Государь-император Николай Павлович, судя по воспоминаниям современников, способностями не блистал, знаниями обременен не был и до учения был не охоч.
Считается, что в детстве Николай Павлович увлекся фортификацией, и при случае государь с удовольствием об этом своем детском увлечении вспоминал, именуя себя инженером.
Правда, испытав большой духовный подъем на волне патриотических настроений, случившихся в 1812 году (его старший брат, император Александр I, однако, оберегая его, запретил тогда ему появляться в войсках), Николай Павлович увлекся военным делом - ему был преподан курс военной стратегии.
В делах воинских его окружение считало его особым специалистом - и в этом, конечно, была доля истины - очевидно, что он унаследовал от своего венценосного отца обожание и тонкое понимание военных артикулов уставов.
Государь был требователен к себе и справедлив - окончив всяческое обучение, он сам ужаснулся степени собственной необразованности (это чувство появилось у него после Венского конгресса, где он оказался в кругу европейских политиков, ловко рассуждающих о вопросах, которые были неведомы будущему государю) и он всячески был настроен продолжить свое образование - но всякий раз мешали то семейные дела, то свалившиеся на него позже государственные заботы.
В отношении семьи, кстати, современники государя отмечают его необыкновенно пылкую любовь к супруге и верность ей, что для той поры было, кажется, явлением образцовым.
Шесть или восемь его внебрачных детей (историки спорят о количестве), разумеется, являются скорее исключениями из строгого правила, и этакая мелкая несуразица никогда не мешала государю наставлять своих подданных на поведение высоконравственное.
Биографы государя отмечают, что тяжкий груз забот об Отечестве свалился на его плечи нежданно, когда, после смерти его старшего брата, императора Александра I, не оставившего наследников, средний брат Константин отказался от престола (предпочтя ему графиню Грудзинскую, за что его, согласитесь, никак нельзя осуждать) - и младший из сыновей Павла Петровича, Николай, был венчан на царство, будучи не приуготовлен к трону предшествующей жизнью.
Однако некоторая нехватка знаний (особенно в гуманитарных дисциплинах, которые государь искренне почитал глупостями) не помешала ему твердо взять бразды правления империей в свои руки, хотя восшествие его на престол было драматичнейшим - дворяне, люди, сплошь лично знакомые Николаю Павловичу, которых позже станут называть "декабристами", едва не воспрепятствовали ему в восшествии на престол.
Это происшествие в дальнейшем сильно повлияло на характер императора: он до конца дней своих так и не сблизился ни с с одним из людей, предпочитая держать от себя всех удаленно, и держаться со всеми - равно, никому явно не благоволя и никому очевидным образом не выказывая своего неудовольствия.
Исполнительность и послушание он почитал в своих помощниках более прочих качеств ("Я все могу простить, кроме непослушания"), считая, что и этих одних будет довольно. "Мне не нужны ученые головы, мне нужны верноподданные" - такой афоризм приписан ему потомками, и, даже не зная, верно ли здесь авторство, мы записываем его как прекрасную характеристику эпохи.
Таланты, впрочем, иногда выделял - например, благоволил к Пушкину, наставляя его нравственно, и даже как-то ссудил поэту 20 тысяч рублей в долг, но при всем при этом в целом к людям творческим относился без симпатий, справедливо полагая, что творчество мало совместимо с порядком и послушанием.
Пережитое государем при восшествии на престол событие поставило перед ним некую дилемму - быть жестоким государем или милостивым.
Он выбрал последнее - ожидаемые обществом массовые казни заменены были ссылками, а казнь пяти зачинщиков была смягчена - положенное четвертование заменено было повешением.
И в дальнейшем государь был последовательно милостив - избежали смерти члены кружка Петрашевского, многие его недоброжелатели отделывались разжалованием в солдаты или, как поручик Лермонтов, даже и просто переводом в действующую армию, благо войн велось множество.
Телесные наказания, однако же, оставались - государь считал их весьма поучительными. Порка для простого люда была явлением самым обычным. Наказывали за провинность и солдат.
