В Новом Пространстве Театра Наций писатель и режиссер Саша Денисова выпускает спектакль «Гермиона». Накануне премьеры Саша рассказала о том, почему сейчас важно говорить о смене ценностей для поколения 40-летних, о чеховской мировой душе и как преодолеть противоречия в парадигме «писатель-режиссер».
пресс-служба Театра Наций/Ира Полярная
Писатель и режиссер Саша Денисова— Саша, ваша «Гермиона» — это новый «Вишневый сад» для выросших детей 2000-х? Кто ваш зритель?
— «Гермиона» — разговор о поколении 40-летних, которые отхватили символические привилегии и никакие вишневые сады их уже не интересуют, там разговор о продаже души за все эти блага, но, конечно, на иронический лад. Потому что ну все продаются — а что такого? На всякого есть цена — кто-то получает театральный центр, а кто-то помещение в 300 квадратов, а кто-то заказ на патриотический сценарий. Чехов ведь тоже, по сути, написал социальную пьесу — о смене ценностей аристократов на ценности разночинцев, усадьбы на дачные участки, и там это была смена социальных страт, вполне себе публицистическое высказывание, ставшее универсальным. Здесь — тоже разговор о локальных проблемах москвичей, о повестке: и война, и фемоптика, здесь и консерваторы, и либералы. Класс Гермионы — креативный класс, охотно принимающий от олигарха комфорт, а от власти заказы и наказы.
— Какие культурные коды вы заложили в пьесе и спектакле помимо вселенной Гарри Поттера?
— Культурные коды тут — имена от Поттерианы и мотив школы. Фанаты Роулинг не найдут тут ни приквела, ни сиквела, но те, кто едва знают о чем идет речь, узнают по именам олигарха Драко Рустэмовича Малфоева, рупора Кремля Бэллу Слизарьян, писателя древнерусской тематики Рона Визлина и модного режиссера Гарри Леонидовича, ну и председателя совета чего-то, бывшую классную руководительницу Нонну Амбриджевну. Есть мотив советских пьес, где собирались одноклассники и выясняли, что с ними стало. И есть, наверное, образ Гермионы, женщины не в себе, сумасшедшей и самой нормальной. И да, есть Чехов и мировая душа, которую играет 11-летняя девочка, Алеша Миримская. Вот она и смотрит, что стало с москвичами.
— «Бэтмен против Брежнева» вы назвали спектаклем для чтения. К какому жанру вы относите «Гермиону»?
— По жанру, наверное, это социальная комедия и оммаж Чехову. Вряд ли это спор, как вообще можно спорить с Чеховым, его можно только любить и недоумевать, как он так писал (что я и делаю), комедия с чеховскими мотивами. Потом я же режиссер-драматург, я мало ставила других авторов, вот в Мексике недавно пьесу Карлоса Паскуаля (прекрасный опыт, актеры учат текст и мгновенно запоминают мизансцены и все как-то вдруг возможно, и декорация за три недели, и костюмы, и свет, и видео) и моего учителя Михаила Угарова «Море. Сосны». И мне захотелось понять, как можно поставить монолог из «Чайки», как он сегодня может звучать. Но это оказалось дико сложным — хотя в одном монологе может быть целая история человечества: как в монологе о мировой душе.
— Заглавная героиня страдает психическим расстройством. Каким именно? Это принципиально? Это такая ирония сделать созидательницу женщиной, испытывающей ментальные проблемы?
— Героиня страдает расстройством — но, увы, это не разговор об уязвимой стигматизированной группе, а все-таки художественный образ, где новый «идиот» становится носителем высшей правды, которая никому, кроме странного человека с чувствительной душой, со сферой идеального, не нужна.
— Какая она — героиня новой драмы? Для вас принципиально подсвечивать ее через фемоптику?
— Гермиона — жена олигарха, и я принципиально хотела сделать ее женщиной вне занятий, не героем-прогрессором, по-настоящему социально «хорошим» — журналистом или активистом. Она человек без занятий, с болезнью, которая дает ей импульс действовать до последнего, потому что у нее есть «теория». Симпатична она только своей настойчивостью, манией, стремлением к непонятной высшей справедливости. Это как бы проявляет героев, которые в принципе и сами могли бы бороться, но только зажрались, да и боятся. Но Гермиона до последнего верит, что они люди. И в общем, так и есть.
— В одном из интервью вы говорили, что секрет долгой жизни спектакля — это присутствие в кастинге звезды. В «Гермионе» вы изменяете этому принципу? Расскажите об актерском составе спектакля.
— Играют в спектакле люди гитисовские, часть захаровцы: Ефимов, Соколов, Юдников, Лина Миримская. Молодые актрисы — Галкина, Гайнуллина, Кира Щеголева. И знакомые по кино — Аня Шепелёва, Леша Маслодудов. Миша Горский. Ну и «брульянт» Театра Наций, Театра Моссовета, как говорил Виктюк, Аня Галинова. В принципе, такой новодрамовский пул отчасти, «доковский», игровые актеры, комической природы.
— Недавно Юрию Муравицкому я задала вопрос: где баланс между классическим, традиционным театром и новыми постмодернистскими осмыслениями текстов? Почему именно сейчас новаторство, порой шокирующее, стало столь частым? Он ответил, что разделять театр на новаторский и классический, на репертуарный и постмодернистский — это театральный популизм. Разделяете ли вы его мнение? Корректна ли такая постановка вопроса?
— Юра — мой старый соратник и верно говорит. У него тонкое чувство меры, и он всегда старается найти тонкие, верные приемы и такое же ощущение театра. Раз так говорит — так и есть!
— Писатель VS режиссер: насколько органично в вас сосуществуют эти две ипостаси?
— Вы знаете, я все время хочу быть просто писателем. Уже 12 лет, как занимаюсь театром. Я не хочу всего этого на выпусках. Театра. Денег мало, гораздо меньше, чем если бы просто писала, а работы много. Хочу домой в нору и писать. Прозу, кино, пьесы. Но потом как-то так получается, что меня зовут или вдруг идея и как бы надоело дома в стенах, и опять ты в эту трясину, с нервнобольными, опять ты ничего не сделал, актерам не дал, всегда эта история. Типа я мягкий режиссер. Ну то есть мне лучше работать с теми, кто меня понимает и сам может играть. Тексты у меня самоигральные, по сути. Потому что современная пьеса она вообще такая. Только ты ее переусложнил — и все, ничего не слышно. А все эти истории рассказываются впервые и важно, чтобы их услышали.