Максим Алексеевич Пешков прожил всего 36 лет: в ночь с 10 на 11 мая 1934 года он умер от крупозного воспаления легких. Несмотря на «заурядность» диагноза, его смерть, по многочисленным свидетельствам современников, была окутана тайной, которая стала почти непроницаемой после правотроцкистского процесса марта 1938 года.
В ходе так называемого «третьего московского процесса», который проходил с 2 по 13 марта 1938 года, личный секретарь Горького Петр Крючков признался в том, что 2 мая 1934 года, когда на даче в Горках «великий пролетарский писатель» с большим количеством гостей отмечал первомайские праздники, специально напоил Максима и оставил его спать на скамейке в парке, где он и простудился.
Как сообщает исследователь биографии Горького Павел Басинский в книге «Страсти по Максиму. Горький: 9 дней после смерти», на этом судебном процессе «Крючкова обвиняли в том, что он вместе с доктором Левиным по заданию Ягоды «вредительскими методами лечения умертвил» сына Горького Максима Пешкова. Но зачем? Если следовать показаниям других подсудимых, политический расчет был у «заказчиков» — Бухарина, Рыкова, Зиновьева и других «оппозиционеров». Они таким вот иезуитским способом хотели ускорить смерть самого Горького, выполняя задание их «главаря» Троцкого. У Крючкова, если верить его признаниям (а верить им практически нельзя), были свои, «экономические» задачи. Убивая Максима, он якобы надеялся стать собственником всего огромного творческого наследия писателя. Но каким образом? Для этого Крючкову следовало устранить еще и жену Горького, Е. П. Пешкову, и его невестку Тимошу, и внучек Марфу и Дарью. Этого законного вопроса А. Я. Вышинский (Андрей Вышинский был гособвинителем на этом процессе – прим. автора), который допрашивал Крючкова, подсудимому не задал».
Кстати, в том, что сына Горького убили, был убежден не один «кровожадный» прокурор Вышинский. Как позже вспоминал лингвист Вячеслав Иванов, отец которого – писатель Всеволод Иванов – был близким знакомым Горького, «в том, что Макса убили, сомневаться не приходится». Для устранения Максима, полагает Вячеслав Иванов, у Сталина были как личные, так и политические мотивы. Максим имел независимый характер и не желал считаться с тем, что отец является фигурой государственного значения и потому не может жить свободно. Будучи сам, еще со времен ЧК, тесно связан с органами, Максим Пешков пытался в обход Сталина и Ягоды обустраивать и регулировать жизнь в семье. Например, он запретил комендантам в Горках и особняка в Москве носить при себе личное оружие. «Мы частная семья», — говорил он.
Но главная причина, считает Вячеслав Иванов, была политическая. Максим мешал Сталину контролировать отца через Крючкова. Кроме того, Иванов выдвигает любопытную гипотезу, что Максим, как и отец, был сам причастен к антисталинской оппозиции и даже ездил весной 1934 года в Ленинград с поручением к С. М. Кирову. Это произошло во время напряженной внутрипартийной борьбы на XVII съезде партии. Вскоре Киров при загадочных обстоятельствах был убит террористом Николаевым прямо в Смольном.
Однако в воспоминаниях близкой к семье Горького Алмы Кусургашевой есть другая версия этой загадочной истории:
«Я знаю, что обвинение в смерти Максима было предъявлено Крючкову и доктору Левину. Меня уже тогда поразила нелепость этого обвинения. На протяжении всех восьми лет моего знакомства с этой семьей я видела только теплые дружеские отношения этих людей.
В те злополучные майские дни меня в Горках не было, но несколько лет спустя я узнала правду от сестры Павла Федоровича Юдина (секретаря Оргкомитета Союза советских писателей) — Любови Федоровны Юдиной, с которой я дружила. В майский праздник 1934 года на даче у Горького в Горках собралось, как всегда, много гостей… Юдин и Максим, прихватив бутылку коньяка, пошли к Москве-реке. Дом стоял на высоком берегу, для спуска к реке была построена длинная лестница, а перед лестницей симпатичный павильон-беседка. Зайдя в беседку, они выпили коньяк и, спустившись к реке, легли на берегу и заснули. Спали на земле, с которой только что сошел снег. Юдин-то был закаленный, он «моржевал», купался в проруби, что вызывало интерес и восхищение. Максим же, прожив довольно долгое время в теплой Италии, закаленным не был. Да и вообще он не обладал крепким здоровьем. Юдин, проснувшись раньше, не стал будить Максима и пошел наверх, к гостям.
Максим Алексеевич Пешков
В это время из Москвы приехал П. П. Крючков, задержавшийся в городе по делам. Он встретил поднимавшегося по лестнице Юдина и спросил: «А где Макс?» Юдин ответил, что он спит на берегу. Узнав об этом, Крючков быстро сбежал по лестнице к реке. Он разбудил Макса и привел его домой. К вечеру у того поднялась высокая температура, и через несколько дней он скончался от крупозного воспаления легких. Врачи делали все, что было возможно, но спасти его не удалось».
В интервью «Московскому комсомольцу», опубликованном в номере от 6 сентября 2012 года, дочь Максима Пешкова Марфа изложила третью версию этих событий:
«Папа приехал от Ягоды, который его всё время звал и напаивал… вышел из машины и направился в парк. Сел на скамейку и заснул. Разбудила его нянечка. Пиджак висел отдельно. Это было 2 мая. Папа заболел и вскоре умер от двустороннего воспаления лёгких. (…) Папа мешал. Это я точно знаю. Потому что в то время это был единственный человек, который связывал дедушку с миром. Уже устроили пропускной пункт, хотя еще существовал дедушкин секретарь Крючков, который решал, кого пускать, а кого — нет. Папу стали очень часто приглашать на разные мероприятия. Дедушка не мог ездить по состоянию здоровья и посылал сына. Попробуй не выпить, когда первый тост был за Сталина и за советскую власть! Пили стаканами. А папа только что приехал в СССР, он полжизни прожил за границей. Он был патриотом и находился за рубежом потому, что Ленин ему сказал: «Твое назначение — быть рядом с отцом».
Памятник работы Веры Мухиной на могиле Максима Пешкова на Новоддевичьем кладбище
Как подытоживает Павел Басинский в книге «Страсти по Максиму. Горький: 9 дней после смерти», «ответить на вопрос убили сына Горького или нет едва ли когда-нибудь станет возможно, так как есть загадки истории, которые обречены быть вечными тайнами».
