюсь к ним: «А как бы эту сцену сделал Рустам или Нана? Как решил бы Някрошюс?» Как-то повезло мне, что через мою жизнь прошло большое количество мэтров, и судьба позволила соприкоснуться с ними.

Вы сыграли в дебюте Александра Ханта «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов», в первом фильме Сергея Тарамаева и Любови Львовой «Зимний путь», сейчас снялись у Ладо Кватании в «Казни». Совпадение? Или вам близки дебютанты?

Люба Львова и Сережа Тарамаев — это творцы, близкие и понятные мне по духу, по принятию. Мы только познакомились, и сразу было понятно, как и зачем нам работать вместе. А вообще дебютные работы имеют сильный заряд свободы, стремление к выходу за рамки. Все как по завету Хармса: «Я дарю тебе ключ, чтобы ты говорил Я», — я позволяю себе быть творцом и с разбегу прыгаю в неизведанное. Может, я себе и перело- маю руки-ноги-голову, но в этом заряде большая сила, большой потенциал. Да, он не везде и не всегда срабатывает, но ценен запал.

Думаете, дебютанты живут той самой творческой свободой?

Конечно. Зачастую обратная сторона выдающихся режиссеров, которые сняли несколько выдающихся картин, — они начинают копировать и цитировать сами себя. Про Тарковского говорили, что он начал снимать «под себя». В этом смысле Рустам Хамдамов отличается от большинства режиссеров, с которыми мне доводилось работать. Он просто не доделывает фильмы. Идея есть, тему я почувствовал, пару сцен снял, тема мне раскрылась — мне хватит, я все понял.

А как же зрители? Им обидно.

Согласен, обидно. Но как писал Джим Моррисон, «Владыку, который способен сотворить мир, в какой-то момент этот мир начинает подавлять». Опять-таки уходит свобода. И тогда зачем? Это глубокая философская штука. Знаете, есть произведения, которые вскрывают самые страшные части сознания человека, как работы Достоевского. Ведь некоторые темы не были исследованы и не обсуждались, пока Федор Михайлович о них не написал. И возникает интересный вопрос: «А зачем ты их достал?» Это важный вопрос, который сейчас творческие люди себе не задают. Вот ты режиссер, тебе дали средства для съемки фильма, как этим не воспользоваться? А для чего? Ответ: «Я же режиссер!»

В вашей жизни был такой спорный проект?

Шаг в запределье — наш фильм с режиссером Романом Шаляпиным «Бесы». При этом могу сказать, наша авторская позиция была в том, чтобы не дать персонажу жизнь, уничтожить его. Это наш диалог с Достоевским. И мне кажется, те страшные вещи, которые есть в «Бесах», — они за пределами нравственности.

А то, что происходит в «Казни» Ладо Квитании, — это не за гранью?

Это тоже сложная тема — исследование извращенного сознания. Но тут важно, что Ладо действительно исследует процессы этого извращения: отчего оно начинается, где исток и где момент невозврата. Это важно. Исследование страшное, но жестко честное. Тут, наверное, можно задаться вопросом, нужно ли в это погружаться, вскрывать это. Но в таком погружении есть попытка спасти тех, кто потенциально может попасть в похожую ситуацию.

IV

Скоморохи — важное явление русского кода: это жрецы и мудрецы.

Какую тему вы бы хотели исследовать сами, как руководитель театра «ВелесО»?

Мне хотелось бы вернуться к сказкам. С режиссером Романом Михайловым. Роман — уникальный исследователь миров, языков, наук, искусств. Его творчество это закодированные опоры для жизни и развития человечества. «Бременские музыканты» как идея зрела во мне давно, и тут мы сошлись с Романом на однозначном законе жизни: нельзя допускать, чтоб животные мерзли. Еще хочется создать артель скоморохов, которые в любом пространстве способны поднять любую тему, не боясь обгадиться на семи ветрах.

Вам близок народный культурный код?

Да. Скоморохи были важными людьми, практически жрецами и святыми мудрецами, к которым ходили за советом и помощью. Сейчас таких персонажей нет, культура скоморошества стерта. Хочется ее возродить, показать зрителю, что скоморохи — это не просто раскрашенные свеклой люди с частушками. А поиск скомороха, подобного Степану Разину, умеющего действительно лечить души, — моя сверхзадача.

Вы часто повторяете слово «свобода». Тянет на творческий манифест.

Конечно, это наш манифест. «ВелесО» за свободу творчества и творческого высказывания в свободной форме. Если идея гармонична с законами природы, значит имеет место быть в «ВелесО». Если идея ломает и извращает действительный порядок вещей, то сама природа, как председатель худсовета, не даст выпустить спектакль.

В предыдущем интервью «Собака.ru» вы сказали, что не гордитесь ролью Витьки Чеснока. А это ведь ваша культовая работа. Что скажете сейчас, есть роль, которой вы гордитесь?

(Задумался).

«Люблинский штукарь», дни премьеры — 16, 17, 23, 24 июля. Подробнее — на сайте театра.

Текст: Татьяна Зиза

Фото: Наталья Скворцова

Стиль: Дарья Пашина

Ассистент стилиста: Кристина Михалева

Свет: Николай Балясников Skypoint

Ретушь: Жанна Галай