Павел Зобнин поставил “Дядю Ваню” Антона Чехова в Псковской академической драме имени А.С.Пушкина (с недавних пор – структурное подразделение Национального драматического театра России – Александринского). Владимир Кузнецов создал сценическую версию рассказа Антона Чехова “Скрипка Ротшильда” в Бугульминской русской драме имени А.В.Баталова (юго-восточный форпост театрального искусства Республики Татарстан).
Прежде чем размышлять об общности этих спектаклей, скажем о различиях. Псковский “Дядя Ваня” – нашего времени случай. Хотя бы с внешней стороны: все происходит не в стародавней усадьбе, а на типовой даче современных горожан (я знаком с садовым участком под Новосибирском, на котором сценограф “Дяди Вани” Евгений Лемешонок своими руками соорудил качели с навесом, их копия перенесена в псковский спектакль). Пластиковые стулья, электрочайник – самовар нянька Марина (Надежда Чепайкина) поминает явно всуе. Персонажи носят пожившие майки, клетчатые рубашки, кофты и куртки, у няньки на майке портрет Антона Павловича (художник по костюмам тоже Евгений Лемешонок). Сцена выдвинута глубоко в зрительный зал, звук никто не форсирует, даже – о, радость! – обходятся без радиомикрофонов: никакой возгонки эмоций, спокойное течение давно устоявшейся жизни. Любовные признания Ивана Петровича Войницкого (Андрей Кузин) Елена Андреевна (Линда Ахметзянова) выслушивает привычно, без удивления, гнева или раздражения. Эту “страсть” в очередной раз надо погасить, утихомирить, вернуть жизнь в налаженное, скучноватое, но комфортное русло. Линда Ахметзянова (я помню ее замечательные роли на сцене новосибирского “Красного факела” и рад тому, как интересно начинает актриса на псковской сцене) играет Елену Андреевну умно и, пожалуй, неожиданно. Ее героиня обходится без штампов, присущих многим трактовкам роли роковой красавицы с “русалочьей кровью”. Этой Елене свойственны естественная элегантность, интеллигентность. И неизбывная усталость от жизни. Такая, что оказывается сильнее даже короткого всполоха сильного и явно обоюдного чувства при встрече с Астровым (Георгий Болонев).
Серебряков Сергея Скобелева – из тех профессоров, у которых жены стареют, а студентки-второкурсницы остаются всегда молодыми; он мучительно переживает отстранение от привычных дел и удовольствий. По-своему трогательная Войницкая Ирины Смирновой одержима феминистскими идеями. Строгая, сильная, не желающая быть несчастной и умеющая пережить нелюбовь Соня (Александра Кашина); простодушный и гармоничный, как сама дачная природа, Илья Ильич Телегин (Виктор Яковлев). Нынешняя псковская труппа собрана худруком театра Дмитрием Месхиевым и арт-директором Андреем Прониным по всей России. Разница актерских школ преодолена, и все исполнители – Сергей Скобелев из Тюмени, сахалинец Андрей Кузин, недавние новосибирцы Георгий Болонев и Линда Ахметзянова, патриарх Псковской драмы Виктор Яковлев и другие существуют в редкой гармонии ансамбля, открывая в своих актерских дарованиях новые качества. Хорошо помню роли Георгия Болонева на сцене новосибирских театров “Старый дом” и “Красный факел”, как помню и то, что режиссеры использовали в первую очередь его редкую фактуру, брутальные внешние данные. Мужественность облика присуща и его Астрову, понятно, что и Соню, и Елену влекут к этому герою не только идеи и идеалы. Но прежде в его образе проступают магнетизм, обаяние личности, сталкивающейся с невозможностью полноценной реализации.
Так почему же “пропала жизнь”? Почему так потерянно бродит по дачному участку с шуруповертом в руках вечно всколоченный неприкаянный дядя Ваня, пьет Астров, страдают Елена и Соня? Если бы знать. В спектакле Павла Зобнина чеховский текст, почти не тронутый сокращениями, кажется удивительно современным. Я обращаюсь мыслями к давнему “Дяде Ване” Петра Лебла в пражском театре “Na zabradli”. Именно трагическая экспрессия того чешского спектакля, даже при том, что позднее были увидены такие выдающиеся версии чеховской пьесы, как работы Льва Додина, РимасаТуминаса, Андрия Жолдака, Люка Персеваля, для меня каким-то загадочным образом созвучна спокойному, стоическому отчаянию постановки Павла Зобнина.