В течении царствования Николая Первого во всей России не было ни одного полка, в котором одного-двух солдат не забивали бы палками еженедельно. Градоначальники, впрочем, от командиров не отставали - статистика по запоротым простолюдинам была в губернских городах соответствующей.
Отсюда и популярное в солдатской среде и у простого люда прозвище Николая Павловича - Николай Палкин.
Астольф де Кюстин, которого так часто упрекают в недоброжелательности к государю и к России, совершал свое путешествие в Россию специально, дабы насладиться прелестями абсолютизма, горячим поклонником которого, особенно на фоне все еще памятных революционных событий на своей родине, был этот французский аристократ.
Увиденная им картина запечатлена им так:
"Русский народ ни к чему более не пригоден, кроме завоевания мира; он — всего лишь мёртвый, хотя и колоссальный по масштабу механизм в руках грозного самодержавного монарха — Николая I, — а тот стремится царствовать надо всем, ибо не должно существовать предела его полновластию. От министра и до последнего крестьянина все в России лишены самостоятельной воли, все — послушные и дисциплинированные исполнители приказов свыше, и потому правительство страны, воплощённое в одном человеке, всемогуще".
Собственно, де Кюстрина, при всей его наблюдательности и остроумии более всего огорчило абсолютно рабское и униженное положение аристократии, к которой он принадлежал и сам, но, более того, в совершенствующее изумление привело его искреннее одобрение подобного к себе отношения со стороны монарха.
При прочтении его книги создается впечатление, что путешествие по России и знакомство с императором и его близкими слегка подправило мировоззрение маркиза.
Естественно, помощники императора были воплощением желанных ему качеств - от них не требовалось "порох выдумать", они были проводниками монаршей воли.
Проводя в жизнь указания государя, чиновники его, конечно, не забывали и о собственных скромных нуждах: избавившись от фаворитизма, когда страну безжалостно расхищали несколько царских любимцев, страна породила чудовищную систему управления, покоившуюся на ужасающей коррупции - с той беспощадной эпохой сравнить можно, наверное, разве что нынешние времена - не в пользу, впрочем, последних. Например (в это сложно сейчас поверить) даже в те годы тайная полиция Николая находила среди проводников монаршей воли целых трех губернаторов, которых невозможно было упрекнуть во взяточничестве.
Обо всем этом государь знал, гневался и всячески старался истреблять этот порок, хотя сам высказывал свое изумление воровством не часто, а лишь в особо выдающихся случаях, вроде дела директора канцелярии инвалидного фонда, укравшего более миллиона рублей.
При всем том, государь, хоть и был весьма не образован и даже, как утверждали потомки (ни в коем случае не современники!), малосмыслящ буквально во всех делах, его касаемых, образ будущей России был ему ясен - он прекрасно понимал, что удел России - править миром и отечески наставлять окрестные народы.
"Россия есть государство военное и его предназначение быть грозою света" - так, свидетельствуют, понимал сущность вверенной ему страны государь и единственно в этом видел он, говоря современным языком, лидерский потенциал страны.
Войны в его царствование не прекращались - кавказская война шла постоянно, но были еще войны в Средней Азии и османские и персидские компании, войны с французами и египтянами, подавление восстаний поляков и венгров - фактически в ту пору не было военных конфликтов, в которых Россия не была бы важнейшим участником.
Меж тем государь был не чужд и дипломатии, в беседах с важными ему зарубежными особами описывая собственные устремления следующим образом: "Я не только не желаю еще расширять нашу территорию, но, напротив, хотел бы сплотить вокруг себя население всей России. Нищета и варварство - вот единственные враги, над которыми мне хочется одерживать победы; дать русским более достойный удел для меня важнее, чем приумножить мои владения".
Справедливости ради скажем, что расширение территорий давалось ему легче, чем преодоление нищеты и варварства - но само по себе подобное устремление, конечно же, совершенно похвально.
Стремление властвовать над беспрекословно подчиненным миром -в своем отечестве и за его пределами - странным образом уживалось в нем с пониманием того, что время крепостного рабства прошло и от него необходимо избавляться, что Россия должна быть промышленно развитой страной, и что закон должен главенствовать в государстве.
