ГОЛОВА КАК ОРАКУЛ, КОСМОС КАК СПАСЕНИЕ, МЕЧ КАК ОРУЖИЕ

О программе «Первая читка» на XVIII Театральном фестивале «Пять вечеров» имени Александра Володина

Традиционная часть программы Володинского фестиваля «Первая читка» в этом году оказалась и центральной, и самой насыщенной. После отмены образовательной программы для школьников в связи с введенными в городе ограничениями фестиваль сжался до нескольких позиций. Марина Дмитревская прочитала лекцию «Что-то знает Шура Лифшиц» об Александре Володине, Виктор Рыжаков представил свой созданный по следам «Первой читки» 2020 года фильм «День мертвых», а театр «Мастерская» сыграл предпремьеру спектакля «Записки нетрезвого человека» в режиссуре Руслана Кудашова. Драматургический конкурс оказался в этих условиях в заведомом выигрышном положении еще и потому, что публике в течение трех фестивальных дней было представлено максимальное, по сравнению с прошлыми годами, количество пьес — числом восемь.

Многочисленным в этом году был уже выбор ридеров. Лонг-лист, сформированный из около 400 присланных на конкурс пьес, насчитывал 17 названий. В коллективном списке Евгения Ионова, Алексея Исаева, Ольги Каммари, Владиславы Куприной, Надежды Стоевой и Александрины Шаклеевой оказались произведения как признанных авторов, так и дебютантов. Шорт-ридеры в лице Светланы Баженовой, Анатолия Белого, Алены Карась, Владимира Скворцова, Анатолия Праудина имели возможность выбрать по два названия, и в финальный список «Первой читки» таким образом вошли пьесы «Голова» Константина Стешика, «10 лобстеров» Исмаила Имана, «Экспектум Патронум» Маргариты Кадацкой, «Площадь защитников неба» Дмитрия Ретиха, «Революшн» Олжаса Жанайдарова, «Высший слот» Екатерины Августеняк. Еще два названия — «Приступ речи» Электры Либерте и «Не сбежать» Ольги Потаповой — добавили от себя лонг-ридеры.

К освоению драматургического материала были привлечены выпускники самых разных режиссерских мастерских, работы которых обещали составить срез сегодняшнего поколения молодой режиссуры, обретающегося в городе на Неве. Правда, и здесь в планы организаторов вмешалась пандемия, и не все изначально заявленные режиссеры смогли представить свои работы. Оперативно найденные замены никоим образом не повлияли ни на результат, ни на качество читок, и даже, напротив, позволили увидеть работы тех, кто мог бы, возможно, незаслуженно, остаться в тени.

Выставленная в авангард длинного списка читок пьеса Константина Стешика обладает, по единодушному признанию ридеров, качествами всеобщего фаворита. Решенная в стиле метафизической комедии, она написана пером уже состоявшегося мастера и саркастически высмеивает рациональный взгляд на жизнь с уверенным стремлением к иронии абсурда. Три закадычных собутыльника примеряются к неизведанному: один из них находит в метро живую голову, которая подмигиванием и ухмылками откликается на вопросы, готова обсуждать существование бога и сатаны и всячески обозначает норму там, где ей нет места в пределах бытового шаблона. Непосредственность идиотических реакций на придуманную драматургом ситуативность только усиливает эффект хтонического всемирного колпака. В читке Кирилла Люкевича (мастерская Черкасского) зазвучал заложенный в тексте юмор и сохранились принципиальные недосказанности пьесы. Разомкнутый финал, в котором один из трех друзей разбивает в мясо непонятную голову-оракула, не дает ответа ни на какие вопросы: гул, звучащий лейтмотивом такой странной жизни и точно почувствованный режиссером, не становится ни тише, ни громче.