“Скрипка Ротшильда” Бугульминской русской драмы имени А.В.Баталова (будущий знаменитый актер жил в Бугульме в эвакуации вместе с мамой, актрисой и режиссером Ниной Ольшевской, и именно в этом театре впервые вышел на сцену) вызывает в памяти другой, давний и знаменитый, чеховский спектакль, до сих пор идущий на сцене Московского ТЮЗа. Говорю о “Скрипке Ротшильда” режиссера Камы Гинкаса и художника Сергея Бархина. Бугульминская постановка режиссера Владимира Кузнецова и сценографа Татьяны Видановой, разумеется, не копия, это абсолютно оригинальная работа, но благодарная память об опыте предшественников в ней, безусловно, жива. Та же образная, многозначная работа с деревом. Главный герой Яков по прозвищу Бронза – гробовщик и скрипач. Один из щемящих образов спектакля – детский гроб, оборачивающийся футляром для скрипки, воспоминание об умершей в младенчестве дочери. Деревянные кресты и доски гроба – символ смерти. Опилки в этом спектакле становятся снегом, водой, самой жизнью, высыпающейся из разорванного мешка, как из умирающего тела.
Именно это истончение жизни, горькие итоги, невозможность что-то исправить, прожить заново играет Андрей Кочетов (Бронза). Слепая мощь и неразмышляющая грубость в начале рассказа, человек, как будто и сам сделанный из мощного дерева, дуба, и тот, про кого принято говорить “в чем душа держится”, в финале, задающий самые главные вопросы без ответа: “Зачем вообще люди мешают жить друг другу? Ведь от этого какие убытки! Какие страшные убытки! Если бы не было ненависти и злобы, люди имели бы друг от друга громадную пользу!”.
Еще одна, несомненно, незаурядная актерская работа этой “Скрипки Ротшильда” – Лейсан Хабибуллина в роли жены Якова Марфы. Чеховское определение – “Марфа, похожая в профиль на птицу” – удивительно совпадает с внешним обликом героини, а ее немногие слова звучат щемяще: “Помнишь, Яков? Помнишь, пятьдесят лет назад нам Бог дал ребеночка с белокурыми волосиками?..”. Роль редкой тонкости и глубины, пластической и вокальной выразительности. Каждому из четырех персонажей спектакля дана песня, кому-то буйная и современная, кому-то народная, протяжная. Все это поддержано оригинальной музыкой композитора Владимира Брусса, пронизывающей действие.
С Ротшильдом (Рустам Файздрахманов) в спектакль входит очень важная тема иного, не такого, как ты. Актером явлен сложный путь от почти животной, ничем не оправданной ненависти (с каким злобным отчаянием Яков гонит и шпыняет Ротшильда), до запоздалого примирения, понимания, раскаяния: “Скрипку отдайте Ротшильду”. Точен и выразителен в маленькой роли Фельдшера Владимир Пряхин.
Так что же общего у этих двух постановок? Внимание к чеховскому слову и вера в него, прежде всего. Режиссерский разбор, сосредоточенность на смысле, а не на аттракционах. Умение актера передать главное. И тогда “Пропала жизнь!” дяди Вани отражается в “страшных убытках” Бронзы.
…В давней полемике с Инной Соловьевой по поводу “усталости” пьесы “Вишневый сад” (поводом стал спектакль Льва Додина с Татьяной Шестаковой-Раневской) Наталья Крымова писала: “Думаю, устала не пьеса. Это красивая фраза, не более. Устают, что вполне естественно, живые люди – режиссеры, актеры. И критики, разумеется. И тогда в суждениях о достаточно простых вещах возникает вялая путаница. Ее и распутывать неинтересно. Критиков подпитывает только художественная энергия спектакля, устаем – от невнятицы”. К счастью, по-прежнему случаются постановки, от которых можно подпитываться художественной энергией.
Владимир СПЕШКОВ
«Экран и сцена»
№ 10 за 2022 год.