***
П. Гостони. Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944-1945. / Пер. с английского В.Д. Кайдалова. М.: Центрполиграф, 2013
П. Гостони. Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944−1945. / Пер. с английского В. Д. Кайдалова. М.: Центрполиграф, 2013.
В 1944 году Красная Армия почти полностью изгнала гитлеровцев и их союзников с советской земли и, преследуя войска Гитлера и его союзников, напавших на СССР в 1941 году, перенесла боевые действия в страны Восточной Европы. Опасность уничтожения нацистами Советского Союза, геноцида его народов была устранена, и теперь советское руководство думало о решении не только ближайшей задачи добивания «тысячелетнего рейха», но и о занятии для страны надежных позиций в послевоенном мире.
С приближением победы над общим врагом все яснее становилось, что противоречия между входящими в Антигитлеровскую коалицию державами никуда не исчезли, и по большому счету только общий враг коалицию и сплачивает. Особое значение в Москве придавалось безопасности западных рубежей страны, и в конечном итоге одним из важнейших шагов к ее обеспечению стало создание в Восточной Европе пояса находившихся под советским контролем «народно-демократических» государств.
В условиях начавшейся вскоре холодной войны те, кто отвечал в странах западного блока за информационно-психологическую борьбу, всеми силами внедряли в общественное сознание представление о действиях Советского Союза в Восточной Европе как проявлении экспансионизма и агрессивности. Это представление отлично вписывалось в концепцию сталинизма и гитлеризма как равно преступных тоталитарных режимов, а заодно упрощало объяснение американского военного и экономического доминирования в Западной Европе — гости из-за океана теперь изображали себя защитниками цивилизации от «красных чудовищ», ещё вчера бывших их союзниками, а вот теперь одномоментно уже «поработивших» Европу Восточную. Не говоря уж о том, что такая концепция била по образу советского воина-освободителя — он «оказывался» вовсе и не освободителем, а лишь оккупантом, заменившим для несчастных поляков, чехов, румын, венгров и так далее одну деспотию на другую.
Конечно, существовавшие на Западе представления о роли Советского Союза во Второй мировой войне не сводились к вышеописанному. Более того, от совсем радикальных изводов этой «черной легенды», доходивших до откровенной реабилитации нацизма, в респектабельных кругах предпочитали отмежеваться — по крайней мере на словах. Тем не менее эта концепция в общем не являлась уделом каких-нибудь маргиналов, а поддерживалась весьма серьезными и правящими на Западе силами.
В русле этой концепции выдержана книга Петера Гостони «Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944−1945». Гостони участвовал в венгерском мятеже 1956 года и затем эмигрировал в Швейцарию, где и занялся написанием трудов об истории Второй мировой войны — этот биографический факт дает ясное представление о его взглядах.
Сам Гостони свою позицию достаточно откровенно обозначает в своём предисловии, беря в кавычки слово «освобождать», описывающее действия Советского Союза в отношении стран Восточной Европы.
Образ политической составляющей событий 1944−1945 годов в Юго-Восточной Европе в книге сводится к осуждению Советского Союза за установление контроля над очищенными от гитлеровцев странами и всяческим обвинениям в адрес Москвы.
Так, Гостони заявляет, что советские войска в Румынии действовали «не как союзники, но как захватчики» и в подтверждение указывает на то, что даже после свержения прогитлеровского диктатора Иона Антонеску и приказа короля Михая румынским вооруженным силам прекратить боевые действия наступающие советские армии продолжали захватывать румынские части и соединения в плен. Словно приказ этот является чудесным и одномоментным превращением гитлеровских союзников в добрых и безопасных друзей антигитлеровской коалиции.
Обвинение в «несоюзническом» поведении по отношению к стране, которая более трех лет вела агрессивную войну и отказывалась от советских мирных предложений весной 1944 года — это, конечно, сильно. Особенно если учесть, что пришедшее после ареста Антонеску правительство, мягко говоря, не выказывало в отношении СССР союзнических намерений, до последнего надеясь отгородиться от него британскими или американскими войсками. И потому разоружение румынских частей совсем не удивительно — а кто в здравом уме оставит в тылу своих наступающих войск вооруженные силы страны, еще вчера бывшей открытым противником и явно не торопившейся налаживать отношения?
