— Вы не раз подчёркивали, что единственным постоянным источником заработка для вас сейчас является олимпийская пенсия. Сами предпочли такую форму жизни или не было интересных предложений?
— Скорее, понял, что не готов сидеть полный рабочий день на малооплачиваемой работе. Хотя, если работа мне интересна, я готов выполнять её даже бесплатно. Параллельно возглавляю во Всероссийской федерации плавания отдел массового спорта и антидопинга, хотя всю свою жизнь говорил о том, что допинг мне неинтересен ни в каком виде.
— При этом пару лет назад вы дали пространное интервью одному из спортивных изданий, в котором сказали в отношении допинга буквально следующее: «С 1950-х годов мы ведём себя некорректно по отношению ко всему остальному миру. Ищем все лазейки, не слишком законные, справки левые предоставляем — «боремся». Общий принцип: обманываем, врём, лжём...» Не находите, что есть некое противоречие: вы — двукратный олимпийский чемпион, то есть часть той же самой системы, и одновременно являетесь борцом с допингом?
— Я не борец с допингом. Скорее, некое звено в цепочке. Дело в том, что российский спортивный мир живёт по своим законам и традициям. С одной стороны — профессиональные спортсмены и тренеры, с другой — люди, которые задействованы в антидопинговых структурах и которые по своему пониманию спорта находятся от этого самого спорта очень далеко. Если посадить тех и других за один стол, они никогда не смогут достичь понимания, поскольку говорят на разных языках. И я вижу свою нынешнюю миссию в том, чтобы объяснить одним, то есть спортсменам, что от них хотят другие. Объяснить, почему происходят те или иные вещи, поскольку когда ты этого не знаешь, то очень сильно пугаешься, если что-то начинает происходить вокруг тебя.
— Что именно вы имеете в виду?
— Например, у нас принято считать, что допинговое нарушение — это если спортсмен съел что-то запрещённое и фармакологически «тяжёлое», а это на самом деле всего лишь одна статья из 12. Те, кто служит в современном антидопинге, хотят ведь не того, чтобы отдельно взятые атлеты не принимали какие-то запрещённые препараты, а того, чтобы тема допинга в целом стала в спорте токсичной. Чтобы она исчезла, не поднималась вообще. Поэтому сейчас, например, в антидопинговом кодексе существует статья: если мы с вами обсуждаем тему, связанную с использованием допинга, а кто-то третий, проходя мимо, услышал наш разговор, он обязан донести.
— Слушаю вас — и задаюсь вопросом: как в лексиконе парня, выросшего в волгоградских дворах, может вообще существовать слово «донести»?
— Давайте назовём это по-другому — проинформировать.
— А что это меняет?
— Задам встречный вопрос: что хуже — воровство или допинг? На мой взгляд, допинг, потому что он разрушает не только твою, но и чужие судьбы. Например, судьбы тех, кто пытается играть честно, соревнуясь с мошенниками.
— Всё это так. Но, согласитесь, каждый, кто прочитал процитированное мной интервью, где вы то и дело оперируете местоимением «мы», имеет полное право сказать: «Панкратов? Так он сам обе свои олимпийские медали на допинге выиграл!»
— Именно это мне сразу после того интервью и прилетело в комментариях. Более того, я вполне отдаю себе отчёт в том, что простой обыватель именно так и рассуждает.
— Не жалели постфактум, что вообще подняли ту тему в разговоре с журналистом?
— Дело в том, что это не было разговором, предназначенным для прессы. Я говорил всё это в режиме открытой дискуссии в очень ограниченном кругу людей, вовлечённых в процесс, — в зале, где мы беседовали, было человек пять. То, что мои слова записали на диктофон и вывалили в сеть без какого бы то ни было согласования, — это уже другой вопрос.
— В действительности же я хотела поговорить с вами не о допинге, а о приближающемся чемпионате Европы. Понятно, что в олимпийский год этот турнир автоматически обретает статус второстепенного, в то же время для всех представителей водных видов спорта это первые крупные соревнования за последние два года. Вы его ждёте?
— Знаете, пока длился локдаун и ничего не происходило, я поймал себя на мысли, что великолепно чувствую себя вне спорта, несмотря на то что с ним так или иначе связана вся моя жизнь. Даже отсутствие Олимпиады в прошлом году я пережил достаточно безболезненно. Хотя не представляю, какой это удар для тех, кто готовился к Играм.
— Ну так представьте, что в 1996 году, к которому вы подошли в ранге чемпиона и рекордсмена мира, вам бы сказали, что Игр в Атланте не будет.
— Тоже думал об этом. Если бы я тогда попал в ситуацию нынешних атлетов, которые мало того, что вынуждены круглосуточно жить в системе ADAMS, так ещё сталкиваются с реалиями в виде запрета флага, гимна, переноса самих Игр, думаю, просто не сдюжил. Скорее всего, психанул бы и вообще ушёл из спорта.
Те, кто выступает сейчас, более подготовлены к любым передрягам, как мне кажется. Они более цельные, что ли.