В противовес острой театральности «Головы» читки продолжились напоминающими монологичную прозу текстами Электры Либерте и Ольги Потаповой. Для выступающей под псевдонимом Электры Либерте «Приступ речи» можно буквально понять как поток сознания, водопад букв, манифест мятущейся одинокой души, завершающийся треплевской рефлексией в виде монолога Нины Заречной. Истории героини о неслучившейся любви к подруге, стремлении отдать себя делу служения космосу в качестве подопытного существа, согласного на любые эксперименты и даже увечья, и о многом другом рассказаны из перспективы застывшего в шавасане человека, стремящегося, но неспособного совладать с метрономом собственного сознания. Понимание иронии ситуации не избавляет от неотвратимой путаницы в ощущениях и стремлениях покинуть замкнутый круг саморефлексии. Спорность тяготеющей к прозе пьесы не стала камнем преткновения, и в режиссерском решении Романа Муромцева (мастерская Праудина) пьеса «Приступ речи» зазвучала голосами четырех артистов. Собственно, именно попытка создать полифоничность в пределах сбивчивого монолога обеспечила драматургическому материалу объем театрального высказывания, а воплощенная, в том числе через два экрана, саморефлексия главного персонажа внятнее определила многоликость и многовекторность ее внутренних порывов.

Пьеса Ольги Потаповой «Не сбежать» такой саморефлексии чурается: череда созданных автором фрагментов-эссе — о сбежавшем из садика ребенке непутевой мамы, об опеке, отбирающей детей, о погибшем на реке мальчике и таком же мальчике, глядящем на кусок хлеба, о ставшей русалкой девочке, бегущем по лесу мужчине — сплетены в единое произведение инструментами непрямой логики через опосредованный, растянутый во времени и пространстве опыт отдельных персонажей, пересекающихся лишь точечно темами и интонациями. Ярослав Морозов (мастерская М. И. Самочко, СПбГУП) уложил разрозненные фрагменты в треугольную мизансцену ткущих, точнее — вяжущих ткань жизни и почти неподвижных парок, разыгрывающих то один, то другой сюжет, и внутренние перекрестия текста, понятые через бытовое интонирование, вдруг утратили полноту звучания и возможную многозначность.

Полной противоположностью стала читка пьесы Исмаила Имана «10 лобстеров» в режиссуре Юлии Макаровой (мастерская Черкасского, мастерская Коляды, мастерская Коковкина). Пространство игры, заложенное автором в диалогах, отсылающее в некотором смысле к сюжету «Осеннего марафона», позволило актерам ступить на привычную для себя территорию обоснованного актерского существования, в котором «есть что играть». Центральная идея о потребительской жадности главного героя, пожирающего из принципа по десять лобстеров за раз, в парах алкоголя прожигающего свою жизнь между благополучным фасадом американского эмигранта и отца семейства из Баку и привязанностью к любовнице, вызывающим образом педалирует семейственную патриархальность и противостоящую ей феминистскую и сексистскую повестки. При этом намеренная утрированность, сочность актерской игры позволила родиться в читке той иронии, которая и создает продуктивную дистанцию по отношению к, казалось бы, традиционно выстроенным сюжету и вскрытым в тексте темам.

Второй день объединил тексты, которые вряд ли в ближайшее время будут поставлены на сцене. Пьеса Олжаса Жанайдарова «Революшн» при провокативности самого названия и публицистичности выбранного сюжета захватила мощью эпического высказывания и обращением к коренным мифологическим мотивам. Девушка Аня, не напрашивавшаяся в герои, задает на пресс-конференции с президентом не согласованный заранее вопрос о сменяемости власти и несостоятельности государственных посулов. Предельная актуальность последующих событий — включенность силовиков, страх работодателя, отказ в съемной квартире и многое другое — недвусмысленно отсылает к тому, «что будет, если». Используя точные речевые характеристики, драматург выстраивает череду персонажей, живущих рядом здесь и сейчас, и посреди остро публицистической темы переключается на сказочное, эпическое содержание, насыщенное отсылками к Кощею, смерть которого на конце недостижимой иглы, к национальной сказке об утратившей крылья, но не переставшей мечтать о свободе Лебеди. Земная жизнь героини заканчивается взрывом автомобиля, но продолжается жизнью в духе — последующим обретением меча и победой над государственным, семейным и психологическим абьюзом, невыносимость которого провоцирует тот самый, требующий прежде всего решимости, шаг за флажки. Режиссер Роман Бокланов (мастерская Кудашова) чутко уловил тонкую грань, разделяющую пафос — а манифестационный посыл пьесы легко может показаться удобным триггером — и аллегоричность. В героине, обретающей меч, усматриваются и Ланцелот, и Жанна д’Арк, и Иван-дурак, и Родина-мать. Скупая актерская интонация буднично озвучивает романтический конфликт героини и системы, избегает сентиментальности, но при этом допускает и сказочную напевность, и запрограммированную наивность, внутри которой — сострадательность матери-прародительницы к своей замученной дочери.