Возможно, он впитал какие-то идеи - осознанно или нет - из того круга общения, в котором он вращался до воцарения, а возможно - в государе присутствовала, при всей его нелюбви к науке, природная сметка, которая не получила должной огранки образованием.
Пушкин в письме Чаадаеву называл правительство в России единственным европейцем - возможно, с учетом послушности правительства воле императора, можно говорить о том, что император представлялся современникам наиболее последовательной силой в деле приведении страны в благополучие.
Так или иначе, но, очевидно, что в самом начале своего правления он задался вопросом - каким образом надобно модернизировать страну - идти ли путем реформ, которые могли бы принести быстрые плоды, но, одновременно, могли бы и подорвать привычные устои и правила, привести к неудовольствиям и тяжелым и сложным разбирательствам, или, напротив, двигаться путем неспешных преобразований.
Будучи по натуре человеком, склонным к упорядочиванию и внушению повиновения, государь, по сути, сразу же обозначил второй, консервативный путь развития для страны - возможно, отчасти так же памятуя о резких преобразованиях времен отца своего, Павла Петровича, и печальном окончании сей революции.
Позднейшее заключение о царствовании Николая Павловича от историка Ключевского выглядело так: "Николай поставил себе задачей ничего не переменять, не вводить ничего нового в основаниях, а только поддерживать существующий порядок, восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости помощью практического законодательства и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности, одними правительственными средствами; но он не снял с очереди тех жгучих вопросов, которые были поставлены в прежнее царствование, и, кажется, понимал их жгучесть ещё сильнее, чем его предшественник".
И в этом заключении есть своя правда, хотя тридцатилетнее "латание дыр" - сам по себе срок долгий, в котором, конечно, нашлось место и некоторым реформам.
Так, едва только взойдя на престол, Николай Павлович привлек известного своими либеральными и реформистскими взглядами Сперанского (сподвижника так и не осуществленных реформ Александра I и воспитателя будущего реформатора Александра II) для кодификации законодательства Российской империи.
Глобальный труд был осуществлен, что принесло в страну понимание силы закона, его буквы и духа, хотя и не было подкреплено его безукоризненным исполнением в виде беспристрастной судебной системы.
Расстройство финансов, хроническая болезнь империи, была преодолена в следствии реформ министра финансов Канкрина посредством введения серебряного монометаллизма - приведение всех ассигнаций к единому стандарту обеспечения.
Один из наиболее энергичных деятелей эпохи, Киселев, положил конец военным поселениям, освободив, таким образом, некоторое, и весьма не малое, количество рабочих для наемного труда, дефицит которого так удушающе действовал на возможности развития производства.
Век XIX был веком возвращения к практике меркантилизма, и эти идеи были весьма близки простому уму государя: ограниченность индивидуальных потребностей, спрос как величина постоянная и неизменная, да и вообще экономика как карточная игра с нулевой суммой, где выигрыш одного равен проигрышу другого участника, казалась императору чрезвычайно ясной идеей.
К тому же обнаружилось, что введение высоких пошлин на ввозимые иностранные товары представлялось государю полезной идеей с точки зрения наказания иностранных держав, которые вынуждены были бы теперь идти на большие траты. Во всяком случае, такого рода прожекты неизменно представлялись монарху заслуживающими одобрения, даже при понимании того, что в итоге траты несут его собственные подданные, платящие за товары более высокую цену.
Нельзя сказать, что все это было обременительно для экономики в целом: так, практически полный запрет на ввоз сахара и ситца (заградительные пошлины на эти товары введены были еще его старшим братом и последовательно увеличивались в царствование Николая Первого) был частично оправдан весьма резким, почти тридцатикратным, ростом производства в этих отраслях, случившемся, правда, уже после смерти императора (в наше время, конечно, сетовали бы на низкую стартовую базу, что тоже правда - производство ситца и сахара в стране ранее практически отсутствовало).
Историки экономики отмечают так же некоторый рост в кожевенном деле, в металлоизделиях, производстве посуды, особо отмечая собственное производство таких сложных устройств, как паровозы - потребляемых, правда, в количествах более чем скромных.