— Может, просто другие?
— Так об этом и говорю. Они не такие, как были мы.
— Я имею в виду несколько иное. Для вас, как и в своё время для меня, на определённом отрезке жизни Олимпиада воспринималась как единственный смысл жизни. Сейчас же это всего лишь рычаг для раскрутки себя в соцсетях и последующей коммерции. Убери Олимпиаду — люди тут же переключатся на условный TikTok, не слишком переживая по этому поводу.
— Если поразмышлять, Игры и в наши времена были для многих просто социальным лифтом. Возможностью «засветить» себя и прыгнуть на более высокий уровень существования. Сейчас путей к этому стало больше, вот и всё. То есть появилась альтернатива, которой у нас просто не было. Если разобраться, те же Instagram или TikTok в денежном отношении могут быть ничуть не менее интересны, чем Олимпиада, которую ещё нужно выиграть. Так почему нет?
— Иначе говоря, эпоха сумасшедших, готовых ради победы на Играх на любое насилие над собой, стремительно катится к завершению?
— Не сказал бы. Когда смотрю на результаты тех, кто выступает сейчас, то прекрасно понимаю, что без большой работы такие результаты не достигаются. То есть люди вкалывают на тренировках однозначно не меньше, чем это делали мы. Да и тренеры стали умнее. Тот же Виктор Борисович Авдиенко, у которого плавал я сам, был первопроходцем, приобретал какие-то знания путём достаточно мучительных экспериментов. А более молодые тренеры, которые работают сейчас, основываясь на том опыте, вырабатывают собственные стратегии и идут дальше.
— Но ведь и Авдиенко строил свою работу на опыте предшественников, разве нет?
— Безусловно. До него в плавании были и запредельные нагрузки, и работа в зонах. Но чисто математический подход к тренировкам первым придумал, наверное, всё-таки Виктор Борисович. У него был просчитан и расписан весь год. Иначе говоря, приходя в бассейн 1 сентября, я знал, как именно будет выстроена моя тренировка 12 мая.
— В чём смысл?
— Наверное, это просто один из вариантов выстраивания и упорядочивания тренировочного процесса. Возможно, спорный: у нас ведь и без того не самый весёлый вид спорта, когда на протяжении двух десятков лет у тебя перед глазами одни и те же стены, один и тот же кафель и одни и те же серии. Но с точки зрения тренерского мастерства это был достаточно простой и действенный способ достичь результата.
— Но ведь один и тот же алгоритм не может работать на всех без исключения атлетах?
— Он и не работает. Посмотрите, какое кладбище талантов лежит за каждым из тех, кто добился реальных побед? Авдиенко перелопатил несколько сотен самых талантливых юниоров страны, а на выходе получил всего двух олимпийских чемпионов — меня и Евгения Садового. Задуматься — не самый плохой результат для тренера.
— Но правильно ли, когда за каждым из олимпийских чемпионом лежат сотни павших?
— А что, бывают иные варианты? В любом спортивном соревновании победитель бывает один — тот, кто первым добрался до финиша. Остальные — проигравшие. Сколько ты при этом работал, насколько тяжёлые случались травмы, что именно пришлось превозмочь на пути к главному старту — никого не интересует, если ты второй. Вообще никого!
— Возвращаюсь к уже заданному вопросу: что лично вы ждёте от нынешнего сезона?
— Он очень специфический, на мой взгляд. Те же французы, например, не смогли провести в плавании олимпийский отбор — прервали свой национальный чемпионат на второй день. Поэтому получать лицензии им предстоит на чемпионате Европы в Будапеште, как и многим другим. Это сильно ломает привычную подготовку. Условно говоря, вместо того чтобы выйти на пик к началу апреля, людям пришлось переносить этот пик на середину мая. А через полтора месяца после этого — Олимпиада. И вот всё это — простой в течение года, отсутствие соревнований для получения лицензий, сорванные отборы, необходимость на ходу перестраивать подготовку — делает предстоящий чемпионат Европы достаточно любопытным. В любом другом олимпийском году я бы однозначно посчитал континентальное первенство не слишком интересным и не слишком нужным.
— Сборной России по плаванию уже сейчас предрекают в Токио грандиозный триумф. Разделяете это чувство?
— Здесь есть несколько составляющих. На протяжении даже самых успешных для нашей страны Олимпиад у нас в команде были один, максимум два лидера, способных гарантированно бороться за медали. Женя Садовый и Саша Попов — в Барселоне, Попов и Панкратов — в Атланте, Стася Комарова, Аркадий Вятчанин, Юля Ефимова — в более поздние годы. Сейчас таких спортсменов в сборной минимум шестеро. Иначе говоря, столь массовой россыпи потенциальных звёзд не наблюдалось даже на Играх-1980 в Москве, где сборная СССР завоевала восемь золотых наград. Но есть проблема: если всего три наших соперника приедут в Токио в своей лучшей форме, все надежды могут пойти к чертям. То есть шесть российских шансов могут быть перечёркнуты тремя иностранными фамилиями.
