Фото: Елена Лапина
Новая жизнь старой пьесы Алексея Арбузова в Театре им. Моссовета.
Стоки жизни, токи времени, победивший TikTok… «Жестокие игры» в Театре им. Моссовета не просто название подзабытой пьесы Алексея Арбузова, но жанр, придуманный новым худруком театра Евгением Марчелли. Спектакль имеет наследующий пьесе подзаголовок: «жестокие игры в двух часах». В них лишь полчаса (включая антракт), кажутся, лишенными безжалостного режиссерского взгляда на сцену и все, что за ее пределами.
Первый спектакль Марчелли на Основной сцене имеет особую сверхзадачу. Пусть в начале сезона «Под крышей» режиссер и поселил «Фрёкен Жюли», но на то сцена и основная, что выбор основы на ней воспринимается как основание ближайших лет жизни театра. Режиссер не впервые обращается к «Жестоким играм», но, вероятно, впервые они обретают смысл декларации. «Жестокость» – то есть беспощадность в воплощении собственного замысла и «игра» – акцент на игровой природе исполнения – надежные столпы спектакля. Станут ли они достойным фундаментом для театра – вопрос времени. Оно у Марчелли есть и он его чувствует.
В заснувшей пьесе 1978 года режиссер увидел хит и решил разбудить его, а заодно и публику, которая за время пандемического поста отвыкла от театра, и с опаской и подозрительностью возвращается в него, вооруженная билетами, QR-кодами, масками и предрассудками.
Броские афиши, забрызганные пятнами краски, сулят зрителю нечто эффектное и дерзкое. Намекают на артистов, как краску в руках режиссера и на его сценографию (Анастасия Бугаева). Здесь по ходу действия художник Кай занимается творческими поисками в области фотографии, бодиарта и дриппинга (форма живописи, когда краску выплескивают на полотно). Но со сцены вместе с краской выплескивают и ребенка. Нет, не отвергают суть пьесы и не теряют нечто ценное. Просто (хотя совсем не просто) в центре внимания здесь дети, – брошенные, нерожденные, великовозрастные, неповзрослевшие – и выплески их болей, капризов, бессилия, затаенных обид, и обманувшего прекрасного далеко, которое все-таки оказалось жестоко, – все это переливается со сцены в зал.
«А вот что всего на свете лучше? – Детство», – звучит в спектакле и отзывается в памяти. Детство и его всепоглощающая значимость, растущая вместе с тем, как растет человек, в спектакле выражена в огромной надувной собаке-воздушном шаре, родственнице творения Джеффа Кунса.
В это черно-белое московское обиталище Юлика, которого с детства прозвали Каем (Митя Федоров), врывается яркая краска Нели (Екатерина Девкина) – вымокшее существо из Рыбинска в розовом дождевике и внутренней арией «Я к вам пришел навеки поселиться». У нее мелочь в кармане и за душой, а у него родительские купюры. Скарб скудноват, чемодан да кукольный пупс, но все главное, как думает Нели при ней, и спешит раздеться перед домовладельцем: за постель расплатиться через постель. Лет мало, а пережитых драм много. Но этого богатства у всех персонажей пьесы – с избытком, не удивить, не разжалобить.
Квартира Кая – пристанище для неприкаянных и одного раскаивающегося отца (то вырывающий сердце, то срывающий аплодисменты Виталий Кищенко), пытающегося искупить «достоевское» детство своего сына Терентия (яркое открытие спектакля – Иван Расторгуев). «Слезинки ребенка» здесь остаются за кулисами, на белом фоне их не разглядеть, разве что под колосниками небо оплакивает дождем всех «бесприютных скитальцев».
Их тут целый сонм, точнее хор: 40–50 артистов театра в разноцветных дождевиках и бахилах заполняют сцену, чтобы обратить в зал не песню, мольбу – «All I need is your love tonight» (хит TikTok). Голоса – заслушаешься. И в этой массовой сцене просматривается не «массовка» театра, и не режиссерское обязательство на будущее – максимально задействовать труппу, но и насущное и «слишком человеческое» желание, гуляющее в людской толпе, суете, буднях. Если жизнь серая, то пусть хотя бы дождевики в ней пестрят красками.
Арбузовская мысль о неосторожном отношении к жизни, не как напрасном риске, но как небрежности, мимолетной грубости или неделикатности, которая ранит, ломает, отравляет – как на пленке проступает через спектакль, сцены которого разделяются звуками затвора фотоаппарата.
«Люди, которые играют в игры», «Игры, в которые играют люди», – этот вульгарный психоанализ можно при желании отыскать и в спектакле, в котором в попытке быть услышанным и расслышать себя – кричат, и во взрослость играют дети, а с детством играют взрослые.
У Арбузова, текстам которого свойственны лиризм и романтика, пьеса завершается аккурат под Новый год. Но Евгений Марчелли не приберег счастливый финал «под елочку». На сцене – срубленное дерево, без гирлянд и украшений, рядом с которым двое не то влюбленных, не то просто неравнодушных (впервые?) вот-вот признаются друг другу в том, что есть мера всех вещей – любви. Но вместо выстраданного актерами и публикой «хеппи-энда» звучит: «Спектакль окончен. Всем спасибо».
«Жестокие игры» завершаются «жестоким» финалом. Эта опрокинутая елка, перечеркнутое новогоднее чудо и отсеченный праздничный финал, полный иллюзий и детских надежд на то, что 1 января начнется новая жизнь, – смелый и свежий режиссерский ход, не уступающий по отваге и выбору для постановки этой пьесы. Ее герой живет в квартире с открытой дверью, ожидая, что туда войдет кто-то важный и дорогой, и все преобразится. Впустить новое, не растеряв достигнутое и ценное, – труд человеческий и театральный, труд вознаграждающийся. Тем радостнее оттого, что Театр им. Моссовета заново распахнул свои двери новым возможностям и новым зрителям. Для новых встреч!
Фото: Елена Лапина