ПОЙМАТЬ КОТА В ТЕМНОТЕ ДВОРА

«Дни Савелия». Г. Служитель.
РАМТ.
Режиссер Марина Брусникина, художник Ирина Корина.

Опаздываю на спектакль в РАМТ, бегу по Театральной площади, считая секунды, и тут вижу плотную гусеницу из людей, ползущую мимо входа в метро и загибающуюся аж на Охотный ряд. Меня осеняет, я натурально влетаю внутрь этой общности с вопросом: «На кота Савелия?» «Да», — отвечают мне, и я понимаю, что попала куда надо. Впереди шествует обычный московский экскурсовод с микрофоном, в который он говорит что-то поясняющее, останавливается у малозаметной арки, и нас приглашают внутрь. У входа во двор нас встречает улыбающаяся актриса Нелли Уварова, за ней стоит художественный руководитель театра Алексей Бородин, тут же директор театра Софья Апфельбаум, далее — участвующие в представлении актеры. Все улыбаются, руками показывают, мол, проходите, садитесь на лавки или стулья, не расстраивайтесь, если места не хватит, — мы здесь недолго пробудем.

Так дружелюбно начинается спектакль Марины Брусникиной по роману Григория Служителя «Дни Савелия». Литературный дебют молодого артиста СТИ — роман-монолог кота, рассказывающего про свою бурную жизнь в большом городе, — имел огромный успех, номинирован почти на все национальные книжные премии, некоторые и получил, читатели его полюбили, критики о нем поспорили. А один из актеров РАМТа, Виктор Панченко, очень захотел кота этого сыграть, выступил с инициативой, театр его поддержал. Поскольку все рамтовские площадки уже были заняты бурной репетиционной работой, решили, что спектакль будет показан во дворах и переходах театрального здания, тем более что кот — уличный, и история — уличная, как сказала Марина Брусникина. Она уже ставила в РАМТе спектакль про людей и животных — по роману Тимура Кибирова «Лада, или Радость», получилось очень удачно.

Новый спектакль про кота идет два часа, и за это время Савелий рассказывает зрителям историю своего детства, взросления и смерти в пяти локациях, переходы между которыми — тоже часть представления. Все эти помещения превращены в места действия романа усилиями художницы спектакля Ирины Кориной. Ирина Корина не только сценограф — она известный современный художник, в этом году Фонд Cosmoscow выбрал ее «Художником года», она была лауреатом и номинантом серьезных арт-премий — Кандинского и «Инновация». Ее работа в спектакле «Дни Савелия» очень значима, поскольку игра с пространством — один из важных и редко работающих способов театрализации прозы. На этом хочется остановиться подробней.

Роман Служителя справедливо, на мой взгляд, упрекали в несоответствии литературным нормам, поскольку при всем обаянии текста в нем много необъяснимых с точки зрения логики — не бытовой, но художественной — вещей. Нет единого взгляда — кошачьего или человечьего. Нет цельного взгляда, ясной позиции, в сущности, нет характера. В отличие, например, от кота Бегемота, про Савелия невозможно сказать ничего определенного: какой это кот — озорной, задиристый, хитрый, ласковый или ленивый? Автор игнорирует не только кошачью психологию, но и обычную историю с географией, предлагая, по сути, отдельные зарисовки Москвы и москвичей. Он сам признается, что его кот, скорее, выполняет функцию проводника, наблюдателя. Для этого не нужен объемный персонаж, достаточно хорошего языка, и язык есть: стилизаторский, бойкий, как у первых гламурных журналистов, придумавших этот тип письма для почивших уже журналов «умного глянца» — «Столица», «Афиша», «Тайм-аут». Кот Савелий — забавно болтающий фельетонист, перебегающий от одного объекта описания к другому.

Как сделать спектакль, в котором главный герой — город? Задача для художника: выстраивая на театральном дворе игру с вертикалью (в окнах верхних этажей появляются персонажи, висят занавески, зажигаются лампы), зрителя заставляют глядеть наверх; используя двери, объемы пристроек и арочные проемы, пространство растягивают, открывая горизонтальный выход в реальный город, который шумит рядом, светит огнями. В коридорах-проходах зрителя встречают макет Москвы из упаковочных коробок, традиционный коврик, но не с оленями или лебедями, а с русским пейзажем, мастерская умельца дяди Коли — реди-мейд старомосковского разлива.