Кроме того, Гостони предпочел не упоминать, что после 23 августа 1944 года отнюдь не все румынские войска на пути советского наступления разоружались и объявлялись военнопленными. Вечером 24 августа Ставка ВГК издала директиву, предписывавшую оставлять вооружение и организацию тех румынских частей, которые изъявят готовность сражаться против германских и венгерских войск. Реальное взаимодействие румынских и советских войск началось еще днем, когда командир 3-го румынского пограничного полка, узнав о событиях в Бухаресте, атаковал гитлеровцев и связался с командованием советской 40-й армии, в состав которой румынские 3-й погранполк с примкнувшим к нему батальоном 6-го погранполка были официально включены уже 25 августа. Вскоре и в 7-й гвардейской армии появились румынские формирования — а именно 103-я горнострелковая дивизия, созданная из нескольких горнострелковых и артиллерийских частей, и 1-й танковый полк, сформированный из остатков танковой дивизии «Великая Румыния».
В советских документах отмечается, что эти румынские части, присоединившиеся к борьбе против гитлеровцев по инициативе командиров на местах еще тогда, когда новое правительство в Бухаресте уклонялось от взаимодействия с Советским Союзом, отличались весьма высоким боевым духом. И едва ли это объяснялось симпатиями к коммунистической идеологии и к русскому народу — таковых румынские солдаты и офицеры в массе своей не испытывали. Скорее, дело было в накопившихся их личных счётах к немцам. Вот только Гостони не интересует, отчего возникала ненависть к немцам у населения союзных Германии стран — ему важно обличить «неправильное» поведение Советского Союза в его войне против Гитлера и его союзников.
Само собой, негодование автора вызывают и объявление Советским Союзом войны Болгарии в сентябре 1944 года. Неожиданно оказывается, Болгария даже после присоединения к Антикоминтерновскому пакту стремилась проводить дружественную политику в отношении Советского Союза. То есть отправка санитарных поездов на советско-германский фронт для эвакуации немецких раненых, проведение пропагандистских антибольшевистских выставок, попустительство нападавшим на советские консульства в болгарских городах фашиствующим молодчикам, война против союзников СССР — это все проявления «дружественной» политики, не говоря уж о снабжении Германии ресурсами и предоставлении германским вооруженным силам портов, аэродромов и другой инфраструктуры.
Советский Союз оказывается ответственным и за поражение Словацкого восстания, потому что якобы не оказывал повстанцам помощь вооружением (что откровенная ложь), а еще и потому, что советские войска «зачем-то» занялись продвижением от Кросно к Дуклинскому перевалу (предполагалось со взятием Дуклинского перевала прорваться к Прешову на соединение с повстанцами, представитель которых, полковник словацкого генштаба Вильям Тальский, заявлял командующему 1-го Украинского фронта о возможности нанесения словацкими войсками удара в направлении Кросно, то есть навстречу продвигающимся к Дуклинскому перевалу советским войскам — кстати, об этом факте пишет и сам Гостони).
Автор даже сопоставляет Словацкое восстание с принципиально антисоветским, имевшем задачу опередить Красную Армию, Варшавским, поражение которого в антисоветских кругах тоже принято объяснять не авантюризмом польского Лондонского правительства, а решением Сталина позволить Гитлеру задавить силы Армии Крайовой, поскольку тот якобы боялся установления в Польше неподконтрольного ему правительства. Это объяснение провала Варшавского восстания к реальности отношения не имеет хотя бы в силу того, что на деле Красная Армия отнюдь не чуралась ситуативного взаимодействия даже с враждебной по большому счету Армией Крайовой (АК) (Вильнюс и Львов, например, советские войска освобождали при поддержке АКовских формирований, которые затем были без затей разоружены), но в нем есть хоть какая-то антисоветская логика. А вот в чем смысл Сталину подставлять Словацкое восстание, организаторы которого не белели от ненависти при одном упоминании Москвы и в подготовке которого советская сторона даже приняла некоторое участие?
Наиболее значительная часть книги посвящена сражениям в Венгрии, и это вполне объясняется не только венгерским происхождением автора, но и тем, что именно борьба за эту страну оказалась наиболее длительной и тяжелой в боевых действиях в Дунайском регионе в 1944—1945 годах.
