Если бы каким-то чудом роман Булгакова инсценировали в Москве 1930-х, он примерно так бы и выглядел. От первых сцен постановки канадца Робера Лепажа - как раз такое впечатление.
Маргарита на балу у Воланда. Сцена из спектакля "Мастер и Маргарита" Робера Лепажа. Фото: Предоставлено пресс-службой Театра Наций
Строго исторические костюмы. Строго реалистичные декорации. Актеры смакуют текст аппетитно и не спеша (как в Малом театре, только без аффектов старомосковского произношения). Ершалаимские сцены также почти натуралистичны.
Да, используются киноэкраны, хроника, титры - но и это примета эпохи. Так делали спектакли Мейерхольд, Пискатор, Брехт и множество их эпигонов. Эрвин Пискатор как раз в середине 1930-х сбежал в Москву от Гитлера. А где же цирк с конями, которым славен Лепаж, работавший и на манеже "Дю Солей", и на оперных подмостках? Где же феерия с призраками? Нет, и кони, и фокусы, и миражи с голографией, и прочие спецэффекты еще будут в изобилии. Но в целом постановщики обошлись с романом Булгакова очень бережно.
Самые фантасмагорические сцены - сеанс магии в варьете и "бал Воланда" - и вовсе сделаны буднично. Ни тебе игры с публикой, ни парадной лестницы, ни обезьяньего джаза. Обе сцены превращаются в подиум - парад парижских мод и дефиле адских монстров (художник по костюмам Виктория Севрюкова). Наряды злодеев-гостей изобилуют перьями, позолотой, позументами, всей роскошною пеной барокко - жаль, что их не успеваешь как следует разглядеть.
Московские эпизоды сделаны с помощью елозящих выгородок (сценография Женевьев Лизотт). Все это занятно и технологично. Но все интерьеры мазаны одной краской - жуткой сине-зеленой. Хотя подвальчик Мастера был куда уютней (и печка-буржуйка совсем не оттуда). Клиника Стравинского была суперсовременной ("Ах, вот вы какие стеклышки себе завели!"). А квартира ювелирши (которую оккупируют сначала Берлиоз с Лиходеевым, затем Воланд со свитой) все-таки являла остатки былой роскоши.
Роман Булгакова - квинтэссенция тридцатых годов. А это было яркое время: карнавал на фоне ужаса. Белизна физкультурных парадов, парковых статуй и арктических снегов. Кумач лозунгов и бархат театральных кресел. Мичуринская зелень, циолковская синева стратосферы, жирная копоть паровозов, лепнина и позолота метро. А нас как будто переносят в богадельню, во 2-й дом Старсобеса п/у воришки Альхена.
Робер Лепаж в одном интервью заметил: Булгаков раздевает донага всех женщин, это у него род мании. После таких наблюдений ждешь от спектакля голографии уже в ином, каламбурном смысле. Ан нет - и тут все очень целомудренно, почти пуритански. Нагота подменяется накладными ягодицами и грудями, телесного цвета трико, игрой бесплотных отражений. Так решены и полет Маргариты, и сцены шабаша с русалками, и прием гостей на балу.
Московские и ершалаимские сцены у Булгакова проникнуты сложной системой соответствий. В спектакле эта игра отражений решена очень остроумно. Актеры играют сразу по нескольку ролей, и следить за их перевоплощениями очень интересно.
Чулпан Хаматова - и Маргарита, и буфетчик Соков ("осетрина второй свежести"). Тут, похоже, подчеркивается, что, натершись чудесной мазью, Маргарита вернула себе прямо-таки первобытную свежесть. Роль, кстати, совершенно блистательная: прямо-таки идеал русской женщины, наравне с пушкинской Татьяной и толстовской Наташей. И внешнее сходство с Еленой Сергеевной Булгаковой мерещится.
Евгений Миронов - и Мастер, и Никанор Босой. Ну допустим: оба - грезовидцы и жертвы квартирного вопроса. Правда, развернуться мэтру во всю мощь особенно негде. Хотя в разговорах с Иванушкой в клинике он мог быть жестче и убедительней. И мы бы, глядишь, поняли, как в него такого могла влюбиться прекрасная Маргарита.
Андрей Смоляков - и римский прокуратор, и финдиректор Римский. Тут рифма лежит на поверхности. Александр Новин - и Иван Бездомный, и Левий Матвей. Да, конечно: оба ученики и подмастерья.
Дмитрий Сердюк - и Иешуа, и Степа Лиходеев, и поэт Рюхин. Тут сходство разве в том, что все три роли - страдательные. Виктория Проценко - и Гелла, и Фрида, и домработница Наташа. Разумеется: три ведьмы, как в "Макбете".
Отметим еще замечательного Азазелло в исполнении Леонида Тимцуника. И убедительного Афрания в трактовке Гургена Цатуряна. Кстати, оба эти представителя спецслужб оттеняют в спектакле беспомощных гэпэушников.
А вот Коровьеву (Роман Шаляпин) и коту Бегемоту (Виталий Довгалюк) не повезло. Комические их похождения в спектакле сильно сокращены. Костюм Бегемота, кстати, явно пародирует убогого кота из экранизации Владимира Бортко.
Некоторые мизансцены дерзко пародируют живописные хиты. Например, заседание Массолита оборачивается "Тайной вечерей" Леонардо. А Маргарита обнимает больного Мастера как Иоанн Грозный своего сына на картине Репина.
Постановщики, похоже, и не надеялись исчерпать бездонный роман Булгакова
Но в целом постановщики, похоже, и не надеялись исчерпать бездонный роман Булгакова. Скажем, терпкий его юмор оказался им непонятен или не близок. Зато они подчеркнули мелодраматическую линию. И две трагедии, приобретающие космический размах, - Пилата и Воланда.
Одинок в спектакле только Воланд - Виктор Вержбицкий. Это вторая блистательная роль и главная удача спектакля.
Никакого сходства со Сталиным. Поначалу Воланд похож на британского полковника, прибывшего в глухую колонию с инспекцией (параллель с миссией Пилата в Иудее). В финале - на демиурга, которому досталась лишь половина мира - и, увы, не лучшая. Ему смертельно надоели подданные, все эти отравители и доносчики. И шуты из свиты давно не развлекают. Это рыцарь элегантной гордыни, с которой трудно жить, зато не страшно умирать.
Пилат - раздавленный жизнью старик, который лишь изредка подымает грозный голос. И в игре Смолякова постоянно просвечивает сталинский вельможа, которому приходится то повелевать, то подчиняться. Говорят, он заслужил свет. Но, похоже, не заслужил покоя. И к свету он пробирается походкой вовсе не победительной.
В финале Мастер, Маргарита и Воланд со свитой уезжают на конях за горизонт, как в незабвенном фильме "Неуловимые мстители". Но перед ними встает не солнце в полнеба, а хитросплетение облаков, обещающих грядущие приключения. И последними со сцены уходят не они, а пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат.