А ВДРУГ?!

«Сильфида». Ж.-М. Шнейцхоффер. Возобновление спектакля.
МАМТ.
Хореограф Пьер Лакотт.

Кто не слышал от родителей хрестоматийное «не витай в облаках»? И кто при этом действительно перестал? Вот и хорошему парню Джеймсу наверняка что-то такое твердили родители. И вот он вырос, собрался жениться на такой же хорошей, крепко стоящей на земле девушке Эффи, и жизнь была понятна и распланирована на много лет вперед. А накануне свадьбы он всего лишь задремал, и в его такой понятной жизни все пошло кувырком — в ней появилась Сильфида. Непохожая на всех, кто его окружал до этого, воздушная, свободная, манящая шансом на другую судьбу. А вдруг?

Любопытно, что Пьеру Лакотту, в отличие от Джеймса, ухватить мечту за хвост и принести в нашу реальность вполне удалось. В конце ноября в репертуар Музыкального театра им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко вернулась его версия балета «Сильфида».

Полвека назад Пьер Лакотт возродил и вернул на сцену первую версию «Сильфиды», поставленную в 1832 году Филиппо Тальони в Париже на музыку Жана-Мадлен Шнейцхоффера. Лакотт, сохранив дух той эпохи, показал его с поправкой на современные реалии. Он сплел причудливую вязь своей хореографии, пропитал ее эпохой романтизма и принес, казалось бы, безвозвратно упорхнувшую «Сильфиду» в наше время.

В свое время постановка этого балета знаменовала начало новой эры классического танца и иного отношения к балеринам — из жизнерадостных актрис они превращались в надмирные создания, в служительниц Искусства. Простое изменение техники танца — смена мягких туфель на туфли с жестким носком — стало знаком новой эпохи. У истоков танца на пуантах стоял Филиппо Тальони. Он приподнимал над миром свою дочь, Марию Тальони (изначально на пуантах танцевала только она, это удел балерины, не солисток даже, и не кордебалета), и менял историю балета. В год создания «Сильфида» была невероятно популярна, она с успехом шла по всей Европе. Но балет сгинул бы, если б не ограниченность бюджета Датского Королевского балета и хорошая память Августа Бурнонвиля. Пригласить Филиппо Тальони поставить балет в Дании было очень дорого, и Август Бурнонвиль поставил балет сам, а партитуру заказал Херману Левенсхольду. Так «Сильфид» стало две. И если первая со временем сошла со сцены и не вернулась бы туда, если б не Лакотт, то вторая с успехом идет практически во всех крупных музыкальных театрах мира.

«Сильфида» Пьера Лакотта — своего рода экзамен для танцовщиков на четкость позиций, чистоту танца и легкость исполнения. Десять лет назад труппа МАМТа этот экзамен блестяще сдала и сейчас с успехом переэкзаменовалась. Более того, театру удалось вырастить достойную смену — россыпь успешных дебютов тому подтверждение.

В балетах эпохи романтизма всегда царит балерина. И это вполне удалось и опытной Эрике Микиртичевой, и дебютантке Жанне Губановой — хотя в первом акте она была несколько зажата и танцевала очень осторожно, зато во втором раскрылась и оказалось кокетливой, озорной, легконогой Сильфидой. Эрика Микиртичева же танцевала так, словно сложнейшая хореография Лакотта — единственно возможная манера двигаться для нее. Наклон головы, положение рук, корпус — казалось, ее Сильфида выпорхнула со старинных гравюр, чтобы немного порезвиться на сцене.

Под стать были и Джеймсы — Сергей Мануйлов и Закари Роджерс: наивные мечтатели, каким и могла явиться Сильфида. Все сложности партии, наполненной бесконечными турами, пируэтами, прыжками (мелкая техника французской школы, так редко возникающая на наших подмостках, здесь собрана в лучших своих образцах), лишь работали у них на образ человека, потерявшего от любви и голову, и жизнь. Дебютант Закари Роджерс станцевал свою партию будто на одном дыхании. Но актерски убедительнее был Сергей Мануйлов.

С другой стороны, не материалисту же Гурну (Александр Селезнев), влюбленному в невесту Джеймса — Эффи, было Сильфиде являться — он и не поймет ничего. И где? На стог сена сесть, в котором он спит, а потом по-простому заметает под стол? Маленькая деталь, идеально работающая на образ мужлана, особенно на контрасте с изящно расположившимся в кресле Джеймсом. Впрочем, дебютировавший в этой партии Леонид Леонтьев добавил образу и красок, и многогранности.

Права была ведьма-старуха Мэдж (женщина трудной судьбы — в исполнении Антона Домашёва, и больших страстей — в ярком дебюте Георги Смилевски), когда говорила, что Джеймс с Эффи не пара. И милой, в меру наивной, совершенно земной Эффи Валерии Мухановой, и уж тем более напористой и активной Эффи Ольги Сизых Гурн в качестве мужа подходит гораздо больше.

Ярким примером их несовпадения служит чудесное вставное па-де-де, призванное показать Джеймсу, Эффи и всем гостям счастье супружества. Мол, было оно так возможно, и так возможно, и еще вот так возможно — хореография там сложна и затейлива. Эффи дисциплинированно радуется. А Джеймс что? Джеймс незамечаемую другими Сильфиду по всему дому видит и витает в облаках.

Не только солисты, но и кордебалет справился с французским стилем. (Несправедливо было бы сравнивать их с танцовщиками Парижской оперы, у которых такой стиль вырабатывается со школы и въедается намертво.) Что в первом акте — в веселье гостей, подруг и друзей перед свадьбой Джеймса и Эффи, что во втором — сильфидном, артисты помнили о правильном положении рук, чуть сниженном и округлом, о четкости позиций ног, о заданной хореографом скорости танца. Прекрасно труппа освоилась и с пантомимой, соблюдая грань дозволенной в классическом балете шутки и откровенного фарса; артисты внятно доносили мысль жестом.

Два акта спектакля — два мира, которым не суждено пересечься. Яркие, полные эмоций и совершенно житейской радости танцы молодых шотландцев в первом акте — и невесомые, легкие, свободные движения сильфид во втором. Тем инороднее выглядит внезапно появляющаяся в самых неожиданных местах Сильфида в доме Джеймса, и Джеймс, танцующий среди сильфид в лесу.

Сильфиды живут не только на земле, но и на деревьях. И это не просто прихоть хореографа. «В основе „Сильфиды“ — восхищение от элевации балерины. В подтексте же — восхищение воздушным строем женской души. Чтобы сделать наглядной свою мысль, авторы сочинили необычный эффект, поместив сильфид на деревья», — пишет Вадим Гаевский в книге «Дивертисмент». Если помните, Жизель тоже в какой-то момент показывается Альберту с дерева.

Но спектакль, поставленный Пьером Лакоттом, нельзя назвать точным восстановлением легендарного спектакля Тальони в том виде, в каком он был на премьере 1832 года. Хореограф использовал более поздние фрагменты — так, па-де-труа Джеймса, Эффи и появляющейся над ними в виде тени Сильфиды Тальони добавил через несколько лет после премьеры. Это была часть утраченного уже его балета «Тень», который в свое время также был популярен. (Эту историю исследовала в своей книге о Марии Тальони Инна Скляревская).

Старые мастера в балете ничего не делали «просто так», каждая деталь была значимой и говорящей. Многие ли обращали внимание, что у сильфид на крылышках павлиньи перья? Это путешествие в район древнегреческих мифов — такие крылья были у Психеи. И заново воскрешенная в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко «Сильфида» Тальони и Лакотта дает большой простор для изучения истоков романтического балета, его деталей, его трансформаций во времени. А еще дает возможность зрителю отключиться от безумной реальности на два с половиной часа. Что и в начале XIX века очень ценилось публикой, и особенно ценится сейчас.