Здесь Гостони почему-то не нашел того простора для обвинений Советского Союза в вероломстве, что явил при описании событий в Румынии, Болгарии и Словакии — видимо, решил, что заявить о дружественной к России политике Венгрии было бы чересчур. Вместо этого он пишет проникновенный панегирик гитлеровскому союзнику, регенту Миклошу Хорти, убеждая читателя, что «в его высоком восприятии понятия чести нет никакого сомнения», и единственным его мотивом было оберегание венгров от ужасов войны на родной земле. Как будто речь не о человеке, пошедшем на сближение с гитлеровской Германией еще до ее превращения в гегемона Европы, человеке, при котором Венгрия поучаствовала в разделе Чехословакии, агрессии против Югославии (спустя четыре месяца после подписания венгерско-югославского договора о вечной дружбе — чем не пример высокого понимания чести?) и Советского Союза. Политическое банкротство Хорти, при всем его опыте не сумевшего вырвать свою страну из гибельных германских объятий так, как это сделал румынский юнец Михай, и отдавшего власть законченной нацистской марионетке Ференцу Салаши, расписывается как трагедия уровня Эсхила.
В книге затронута и тема поведения советских войск на очищенных от гитлеровцев территориях. В ожидаемом ключе: перед глазами читателя во всем ужасе должно предстать нашествие «красных варваров» на развитые и высококультурные страны. Чего стоит, например, утверждение, будто Красная Армия не имела обозов, а питалась и вообще снабжалась благодаря грабежу. Также Гостони упрекает Советский Союз в присвоении культурных ценностей и исторических реликвий — например, знамен венгерских революционеров 1848—1849 годов. Правда, он почему-то забывает, что ранее, в марте 1941 года, Советских Союз вернул часть этих знамен, бывших трофеями Русской Армии — и получил «благодарность» за них в виде агрессии. Не вспоминает он и про разорение, принесенное немцами и их союзниками, в том числе венграми, на советскую землю.
Справедливости ради отметим, что в разоблачении красноармейских бесчинств автор все-таки не достигает того накала, который явили уже в постсоциалистической Венгрии (см.«Личностные» изнасилования гитлеровцами и массовые изнасилования в Венгрии).
Более того, он даже оговаривается, что несправедливо рисовать приход Красной Армии в страны Подунавья одной черной красной, и признает, что именно вмешательство Советского Союза позволило быстро сгладить общественное расслоение и изжить застарелые феодальные пережитки. Так, в книге отмечается, что благодаря проведенной в Венгрии после изгнания гитлеровцев земельной реформе два миллиона крестьян, не имевших земли или имевших ее ничтожно мало, получили наделы достаточные, чтобы прокормиться. Но общего тона и посыла книги эти отступления не меняют.
В описании боевых действий Гостони рефреном проводит мысль, что советское командование совершенно не считалось с потерями и достигало целей в основном через бездумное расходование сил и средств. Вот только в действительности пренебрежение к потерям на четвертом году кровопролитнейшей войны привело бы к быстрому исчерпанию наступательных возможностей войск. И особенно это касалось 2-го и 3-го Украинских фронтов, наступавших в Юго-Восточной Европе с ее сравнительно бедной дорожной сетью и сложной местностью. Так что как бы некоторым ни хотелось объяснить победу Красной Армии «заваливанием трупами», на деле подобная стратегия перспектив не имела.
В общем, «Кровавый Дунай» является одним из множества орудий в том арсенале, при помощи которого разрушался созданный в 1941—1945 годах образ Советского Союза как страны, сокрушившей фашизм и спасшей народы мира от сползания в темные века, пусть даже автор воздерживается от реабилитации нацизма и даже отмечает положительные аспекты советского влияния на страны Восточной Европы.
Хорошо, что такие «противоречивые» сочинения переводятся на русский язык и издаются в современной России, что говорит о высокой мере её интеллектуальной свободы, часто столь редкой теперь на Западе. Плохо, что эти переиздания на русском языке не сопровождаются в России адекватными предисловиями или послесловиями. Это делает их издателей вольными или невольными пособниками вражеской русофобии. Как они сами себя в этой ситуации определяют — дело их выбора. Но этот выбор — налицо.