Публику просят посмотреть наверх, на своды, где каменный желоб неизвестного значения переносит наше воображение в средневековую Москву. Внутренние окна странного помещения открывают вид на люстры вестибюля, пустое фойе притворяется улицей. В этом на вид простом, но на деле сложно построенном пространстве визуальные знаки помогают достроить недописанные автором биографии, среду, «жизнь простых горожан», маленьких людей с несчастливыми, но разными судьбами. Конечно, это совсем не кошачий, а вполне человеческий мир, в нем для животных и места-то почти нет. Даже в котокафе, где разыгрывается трагический предфинальный эпизод романа, крупным планом показаны не коты, а люди: зрители приходят туда после часа, проведенного на улице, замершие и застывшие; им с радушной улыбкой (не театр, а «Клуб одиноких сердец» какой-то, где каждому найдется уголок) предлагают рассаживаться как угодно, в том числе на условной сцене, где стоят столики, стулья, вешалка, лежат подушки. Так часть зрителей оказывается в роли посетителей, другая часть на них смотрит, и это разглядывание как раз очень интересно: лица такие разные, закрытые и открытые, со слезами на глазах и нахмуренные, молодые и не очень, в общем — визуальная метафора, коллективный портрет сегодняшних горожан.

Все это в спектакле есть, и этим он ценен. Но для меня есть в нем и проблемы. В романе условность кота я, пожалуй, готова принять, ведь читатель только слышит голос рассказчика, смотрит на мир через его описание, взгляд как бы направлен вовне, так что бесплотность героя может не беспокоить. Но в спектакле зритель видит не мир глазами персонажа, а самого персонажа — то есть, кота-то предъявите, пожалуйста. Создатели спектакля совершенно справедливо не стали изображать реальных животных — ни лаять, ни мяукать, разве что между ног у человека проскользнуть. А Виктор Панченко замечательно читает текст романа. Но вот героя Савелия ему не удалось выстроить. Пока идет экспозиция — все отлично. Лаконично обозначены второстепенные персонажи: актерские этюды очень благодарно воспринимаются, и Савелий —прекрасный конферансье этого парада.

Однако наступает время развития сюжета, что-то должно происходить с героем, он должен как-то проявить себя, но для этого материала в романе нет, театром же иной сюжет не придуман. Идет нанизывание эпизодов, появляются еще и еще персонажи, иногда — как в парикмахерском салоне — забавные, иногда — как с приблудившимися котом и псом — не очень, но нет внутреннего развития. Спектакль как будто застывает, вязнет в словах, скучнеет. Волшебство театрального очарования к драматической развязке перестает работать. Доверившись магии романа, найдя отличный прием для его воплощения, театр и в первую очередь режиссер Марина Брусникина на этом и останавливаются. Но когда прием уже разгадан, оценен, а на эмоциональном уровне подзарядки не происходит, остается чтение романа с театральными иллюстрациями, что для амбициозного постановщика задача слишком незатейливая. На мой взгляд, это проблема романа, энергия которого и при чтении постепенно иссякает, так что автору приходится подбадривать читателей классической мелодрамой — появлением (у кастрированного-то кота!) идеальной возлюбленной, с которой все настолько совершенно, что только смерть разлучит их, и то ненадолго. Отсутствие театрального решения для этой части истории заменено вокальным дуэтом, но если уж идти по столь традиционному пути, то без личности героя, без его харизмы не обойтись.

Можно было бы и не акцентировать на этом внимание, спектакль уже настолько успешен и востребован, что театр пытается приспособить его к зимним условиям, то есть играть внутри здания, но проблемы с адаптацией современных литературных произведений возникают постоянно. Новая проза формально очень разнообразна, в ней возможны разрушения композиции, отсутствие сюжета, героев, вообще многое позволено. Театр, который уже вырвался из-под власти драматурга, правильно стремится к автономии собственно театрального, пространственного существования, но визуальные сюжеты имеют свои особенности — они сложнее считываются, сложнее выстраиваются, требуют строгого внутреннего ритма, этому нужно специально учиться. То, что команда РАМТа все чаще решается на экспериментальные работы с необычным материалом, — очень важно и вызывает большое уважение. Очарование непосредственности только возрастает, когда к нему присоединяются мастерство и изощренность.