В этом году исполняется 300 лет со дня закладки Воскресенского собора. О его прошлом, духовенстве и пастве, борьбе за сохранение храма рассказывает протоиерей Александр Куликов, долгие годы являвшийся его прихожанином, а потом и настоятелем. Этой осенью он отпраздновал свое 70-летие.
Отец Александр, как вы пришли к вере?
Я родился в 1951 году в Вологде, и наша семья жила в доме, который находился рядом с кафедральным храмом Рождества Христова. В этом здании в старые времена располагалась церковно-приходская школа. При советской власти ее закрыли и передали железнодорожному ведомству, которое сделало в ней квартиры для своих работников. Одну из них предоставили моему отцу, работавшему машинистом. Впервые в храм меня привели бабушки, с трех лет я стал участвовать в богослужениях. Меня поразило, конечно, убранство храма, красивое церковное пение. Тогда же я познакомился с архиепископом Гавриилом (Огородниковым). Он жил рядом с храмом, и мы виделись практически ежедневно. Он очень любил детей и баловал сладостями, которые в те времена были редкостью. Мы всегда бежали к нему, а он интересовался нашей жизнью, спрашивал: «Как дела? Давно ли причащался?» Я видел, как архиепископ служит в храме, и, наверное, это было одной из причин, почему я стал впоследствии священнослужителем. В 1959 году мы переехали в Череповец и в мою жизнь вошел Воскресенский собор.
Что он представлял собой в то время?
Людей в храме было очень много, особенно в церковные праздники. Собор был старинный, намоленный. При закрытии его разорили, не осталось даже иконостаса. Когда храм возобновил свою работу в 1936 году, все убранство пришлось покупать в храме Воскресения Христова села Степановское, так что внутри все было с��аринное. Настоятель отец Виталий (Белов) — скрупулезный человек и очень следил за собором, внутри и снаружи все содержалось в порядке. Но внешний облик оставался далек от идеального: купола снесены, прямая четырехскатная крыша. Правда, на средства одной монахини поставили маленький купол с крестом и барабанчик под ним. Собор был обнесен большим забором.
Вы легко влились в жизнь прихода?
Зайдя в храм в первый раз, я постоял около двери. Потом уже осмелел и стал проходить дальше. Приход был очень сильный, хороший, хотя время стояло атеистическое. Прихожане держались сплоченно. Зачастую бывает, что люди приходят в собор, молятся и уходят, а прихожане тех времен очень интересовались жизнью друг друга, помогали, ходили в гости. Можно сказать, что это была семья.
Родители не очень приветствовали мое хождение в храм, и меня взяли под свое крыло мать и дочь Лествины. После службы я шел к ним в гости, мы пили чай, отдыхали, читали и обсуждали духовные книги, пели духовные стихи. Мое внимание сразу же привлек отец Виталий (Белов). Он меня заметил и пригласил ходить на клирос, чтобы я присматривался к богослужению. Приход меня принял, и я стал познавать церковную жизнь изнутри. В это же время я познакомился с отцом Георгием (Трубицыным). Надо сказать, что чуть раньше в Вологде я знал его будущую жену, дочь священника. Мы вместе посещали храм. Она вышла за отца Георгия, когда он окончил духовную семинарию.
Были и бывшие монахини. Например, помню сестер Марию и Анну из закрытой Парфеновской обители около поселка Малечкино, которую сейчас пытаются восстановить. Их все звали сиротками, так как они еще маленькими девочками были отданы в монастырь. Из бывших монашек еще помню хорошего регента Зинаиду Федоровну. Она привлекала молодежь к храму, учила церковному уставу, пению. Была матушка Ферапонта из Ферапонтовского монастыря.
Неудивительно, что властям так и не удалось закрыть Воскресенский собор…
Начиная с 1960 года таких попыток было три. В столицу постоянно шли обращения от властей Череповца, в которых они просили ликвидировать храм. Мотивировали это тем, что город новый, на строительство завода приехало много молодых атеистов со всей страны, верующих мало, так что храм не востребован.
