Валерий Печейкин, драматург и куратор программы «Гоголь+», прокомментировал решение Депкульта по Гоголь-центру. В своем телеграм-канале он опубликовал пост, текст которого «Театрал» приводит полностью.
«Сегодня многие просят дать комментарий по поводу закрытия Гоголь-центра. Разрешите я дам один комментарий для всех. Я также делал свои вступления к спектаклям — для всех.
Нам очень повезло: мы уходим чуть раньше, чем этого захотелось зрителям. Гораздо страшней уходить тогда, когда ты вызываешь зевоту. Еще страшней — когда в зале даже не зевают, когда зал полупуст, его половина под покрывалом. Так, говорят, было в старом театре Гоголя, на место которого пришел Гоголь-центр. Покрывало сняли, открыли места и двери. В театр можно было зайти в полдень. Так он превратился из театра — в центр.
Но бывает время центростремительное, а бывает — центробежное.
И вообще бывает смерть. Помните об этом, пожалуйста. Не лейте слёзы, ведь никто не умер.
У Гоголь-центра было время, когда его худрук — Кирилл Серебренников — сидел под домашним арестом, а его директор — Алексей Малобродский — в СИЗО. Был день, когда Серебренникова не пустили попрощаться с умирающей матерью. Был день, когда у Малобродского случился сердечный приступ прямо в суде. И он чуть не умер.
Но все, повторю, живы. Мы живы и, судя по всему, любимы. Конечно, есть те, кто нас ненавидят. Но их тоже нужно любить. Иначе чем мы занимались всё это время, если не научились любить? Вы сами видите, к чему приводит ненависть.
Чем мы будем заниматься дальше? Об этом нужно спрашивать у каждого лично. Чем буду заниматься я? Не знаю. Я не могу до себя дозвониться. Больше всего мне бы хотелось научиться молчать, как молчал все это время, стоявший во дворе театра, бюст Гоголя.
Гоголь был первым, кого я увидел, когда вошел в театр, девять с половиной лет назад. В фойе была большая яма, вскрыт пол и глубоко внутри темнели коммуникации, кишки театра. Я вздрогнул. Гоголь будто выбрался из этой ямы и стоял, глядя в обрыв. Сегодня я понимаю силу этого образа.
Страшно, когда тебя хоронят живым. Очень страшно.
Но Гоголь был тогда один. Его голос никто не услышал. Мы никогда не были одни — у нас были зрители. Десять — почти — лет. Вы слышали нас, любили, дарили цветы. Мне вообще в последний раз подарили хлеб. Спасибо за всё.
Я хочу поблагодарить Кирилла Семеновича, Николая Васильевича и всех своих коллег.
Вы — живые души. Я вас люблю».
