«Озарения» — первая персональная московская выставка художника, прошедшего путь от иконописи до космогонического сюрреализма, как он сам определяет свой стиль. Работы Порфирия Федорина (р. 1986) отсылают к библейским и мифологическим сюжетам, а в его живописной манере есть черты, присущие наивным художникам. Федорин вдохновляется византийской иконой и такими представителями современного искусства, как Леонид Пурыгин и Гриша Брускин. На выставке во Всероссийском музее декоративного искусства показано более 50 работ 2007–2021 годов.
В название вашей выставки — «Озарения» — вы вкладываете какой-то мистический или религиозный смысл?
В нем есть и мистицизм, и отсылка к некоторым религиозным трактатам — не только к христианским, но и к исламским, буддистским, к канонам иудаизма. Озарение приходит, когда вы очень увлечены решением какой-то задачи, постоянно об этом думаете, даже когда ложитесь спать. И вдруг во сне вы понимаете, как это сделать!
Так это ваше озарение или вы рассчитываете, что озарение переживут зрители?
Мое озарение, конечно! Во время работы над картинами, особенно в последние полтора года, я многое о людях узнал и понял. Оказалось, что все хотят жить вечно, никто не хочет умирать, самые закоренелые циники оказались самыми трогательными романтиками. Надеюсь, что озарение переживут и зрители. У меня такое уже случалось. Однажды знакомый после выставки моих работ и нашего общения уехал в Тибет в монастырь и до сих пор живет там.
Ваша работа имеет для вас духовное значение?
Безусловно! Неискренне работать не получается. Я сильно погружен в эту тематику: мифология, религия, теософия. И конечно, все работы содержат некие отсылки, аллюзии. Например, «Встреча святого Эгидия» — буквальная иллюстрация последних часов жизни этого христианского отшельника. «Сон кота папы римского» не только про любовь к животным вообще, но еще и про бесконечных котиков в соцсетях. Во многих работах прочитываются отсылки к византийской иконе, которую отличает яркая живописность, даже декоративность. Эти черты отчасти сохранились в северных и старообрядческих иконах до наших дней.
Значит ли это, что вы к созданию своих работ относитесь как к писанию икон?
Можно и так сказать, потому что живопись требует не только психологических сборов, но и духовных. Я стараюсь, чтобы картина оживала, наполнялась духовной силой.
Погружение в религиозные смыслы, с одной стороны, а с другой — неоднозначные трактовки сюжетов, нередко их рискованная подача и маркировка всей выставки знаком «18+». Интересное сочетание!
Маркировка «18+» была установлена в первую очередь потому, что на некоторых работах изображены обнаженные. Хотя у меня даже эротики нет, нагое тело показано совершенно в ином контексте. Но, учитывая современные реалии, мы решили ввести возрастной ценз.
Когда вы пишете работы или готовите их для выставки, сами себя контролируете, включаете внутреннего цензора?
В принципе, нет, потому что могу ответить на любые вопросы и претензии. Но сталкивался с ситуациями, когда у организаторов выставок этот внутренний цензор неожиданно срабатывал. На моей картине «Ленин в сентябре» лысое полуживотное-полуящерица было изображено на фоне растрескавшейся земли и красного заката. На мой взгляд, к политике это не имело вообще никакого отношения, но галерея «Эрарта» отказалась брать ее на выставку. У «Эрарты» сработал цензор именно на «Ленина в сентябре».
На открытии выставки собираетесь ли устроить какое-нибудь действо, как вы обычно это делаете?
Да, все присутствующие получат специальные маски, я их уже нарисовал. Еще гости увидят большой баннер, тоже специально нарисованный, 2,5 на 3 м, возле которого каждый сможет сфотографироваться. У некоторых работ появятся мои небольшие сопроводительные тексты, которые станут частью общего ребуса.
Вы учились иконописи в мастерской? Какое у вас художественное образование?
В юности у меня был друг, который выполнял скульптурные работы для церквей — занимался внутренней и внешней отделкой культовых зданий. Мы с ним очень дружили, я втянулся и увлекся этой темой. Потом пошел учиться в училище на иконописца, но очень скоро разочаровался и бросил.
Разочаровались в чем — в методах обучения?
В общем подходе, в официозе, в том, как вся эта система работает. К отдельным мастерам, которые пишут самостоятельно, не в артели, у меня нет вопросов, а вот работать в артели не смог бы. Понятий духовного мистицизма, катарсиса, перемещения души в произведение — всего этого в артели совершенно нет.
Вы относите себя к какому-нибудь направлению, объединению, художественной тусовке, группе?
Нет, ни к какому направлению себя не отношу. Одно время входил в группу ПВХ — «Просто великие художники», нас там было четыре человека, и это была замечательная компания. Потом периодически участвовал в некоторых выставочных проектах группы «Колдовские художники», когда переехал в Петербург. С Митей Шагиным и «митьками» сотрудничал — участвовал в разных действах.
Вы вообще не человек группы?
Да, я пришел к выводу, что для меня лучше держаться от групп подальше. В ПВХ было хорошо то, что каждый занимался темой, которая не перекликалась с другими, то есть у нас не было точек соприкосновения, конкуренции, была просто очень приятная дружеская атмосфера. Обычно в группах присутствует конкуренция, и в какой-то момент она начинает давить. Это неизбежно, и становится невыносимо, а я человек миролюбивый, для меня все это лишняя трата энергии и сил.
Сегодня художник может прожить исключительно своим творчеством?
Зарабатываю творчеством с 17 лет. С тех пор как решил стать художником и начал рисовать, больше ничем и не занимаюсь. Да, бывали халтуры, иногда на стройке подрабатывал, но все это были исключительно временные занятия. Участвовал в разных оплачиваемых мероприятиях, фестивалях, которые Митя Шагин организовывал: праздник корюшки, еще что-то — в общем, скоморошествовал за деньги. Но каждый день ходить в офис и делать что-то по расписанию — никогда!
Всероссийский музей декоративного искусства
Порфирий Федорин. Озарения
4 июня — 4 июля
Партнерский материал