Мы в свою очередь тоже писали письма в Москву, где рассказывали, что верующих много и им без собора никак. Причем письма приходилось отправлять окольными путями. Дело в том, что если мы опускали их в обычный почтовый ящик, то они возвращались обратно. Поэтому я ходил на железнодорожный вокзал, шел к почтовому вагону, прицепленному к поезду на Москву. На нем был специальный ящичек, в них я и опускал наши письма, адресованные в разные инстанции. Только так они и доходили до адресата.
Как мне потом рассказывали, председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин, когда ознакомился с просьбами властей, возмутился и сказал: «Зачем они врут, что у них нет желающих ходить в храмы? У меня много писем от верующих». И не дал закрыть храм. Поэтому я до сих пор во время богослужения всегда поминаю Косыгина.
Как вас, верующего человека, не побоялись в 1971 году призвать в ракетные войска?
Да, для властей я был человек неблагонадежный. Еще в 10-м классе со мной долго беседовал человек из КГБ, уговаривая оставить веру. Действовали и через отца, рассказывая, что я связался с «врагом народа». Тогда в Воскресенском соборе служил священник, отсидевший в лагерях за свои убеждения. После окончания школы я пошел работать слесарем по ремонту тепловозов, потом оказался в ракетных войсках. Правда, до ракет меня не допустили, так что я служил… поваром. Но я веру не оставил. Молился, на Пасху яйца красил. Демобилизовавшись в 1973 году, вернулся на завод. Меня вызывали в разные инстанции, говорили, что я неправильно живу. Я чувствовал, что за мной наблюдают люди из КГБ. Но я лишь укрепился в вере и поступил в семинарию.
Через много лет в вашу жизнь снова вошел Воскресенский собор. Какие изменения вы увидели в нем, в пастве?
Разлука была долгой и, забегая вперед, не последней. После окончания семинарии в 1975 году я 21 год служил в Устюжне, а в 1996-м вернулся в Череповец в качестве настоятеля Воскресенского собора. Это было время, если можно так сказать, возвращения страны и людей к вере. В храме появилось новое убранство, киоты, образа. Были установлены купола, ограда. Сняли деревянный пол и уложили плитку, которая служит до сих пор. Но прихожане изменились, той сплоченности, что была, не стало. Возможно, это связано с тем, что во времена атеистической пропаганды люди старались держаться вместе. Ушли из жизни многие из тех, с кем я дружил в детстве и молодости. Конечно, в определенной степени посещение храмов в то время стало для людей некой модой, но мне встречались лишь те, кто шел в храм по велению сердца.
Появилась воскресная школа. Началась активная миссионерско-просветительская работа. Стали выходить в школы, следственный изолятор. Наладились отношения с руководством города, что позволило нам перейти к сотрудничеству. Например, на Соборной горке был установлен памятный крест погибшим в мирное время при исполнении воинского долга.
В 2004 году меня снова перевели служить в Устюжну. Но в 2015-м я был назначен настоятелем Кафедрального собора преподобных Афанасия и Феодосия Череповецких и секретарем Череповецкого епархиального управления, и Воскресенский собор снова вошел в мою жизнь, но уже в другом качестве. А в 2018 году меня назначили почетным настоятелем кафедрального собора.
Сейчас много разговоров о том, что церковь, как и любой другой общественный институт, должна идти в ногу со временем, чтобы быть актуальной, идти к людям, не замыкаться в себе. Готов ли к переменам Воскресенский собор?
В жизни прихода за последние десятилетия произошли значительные изменения. Собор стал жить не только литургической жизнью. Духовенство и паства, можно сказать, вышли за ограду храма. Ведется большая работа с молодежью, различными учреждениями. Проводится много просветительских и социальных акций. В соборе действует воскресная школа, которая является самой большой в нашей епархии. Сильно изменилось духовенство. Еще лет 10 — 20 назад священнослужители с трудом входили в жизнь общества, да и не поощрялось властями это. Сейчас молодые священники легко находят общий язык со всеми слоями населения, не боятся «идти в народ». Хотя, конечно, старых священников я вспоминаю с теплотой. Они прошли через гонения, многое пережили. Те богослужения, что они проводили, никогда не забыть.
Клим Снегов,
golos@35media.ru