При императоре началось и железнодорожное строительство, ставшее, простите за невольный каламбур, локомотивом экономики в самых энергично растущих странах.
На самодеятельность уральских мастеров, отца и сына Черепановых, построивших в 1834 году промышленного назначения дорогу длиной в 3,5 километра, по которой двигался паровоз собственной конструкции, обращено внимания не было - государев указующий перст был важнее местечковых шалостей.
Правда, дело ограничилось сначала строительством увеселительной Царскосельской железной дороги длиной в 27 километров - ее проектировщик и строитель фон Герстнер вынужден был уступить настояниям государя, который, прежде, чем начинать масштабные строительства, хотел понять, как железная дорога перенесет русские зимы.
Ни опыт Черепановых, ни настояния Герстнера, уже имевшего к тому времени опыт работы в условиях холода и снега (он строил первые железные дороги в Австрии) государя не поколебали - Николай Павлович весьма кстати вспомнил о своем увлечении инженерией и настоял на своем.
Получившееся (1836 год) показалось ему весьма игрушечным - уверения фон Герстнера в том, что Россия, с учетом своих больших просторов, нуждается в быстром и дешевом средстве перевозки, не вызвали у него одобрения: государь не видел большой надобности в перемещении подданных и не слишком был склонен вникать в то, какие грузы были настолько важны, что требовали бы перевозок.
Однако, в 1851 году была построена, наконец, и железная дорога, соединившая Петербург и Москву.
Далее этого во времена царствования Николая Павловича дело, впрочем не пошло, хотя и начало железнодорожному строительству было положено.
Император проявил себя человеком весьма осторожным в отношении паровой тяги: на смотря на то, что первый пароход в России был построен англичанином Бердом еще в 1815 году и им же строено пароходное сообщение между Петербургом и Ревелем, на Волге астраханский губернатор Всеволжский пустил первый пароход в 1816-м, а в составе военного флота пароход "Метеор" появился еще в 1823-м, развитие пароходства при Николае Павловиче не случилось. Впрочем, он ничем не препятствовал росту этого увлечения среди купечества в бассейнах Волги и Камы.
В чем-то император, оценивающий все новации почти исключительно с военной точки зрения, оказался прав: Крымская компания, завершившая его царствование, оказалась, по сути, последней в истории войной, где исходы баталий решались посредством не парового, а парусного флота.
Впрочем, не все и не во всех областях было столь же благополучно: при всех своих потенциальных возможностях страна закупала за пределами многое, в обыкновенной дворянской усадьбе в обиходе почти невозможно было найти предметы, сделанные в России - мебель, одежда, светильники, часы, посуда, даже ночные горшки - все это (или почти все) заказывалось во Франции или Пруссии, реже в Англии и Швеции.
Эта тенденция была неизменной до 60-х годов XIX века - многие почитатели таланта Николая Павловича склонны были приписывать изменение тренда инерции его правления, хотя, справедливости ради, следует признать, что к тому времени сменилась эпоха, и итогом благоденствия стали не консервативные улучшения Николая, а радикальные перемены, осуществленные его сыном.
Окончилось царствование Николая Павловича, как известно, Крымской войной, случившейся из-за радикальных противоречий между его намерениями расширить границы державы, с одной стороны, и противодействием этому других европейских стран.
Император ввел свои войска в Дунайские княжества, протекция над которыми Россией признавалась миром, но, по соглашению, не предусматривала присутствие там армии.
В ответ государь получил уведомление от Османской империи, а так же от Англии и Франции в том, что те готовы применить силу, дабы воспрепятствовать нарушению баланса сил в этом регионе.
Государь твердо считал Порту "недогосударством", которому нет места на картах мира, и был уверен в том, что и англичане и французы были просто обязаны разделять его убеждения. Он с полным и слабо скрываемым презрением относился к правителю Франции Луи-Наполеону, почитая его за "короля лавочников" и пребывал в полной уверенности в том, что он устрашится прямого военного столкновения. Англичан император ценил за их морскую мощь, но считал не способными к противостоянию на суше. Австрийцы же должны были бы испытывать благодарность к России за спасение собственной империи - всего несколько лет назад стотысячная армия государя подавила венгерское восстание (за что Николай получил прозвище "жандарма Европы").