— А подробнее?
— Ну смотрите: мы рассчитываем на золотые медали прежде всего в плавании на спине, где будут выступать чемпион мира Евгений Рылов и Климент Колесников. Если Райан Мёрфи (трёхкратный олимпийский чемпион — 2016. — RT) окажется в Токио на пике формы, соперничать с ним, боюсь, не сможет ни тот, ни другой. Ни на сотне, ни на дистанции 200 м. Такая же ситуация в женском брассе: если Лилли Кинг (двукратная олимпийская чемпионка — 2016 и семикратная чемпионка мира. — RT) подтянула 200 м, а на сотне она традиционно сильна, фаворитом на обеих дистанциях будет именно она. У Антона Чупкова (чемпиона и рекордсмена мира. — RT) прекрасные позиции на 200 м брассом, но если японец Иппэй Ватанабэ, которому принадлежал рекорд мира до того, как его побил Антон, окажется готов к чупковскому финишу, то и здесь наши шансы могут стать довольно призрачными.
— На протяжении нескольких последних лет Чупков побеждает одной и той же тактикой — резко ускоряясь на второй половине дистанции. Насколько легко найти противоядие?
— Это тяжело, но возможно. Значит, соперникам нужно просто быстрее начинать дистанцию, зарабатывать максимальное преимущество, а на второй половине просто терпеть. И надеяться, что запас не будет отыгран. Думаю, что в Токио многие попытаются плыть против Антона именно так.
— Получается, что лишний год олимпийского цикла может стать для Чупкова минусом, несмотря на все его достижения?
— Получается, что так. Причём не только для него. Мне кажется, что в этом плане вся наша сборная немножечко потеряла, за исключением, может быть, Жени Чикуновой и Климента Колесникова. Кому лишний год может пойти в плюс, так это японцам.
— Почему так считаете?
— Потому что если мы поднимем статистику Олимпиад, то увидим, что страна-хозяйка почему-то почти никогда не успевает подойти к Играм во всеоружии. Зато всех её пловцов прорывает спустя сезон. Если эта логика верна, в Токио мы можем увидеть настоящий японский триумф.
— Я бы назвала стратегически важной для нас дисциплиной мужскую эстафету 4 х 100 м вольным стилем, которая разыгрывается в первый день плавательного турнира. Если всё сложится, а шансы России в этом виде программы тоже сейчас представляются довольно высокими, на этой эмоциональной волне команда сможет подняться достаточно мощно.
— Мы сейчас так лихо рассуждаем об олимпийских шансах, но не нужно забывать, что у американцев пока не было отборочного чемпионата. Все наши мужские эстафеты сейчас действительно прекрасны, как никогда ранее. Та же стометровка вольным стилем в эстафетном плане выглядит гораздо сильнее, чем в 2003-м в Барселоне, где Россия впервые стала чемпионом мира. Но если хотя бы три американских спортсмена проплывут стометровку вольным стилем из 47 секунд, все наши рассуждения о шансах, боюсь, могут быть закончены. Поэтому я бы всё-таки подождал с прогнозами. Как и в отношении эстафеты 4 х 200 м.
— Не стоит забывать и о том, что в эстафетах американцы имеют обыкновение плыть на главном старте гораздо быстрее, чем на отборе.
— Совершенно верно. В 1996 году, если помните, мы ехали в Атланту выигрывать комбинированную эстафету, причём иные варианты даже не рассматривались. На отборочном чемпионате России, где выступали волгоградской командой, несколько сотых не дотянули до рекорда мира. А в Атланте проиграли американцам 2,5 секунды. Как? Поэтому, говоря об Играх в Токио, я бы отталкивался в своих рассуждениях от того, в каком состоянии американцы выйдут на старт и насколько хорошо реализуют свои собственные шансы. Тем более что сами они, в чём я даже не сомневаюсь, стопроцентно будут уверены, что приехали в Токио за золотом. Поди вырви у них эту уверенность!
— В этом году вы сделали несколько видеоинтервью с пловцами прошлых лет на YouTube. Зачем вам это?
— Знаете, когда шесть лет назад из жизни ушла Галина Прозуменщикова, а с ней — огромный пласт истории отечественного плавания, я впервые задумался о том, что упустил огромный шанс: имел возможность общаться с великим человеком и не делал этого. Такое же чувство возникло минувшим летом, когда не стало Геннадия Турецкого. С этим тренером я бок о бок прошёл 20 лет своей жизни, но так получилось, что ни разу с ним толком не разговаривал. Вот и задал себе вопрос: что мешает начать разговаривать с людьми, которые обладают в нашем виде спорта совершенно уникальным опытом? Ведь тот же Женя Садовый, с которым мы росли в одно время и в одних тренерских руках, способен оценить ту или иную ситуацию совсем иначе, нежели я сам. Короче говоря, мне просто стало интересно поднять этот пласт. А в этом отношении, как я уже сказал в начале разговора, я действительно готов работать бесплатно.