Провокативность лихой пьесы Маргариты Кадацкой «Экспектум Патронум» иной природы и провоцирует бескомпромиссность не столько внешнюю, сколько внутреннюю. Гарри Поттер, Рон и Гермиона давно окончили свой выдуманный Хогвартс, оказались на встрече выпускников и обнаружили, что игры в Воландеморта и волшебные палочки не застраховали их от глубоко трагичного внутреннего тупика. Встречаясь уже 31-летними, они в разной степени досадливо, яростно, примирительно констатируют, что не приобрели ничего нового. Их пикирование, бравада, скомканная нежность выписаны в ритмичных, доведенных до абсурда диалогах. Переполненность текста обсценной лексикой только усиливает трагикомический эффект несостоятельности жизни очередного потерянного поколения, зачитавшегося историями о Гарри Поттере. Режиссер Борис Заруцкий (мастерская Могучего), тонко выстроив ритм читки, оставил героям, а вместе с ними всему поколению, островок надежды в образе появляющегося в финале Экспектум Патронума как спасителя и избавителя в пределах сказочного сюжета.

Гораздо более трагично звучит представленный в третий день текст Дмитрия Ретиха «Площадь защитников неба». Драматург очерчивает замкнутый круг, в котором время перестает играть всякую роль: в разные точки своей жизни и даже в разных жизнях двое героев, разъятые на три пары персонажей, стремятся предотвратить разрезание вен, выход в окно, противопоставить смерти свой собственный компромисс, заключающийся в отказе от любви ради жизни другого. У дилеммы заведомо нет решения, оттого раз за разом на крышу челночащего между жертвами и спасателями таксиста — самой старшей ипостаси героя — падает тело. В этом смысле финальный полет в космос, призванный решить все проблемы, обнажает смешную и наивную надежду на благополучный исход. Выстраивая читку, режиссер Светлана Князева, представлявшая Театр «На Литейном», сфокусировалась на заложенных в пьесе метаморфозах хронотопа, позволяющих увидеть неоднозначность всякого развернутого и проявленного во времени решения.

Финальная пьеса Екатерины Августеняк оказалась достойным завершением программы читок. В преломлении режиссера Валентина Захарова (мастерская Фильштинского) она обнажила перекрестия тем цифровой порабощенности и индивидуальной, такой желаемой свободы, столкновение которых неотвратимо приближает восстание машин. Популярные использованные режиссером кинообразы наложились на драматургический текст так, словно были изначально задуманы. В фокусе драматурга — нелегкая доля курьеров, ставших за последние два года частью городского ландшафта, совокупность программированного жизнедействия которых порождает суету, хаос, опоздания, взыскания, благодушие или раздражение и выводит на первый план экзистенциальные парадигмы механистической модели существования. Слаженное существование восемнадцати вовлеченных в читку актеров, проявлявших себя в ярких мини-монологах или даже просто роботоподобном произнесении букв и слов, позволило говорить о готовом сценическом решении непростой, насыщенной языком кодификаторов и программирования пьесы. Читка наглядно проявила, что слоты, номера, слэши и скобки давно проникли в нашу жизнь и захватили ее, а восстание машин, провозвествованное когда-то в фильмах «2001 год: Космическая одиссея» и «Терминатор» и услышанное режиссером в тексте драматурга, давно случилось.

«Первая читка» 2022 года оказалась на редкость многогранной по части представленных текстов, среди которых сразу несколько заслуживают самого пристального внимания театров. При этом невозможно не признать, что именно выбор лонг-ридеров, дополнивших шорт-лист пьесами Либерте и Потаповой, обеспечил «Первой читке 2022» полноту драматургического материала, создав тем самым пространство высказывания текстам неудобным и на первый взгляд несценичным. Точным попаданием в актуальную повестку стала и опора на молодых представителей петербургской школы режиссуры, уже сейчас обеспечивающих городской афише нужный современный колорит.