Да что там говорить - все европейские державы, пережившие сложнейший политический и социальный взрыв конца 40-х г.г., вызывали у императора презрение - власть в этих странах он считал слабой, а население - неуправляемым и не отмобилизованным. Воспитанный на стратегмах римских императоров, он полагал, что стремление умереть за царя (а желающие совершить подобное неизбывно находились) окажется решающим фактором при военном столкновении с раздираемыми внутренними противоречиями державами.
На решающем собрании сподвижников государь вовсе не настаивал на том решении, которое в итоге было принято: он привычно изъявил свою волю исполнителям, которые, по обыкновению, не в чем ему не смогли (или не решились? или их понимания сложившейся ситуации не хватило для верно анализа ситуации?) возразить.
Известно, чем закончилась эта война.
Известно, что среди причин поражения России важное место занимала дичайшая коррупция.
"В русской армии, стоявшей в 1854–1855 годах в Эстляндии и не бывшей в соприкосновении с неприятелем, большие опустошения производил объявившийся среди солдат голодный тиф, так как командующий состав воровал и оставлял рядовых на голодную смерть" - это всего лишь небольшой эпизод, который, как капля в воде, отражает сущность событий. На военной компании, не самой большой в истории страны, наворовано было столько, что преодолеть дефицит бюджета, образовавшийся в следствии военных расходов, по сути, расхищенных, стране удалось только к 1869 году.
Возможно, при любом соотношении сил воровство стало бы главным фактором при достижении победы одной из сторон, но нельзя не отметить и проблемы экономические: отсутствие железных дорог привело к тому, что для подвоза провианта в Крым потребовались многие тысячи повозок с волами, с весьма скромными успехами преодолевавшие бездорожье - в итоге армия в Крыму оставалась без пополнения живой силой, боеприпасами и провиантом, тогда как налаженные пароходные рейсы полностью обеспечивали всем необходимым англо-французско-турецко-сардинский десант.
Вооружением и оснащением союзные армии качественно и количественно превосходило армию русскую - речь и о полном превосходстве союзников на море, и о разнице в стрелковом вооружении, где дальнобойные и повышенной точности нарезные винтовки англичан - штуцера - давали противнику глобально превосходство перед медленно заряжающимися гладкоствольными ружьями, которые давали слабую точность попадания, а главное - втрое уступали штуцерам в дальности стрельбы.
Русский флот сильно уступал флоту союзников - прославленный адмиралы даже не увидели смысла давать сражение - единственное, на что сгодились наши военные корабли, до того успешно противостоящие столь же допотопному, как и наш, флоту турок - быть затопленными у севастопольской бухты, дабы обезопасить город от появления вражеской эскадры в его центре.
Итогом стало поражение в войне, закончившееся (уже в царствование Александра II) подписанием весьма мягкого, для России, парижского мира.
Настроив всех против себя, проявляя ненасытные амбиции, Россия, как оказалось, не обладала запасом мощности, чтобы противостоять Англии и Франции.
Для государя Николая Павловича смерть от пневмонии (современники шептались о том, что это смерть, похожая на самоубийство) стала избавлением от признания этого факта.
Как это часто и случается в истории, поражение смогло послужить уроком для России (победы, как известно, опасны последующим ликованием от осознания своего абсолютного превосходства и нежелания перемен), которая при приемнике Николая Павловича вступила в, возможно, самую лучшую пору в своей истории, разгоняемая не неспешными переменами, а взрывного характера реформами молодого государя.
Но это уже совсем другая тема...
P . S . Пара цитат вдогонку:
“Что касается слабых его сторон как руководителя внешней политики империи , то одной из главных - была его глубокая , поистине непроходимая , всесторонняя , если можно так выразиться , невежественность”.
Академик Тарле .
"Для того , чтобы создать такое безвыходное положение , нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека , который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях , ничем не воспользовался и все упустил , умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах".
Федор Тютчев .
Александр Иванов
"Краткие эссе об истории экономики"